Играю втемную! - Александр Евгеньевич Сухов

в канцелярии подписанные и заверенные соответствующими печатями и подписями документы, свидетельствующие о том, что лейтенант Зубов Владимир Прохорович дурака не валял, а честно отбывал положенные два месяца на сто тридцать седьмой пограничной заставе и по окончании этого срока имеет право отбыть в заслуженный отпуск на малую родину до начала третьего учебного семестра.

Также я не забыл и механиков. Подогнал им мотоцикл, которым попользовался лишь самую малость, зато полностью перебрал, заменил сомнительные детали, еще и магией немного подшаманил, получилась классная тачка, получше многих новых заграничных. Оформили должным образом купчую. Парни были рады, мне кажется, до конца не верили в бескорыстную щедрость офицера Мажеского корпуса. Предлагали, как положено, обмыть сделку, но вежливо я отказался.

С Ольгой Васильевной простились горячо и страстно. Ночи нам вполне хватило, чтобы досуха выжать друг друга во всех планах: физическом и магическом.

Провожали меня без особой помпы. Отходную для офицеров-сослуживцев я не устраивал, поскольку так и не сошелся близко с кем-либо из комсотава заставы. Причиной тому, скорее всего, мой юный возраст и нежелание таскаться по вечерам в офицерское собрание Лишь майор Овчинников на прощание крепко по-отечески меня обнял и на русский манер трижды поцеловал, слава Богу в щеки. Пожелал удачи и лично усадил в кабину отбывающего в Вознесенск Черноморский армейского грузовика.

Пара часов уже знакомого мне бездорожья и еще полтора часа по ухоженному тракту и я въезжаю в славный город на Черном море, который два месяца назад прославил в словах и музыке песни, льющейся в настоящий момент практически из каждого окна. Эвон духовой оркестр в парке под крытой на случай дождя летней сценой бойко так выдувает «У черного моря», да еще с замысловатыми импровизациями. Тут же народ кружится в танце. Приятно, чёрт побери!

Полковник Круглов Вадим Рудольфович встретил меня с распростертыми объятиями:

— Наконец-то, Владимир Прохорович, закончилась ваша практика! Мы уже вас заждались, дорогой вы наш шансонье! Немедленно отправляемся к Петру Евсеевичу. Представлю вас наконец-то генерал-губернатору по полагающейся уставом форме.

Петр Евсеевич Кондратьев-Туманов генерал губернатор Вознесенской губернии оказался человеком тучным и рослым, где-то на полголовы выше меня. Прикинул на глаз его вес, пожалуй минимум на пару центнеров потянет. Выражение лица благодушное, как у истинного гурмана и любителя прильнуть к дарам Бахуса. Сед, по-военному коротко стрижен, бороды не носит, зато усы, переходящие в пышные бакенбарды вполне компенсируют длину волос на голове генерал-полковника от кавалерии. Лишь взгляд из-под кустистых бровей глубоко посаженных глаз холодный изучающий дает понять, что передо мной вовсе не добрый пожилой дед, а прожженный политикан, добившийся высоких чинов не только на полях сражений, но и подковерных интригах с другими претендентами на столь хлебное место. Впрочем, какие именно козни строил доблестны генерал своим конкурентам меня не касается никоим боком. Главное, к моему появлению он отнесся весьма и весьма благодушно:

— Так вот каков ты, Владимир Зубов, — пожав полковнику и мне руки, расплылся в широчайшей белозубой улыбке хозяин роскошного кабинета, куда меня привел Вадим Рудольфович. — Красавец, прям орел и не только знатными виршами и музыкой славен. Добро отличился на заставе. — После чего направился к встроенному в стену сейфу, распахнул дверцу и, немного в нем покопавшись, извлек две черного цвета коробочки с золотым российским орлом на каждой. — Прости, сынок, что задержал твое заслуженное награждение. Хотел лично вручить, а вот попасть на заставу как-то не получилось. Надеюсь, простишь старика-самодура?

Тут уж и я не растерялся на ходу придал физиономии крайне довольное выражение, мол, рад и счастлив лицезреть господина генерал-губернатора:

— Ну что вы, Ваше Высокопревосходительство, разве подобает скромному лейтенанту обижаться на столь заслуженного военачальника и уважаемого человека. Это вы меня простите, что не удосужился за эти два месяца посетить ваш славный героический город. Служба-с, отнимала не только служебное, но практически все мое свободное время.

— Похвально, похвально! Майор… впрочем, скажу по секрету, теперь уже подполковник Овчинников писал про тебя и твои деяния на ниве укрепления государственной границы много всякого хорошего. Впрочем, о своих мажеских делах доложишь своему непосредственному начальству. А сейчас, подставляй грудь, герой. — После этих слов Кондратьев-Туманов открыл первую коробочку. В ней оказалась медаль «За доблесть и усердие». Достойная награда, коей удостаиваются солдаты и офицеры всех родов войск. Приколов награду мне на грудь, генерал вернулся к столу и с хитровато-добродушной улыбочкой взял в руки вторую коробочку: — А это, Володя… приготовься выпрыгнуть из штанов. — Признаться, я был ошарашен, увидев на бархатном дне скромный крестик покрытый эмалью белого цвета, в зачерненном центре которого, как бы, полоскался на ветру Андреевский флаг, пол которым золотом выгравирована латинская циферка IV. Ёксель-моксель! Орден «Андрея Первозванного» четвертой степени. Поздравляю себя, отныне я не только «высокоблагородие», иже к этому обладатель звания «потомственный дворянин», и все офицеры вплоть до капитана обязаны первыми отдавать мне честь и вставать в моем присутствии, разумеется при наличии этой славной награды на моей груди. Жуть, красота и сплошные непонятки. Неужели за поимку десятка головорезов полагается столь высокая награда? Не может быть. Видя недоумение, граничащее с неверием на моей физиономии, генерал-губернатор поспешил меня уверить в том, что никакая это не шутка, а самая что ни на есть награда по подвигу: — Ты, Владимир, не тушуйся. Коль Совет Рыцарей Ордена Андрея Первозванного дал добро на твое награждение, значит, есть за что. Тебе пока что неведомо, какие шишки гражданские и военные послетали со своих мест и в настоящий момент находятся под следствием, благодаря вскрытого именно твоими стараниями весьма разветвленного антигосударственного заговора. — И он приколол крест к моей груди.

— Служу Царю и Отечеству! — приставив ладонь к козырьку фуражки, громко отчеканил я. Затем с нескрываемой благодарностью в голосе добавил неуставное: — И спасибо лично вам, Ваше Высокопревосходительство!

— Это за что же? — Генерал посмотрел на меня полным недоумения взглядом.

— А за то, что не вручили награды на заставе. Меня там за них уж точно сожрали бы более заслуженные офицеры, ну или считающие себя таковыми.

На что оба присутствующих в кабинете мужчины дружно и весьма задорно расхохотались.

— М-да, Вадим Рудольфович, зело хитроумен твой подопечный и вельми сообразителен, — вытирая носовым платочком слезы со щек и бакенбард, сквозь смех выдал Петр Евсеевич. — Рекомендую вам со своей стороны направить хвалебное письмо на этого юношу в ректорат МУМ.

— Будет сделано, Ваше Высокопревосходительство, — вытянулся в струнку полковник Круглов, — признаться, я непременно так бы и сделал без указаний свыше. — Получилось как-то грубовато в отношении высокого начальства. Чтобы сгладить оплошность, Вадим Рудольфович не растерялся, тут же выдал с изрядной