Случай Чарльза Декстера Варда - Говард Лавкрафт

     Виллетт ничего больше не увидел, но беглого взгляда на страницу дневника было достаточно, чтобы ощутить смутный ужас перед изображенным на портрете лицом Карвена, который, казалось, насмешливо смотрел на него с панели над камином. Долгое время после этого его преследовало странное ощущение, которое, как он понимал, было лишь игрой воображения: .ему казалось, что глаза портрета живут, собственной жизнью и имеют обыкновение поворачиваться в ту сторону, куда движется юный Чарльз Вард. Перед уходом доктор остановился перед изображением, чтобы рассмотреть его поближе, поражаясь сходству с Чарльзом и запоминая каждую деталь этого загадочного облика. Он отметил даже небольшой шрам или углубление на гладком лбу над правым глазом. "Космо Александр, художник, создавший портрет, - сказал себе доктор, - был достоин своей родины Шотландии, взрастившей Реборна, а учитель достоин своего знаменитого ученика, Джилберта Стюарта".

     Получив уверения от доктора, что душевному здоровью Чарльза ничто не угрожает и что в то же время он занят исследованиями, которые могут оказаться весьма важными, родители Варда отнеслись сравнительно спокойно к тому, что в июне юноша решительно отказался посещать колледж. Он заявил, что должен заняться гораздо более важными вещами, и выразил желание отправиться на следующий год за границу, чтобы ознакомиться с различными источниками, где могут быть сведения о Карвене, отсутствующие в Америке. Бард-старший, отклонив это желание как абсурдное для молодого человека, которому едва исполнилось восемнадцать лет, неохотно согласился с тем, что Чарльз не будет учиться в университете. Итак, после окончания школы Мозеса Брауна, которое никак нельзя было назвать блестящим, Чарльз в течение трех лет занимался оккультными науками и поисками на городских кладбищах. Его считали эксцентричным, а он больше, чем когда-либо, старался избегать встреч со знакомыми и друзьями родителей, занимаясь своими изысканиями, и лишь изредка совершал поездки в другие города, чтобы сверить записи, которые были ему не совсем понятны. Однажды он отправился на юг, чтобы поговорить со странным старым мулатом, обитавшим в хижине среди болот, о котором газеты напечатали статью, заинтересовавшую Варда. Он посетил небольшое горное селение, откуда пришли вести о совершающихся там удивительных ритуалах. Но его родители все еще запрещали ему совершить путешествие в Старый Свет, которого он так страстно желал.

     Став совершеннолетним в апреле 1923 года и получив до этого наследство от дедушки с материнской стороны, Вард наконец решил отправиться в Европу, в чем ему до тех пор отказывали. Он ничего не говорил о предполагавшемся маршруте, кроме того, что исследования требуют, чтобы он побывал в разных местах, но обещал регулярно и подробно писать родителям. Увидев, что его невозможно переубедить, они перестали препятствовать ему, напротив, помогли по мере сил. Итак, в июне молодой человек отплыл в Ливерпуль, сопутствуемый прощальными благословениями отца и матери, которые проводили его до Бостона и, стоя на набережной Уайт-Стар в Чарльстоне, махали платками до тех пор, пока пароход не скрылся из виду. Письма сына сообщали о его благополучном прибытии, о том, что он нашел хорошую квартиру на Рассел-стрит в Лондоне, где предполагал остановиться, избегая встреч с друзьями семьи, пока не изучит все интересующие его источники Британского музея. О повседневной жизни он писал очень мало, очевидно, потому, что писать было нечего. Чтение и химические опыты занимали все его время, и он упоминал в письмах лабораторию, которую устроил в одной из своих комнат. Родители Варда сочли добрым предзнаменованием то, что он ничего не писал о своих исторических изысканиях в этом замечательном древнем городе с манящей перспективой дорог и улиц, которые то свиваются в клубок, то разворачиваются в амфитеатры удивительной красоты. Они считали, что это - показатель его всепоглощающего интереса к новому объекту исследований.

     В июне 1924 года Вард сообщил о своем отъезде из Лондона в Париж, куда он несколько раз летал до этого, чтобы ознакомиться с материалами, хранящимися в Национальной библиотеке. Следующие три месяца он посылал лишь открытки с адресом: улица Сен-Жак, в которых говорилось, что он занимается исследованием редких рукописей в одной из частных коллекций. Он избегал знакомых, и ни один из побывавших там туристов не передавая Варду-старшему известий о встрече с его сыном. Затем наступило молчание, и в октябре Варды получили цветную открытку из Праги, извещавшую, что Чарльз находится в этом древнем городе, чтобы побеседовать с неким человеком весьма преклонного возраста, который, как предполагал юноша, был последним, оставшимся в живых обладателем записей, содержащих любопытные сведения об открытиях средневековых ученых. Чарльз, отправился в Нойштадт и до января оставался там, затем послал несколько открыток из Вены, сообщая, что находится здесь проездом по пути на восток, в небольшой городок, куда его пригласил один из корреспондентов и коллег, также изучавший оккультные науки.

     Следующая открытка была из Клаузенбурга в Трансильвании;. в ней Чарльз сообщал, что почти добрался до цели. Он собирался посетить барона Ференци, чье имение находится в горах, восточнее Рагузы, и просил писать ему туда на имя этого благородного дворянина. Еще одна открытка была получена из Рагузы, где Вард сообщал, что барон послал за ним свой экипаж и он выезжает из города в горы. Это было последнее послание, затем наступило длительное молчание. Он не отвечал на многочисленные письма родителей вплоть до мая, когда сообщил, что вынужден расстроить план матери, желающей встретиться с ним в Лондоне, Париже или Риме в течение лета, - Варды решили совершить поездку в Европу. Его работа, писал Чарльз, занимает так много времени, что он не может оставить имение барона Ференци, а замок находится в таком состоянии, что вряд ли родители захотят его посетить. Он расположен на крутом склоне, в горах, заросших густым лесом, и простой люд избегает этих мест, так что любому посетителю поневоле станет не по себе. Более того, сам барон не такой человек, чтобы понравиться благопристойным, консервативным пожилым жителям Новой Англии. Его вид и манеры могут внушить отвращение, и он невероятно стар. Было бы лучше, писал Чарльз, если бы родители подождали его возвращения в Провиденс, что, очевидно, будет очень скоро.

     Однако Чарльз вернулся лишь в мае 1925 года. Заранее предупредив родителей несколькими открытками о своем приезде, молодой путешественник с комфортом пересек океан на корабле "Гомер" и проделал неблизкий путь из Нью-Йорка до Провиденса в поезде, упиваясь .зрелищем невысоких зеленых холмов, жадно вдыхая благоухание цветущих садов и любуясь белыми зданиями городков. весеннего Коннектикута. Первый раз за много лет он вкусил прелесть сельской Новой Англии. Поезд мчался по Род-Айленду, освещаемый золотым светом весеннего дня, и сердце юноши лихорадочно забилось, а когда поезд въехал в Провиденс мимо Резервуара и Элмвуд-авеню, у Чарльза перехватило дыхание, словно в ожидании чуда. На площади, расположенной почти на вершине холма, там, где соединяются Броуд-, Вейбоссет-и Эмкайестер-стрит, он увидел впереди внизу в огненном свете заката знакомые уютные дома, купола и острые кровли старого города. У него закружилась голова, когда машина, нанятая им на вокзале, съехала вниз по склону и показались высокий купол и светлая, испещренная яркими пятнами крыш, зелень на пологом холме по ту сторону реки, высокий шпиль Первой баптистской церкви, образчик колониального стиля, светящийся розовым отблеском в волшебном вечернем свете на фоне бледно-зеленой, едва распустившейся листвы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});