Идеальная жертва - Марина Орлова

площади. Ждали чего-то? Или у них так принято, ходить на рынок с топорами?

Вблизи запах костров настолько едкий, что хочется проморгаться, а носу свербит. Нет, стоп! Первое правило эффективных переговоров: если сурово вышел один против толпы врагов – не вздумай чихнуть.

Так что я держусь как могу. Если понемногу дышать через рот, то нормально.

Подбираю простые слова, чтобы даже самые тупые поняли верно:

– Я пришёл за человеком с белой кожей и чёрными глазами. Я знаю, что он у вас.

Динамик переводчика превращает мои слова в нечто рычаще-лающее. А мне нравится этот старо-немецкий! Звучит напористо, убедительно.

Из волнующейся толпы выступает то ли мужик, то ли старый дед, не разберёшь: прихрамывает, морщинистый, волосы длинные и большей частью седые, хотя спина прямая и глаза неожиданно яркие, карие. Хм, а ведь если учесть, что местные живут по сорок лет, то он может быть одного возраста со мной. Или даже младше.

Полагаю, это и есть местный старейшина. Смотрит мне в глаза, в отличие от прочих. Повышает голос, выплёвывая отрывистые фразы, которые переводчик бесстрастно озвучивает мне в ухо:

– Братья и сёстры! Книга говорила, что придут демоны с черными глазами и огненными языками. Вы их видели! Настало последнее время! Теперь мы все вместе против них! – старейшина, не отрываясь, смотрит на меня, пафосно поднимает руку, и толпа за его спиной бряцает инвентарём. – Дальше книга говорила, что придёт зверь из темноты. Зверь с десятью рогами и острыми зубами. Мы ждали. Он пришёл! Вы видите, книга всегда говорит правду. Братья и сёстры, настал последний день!

Серьёзно, блядь? Вы что, слепые – ладно зубы, но где вы у меня рога увидели? Целых десять…

А время утекает. Конечно, если Ру вообще жив.

Однако я даю им ещё один шанс.

– Мне нужен человек с чёрными глазами. Сейчас. Иначе каждый из вас пожалеет, что не умер вчера.

Старейшина поднимает к небу глаза, воздевает обе руки – тоже слишком крепкие для старика, хотя и с кривыми, как от болезни, пальцами.

– Мы не боимся, зверь! Боги создали тебя, чтобы мучить нас. Но это нас спасёт. Мы искупим грехи. Станем ближе к богам!

Так, всё. Моему терпению пришёл пиздец.

Хватаю ближайшего мужика – немытый, нестираный, вонючий – и, дернув голову назад за волосы, впиваюсь зубами в грязную шею. Толпа ахает.

Кровь на вкус водянистая, с горечью, хуже, чем обычно у людей бывает. Вырываю кусок и выплевываю под ноги старейшине, который отступает на шаг, – скорее удивлённо, чем испуганно. Мужика трясёт в судорогах, на каждом сокращении его сердца из раны фонтанируют капли крови, оставшееся волнами стекает по шее, напитывая одежду.

– Отдайте мне человека с чёрными глазами, и я уйду. Последнего дня не будет. Вы будете жить.

Толкаю обмякшего мужика вперёд, в толпу, ожидая, что они испуганно отпрянут.

Но нет. Ловят. Вопросительно смотрят на старейшину. Тот выкрикивает: «Спаситель!».

Стоит прозвучать этому слову, как люди радостно оживляются, подступают ближе, тянут к телу жадные руки, пачкают пальцы в крови. Обмазывают ею лица, рисуют друг другу на щеках какие-то знаки.

И это мне ещё Главный высказывает по поводу кровожадности? Его бы сюда – посмотрел бы, как выглядит по-настоящему нездоровая херня.

Но мне-то что делать с этими фанатиками? Если они не боятся смерти, как заставить их говорить?

Иду вперёд, насквозь через площадь. Толпа молча расступается.

Выхожу на улицу с той стороны. Люди идут за мной, но лениво, без энтузиазма. Будто они просто так вышли прогуляться – ага, с ржавыми вилами в обнимку.

Не понятно даже, чем их пугать – то ли пытками, то ли наоборот. Не придумав определённого варианта, выдаю расплывчатое:

– Стойте на месте или пожалеете.

Люди послушно останавливаются, топчутся с ноги на ногу, косятся на старейшину. Будто не взрослые мужики, следующие за врагом, а малыши на прогулке – крутят головами, отвлекаются на всё вокруг.

Старейшина смотрит на меня, но без эмоций. Молчит.

Настороженно глядя на них, отхожу спиной. Стоят.

Я наконец-то разворачиваюсь и топаю вперёд, с виду даже целеустремлённо. Хотя куда ведёт это «вперёд»? И где искать Ру? И как вообще его можно найти, без датчиков, без ничего? А если он и в самом деле мёртв, вдруг Лана знает это точно?

По центру дорога ещё хоть как-то утоптана, а на обочине – жидкая грязь. Следов, конечно, не найдёшь. Хотя откуда тут его следы? От растерянности уже любые варианты перебираю, даже невозможные. Единственное, что приходит в голову, – ходить по окрестностям и молиться, чтобы мне повезло ощутить его сознание.

Однако улица быстро заканчивается. Искать-то и негде. Я минут пять стою в луже чёрной грязи, созерцая поле, за которым тянется лес. Местами перекопано, местами такая же волнующаяся трава как там, где я шёл раньше. Ветер стылый. Небо затянуто тёмными зелёно-серыми тучами, сейчас оно ещё больше похоже на земное – как будто вечер и скоро стемнеет. Всё вокруг лишилось голубого оттенка и тоже кажется обычным, земным.

Сколько суток прошло? Нет, если бы Ру выжил, крестьян бы тут не осталось. А раз они как ни в чём не бывало ведут свои проповеди, значит… В памяти живо встают фотографии с выпотрошенными телами. Ру, конечно, живучий, но не бессмертный.

Тело непроизвольно ускоряет бег крови, дыхание становится глубже и быстрее. Кулаки сжимаются. Как и челюсти.

Ладно, пройду по другой улице, осмотрюсь, вдруг что-нибудь замечу. А если нет, вернусь к площади. Так и быть, спрошу ещё раз, только они всё равно не ответят. Десяток-другой убью сразу. Остальным ноги сломаю, чтобы далеко не уползли. Хотят «последний день»? Так я с удовольствием! Согрею их огромным, весело потрескивающим костром, деревянные дома горят легко. Всё сожгу к чертям собачьим. Старейшину оставлю напоследок. Пусть насладится.

И вообще, пусть все идут на хуй. Лана со своими хитрыми манипуляциями. Штабные умники с изучением местных «особей». Парни из моего подразделения – в каждом наборе находятся недовольные главенством мутанта. Бордельные девки со своим снисходительным «ой, ну вы, капитан, когти отрастили, будто в диком лесу». И Главный со своей девкой. И Новак – со своей. Все заебали!

Я что, много просил? Ни дома своего, нихуя, одна работа всегда была. А тут – расслабился, размечтался о будущем! Для того, чтобы теперь искать Ру посреди грязной вонючей деревни? Собирать его по частям? Что, нельзя было дать мне хотя бы это?!

Пошло оно всё…

Злость отступает, оставляя чувство бессилия, и я сворачиваю на другую улицу,