В мире животного - Александр Тюрин

Из этого прыткие консервные журналисты выводили несомненное: "природные гады земли нашей" нрав крутой показали, гордый, но не чужие они нам, не любо им кровь народную проливать. Мирные люди, конечно, сразу стали смаковать дружественность и незлобивость тварей, подозревая в них родню бабочек и кузнечиков, и внутренне уже были не против, чтоб побыть какое-то сонное время пакетом для яиц.

Лишь один биолог разгуделся, как духовой оркестр, по каловым газетам пробежался и даже в телек влез. Мол, назови животное патриотом и гуманистом, а все равно, кроме инстинктов, от него ничего не дождешься. Тварь она и есть тварь, пусть по-своему и замечательная, и лишь в качестве подопытного объекта может вызывать восхищение. И молнии она мечет не как представитель Перуна-громовика, а будучи живой электрической машиной с подобием жидкостного МГД-генератора внутри. И чутье у нее на наши настроения с состояниями не от общих корней, а потому, что мы сверхдлинные субэлектронные волны, хотим — не хотим, модулируем — получившийся сигнал монстры, как антенны, ловят. И вся недолга.

Я прочитал заметку ученого и стал сам не свой ходить, даже нехорошо от мыслей было. Еще бы, монстры овладели всем тем, что прорастало в головах Файнберга, Веселкина и субэлектронщика. Зверье угробило мудрецов и их знания себе заграбастало. Кочевые ребята из команды Чингисхана тоже перехватывали у оседлых умников достижения, которые могут в драке пригодиться. Я собирался было письмо такому содержательному биологу накатать, уже начал словами: "Глубокоуважаемый Никанор Павлович. Я давно вас ищу. У меня есть что сообщить серьезному человеку с маслом в голове…" И тут очередное разочарование. Не стало Никанора Павловича. Пришли к нему, почувствовав сигнал, подопытные объекты и вызвали вместо восхищения летальный исход. А случилось так, что автомобиль с ученым врезался в грузовик у Пяти Углов. Причем, на теле потом нашли следы приличных, хотя и не убойных укусов. Как хорошо, подумалось мне — в моей голове ничего такого, что может промодулировать эти самые субэлектронные волны.

В начале четвертой недели вынужденного, но полюбившегося простоя дозы стали редкими, как дождь в пустыне, и смехотворно мелкими. Удивительно, что я их еще как-то ощущал. Однако уже во вторник я вынужден был узнать, что потрепанное тварями спецподразделение за свои немеркнущие подвиги перекинуто из внутренних войск в городскую милицию. Теперь это воинство обнимет и примет любого, кому не жалко собственного трупа. До конца недели я вычислял, поступать ли туда, смогу ли я колбасить по-прежнему, как мне нравится. С одной стороны, объявление заманивало крепких ребят с хорошей подготовкой — а я уж готовее других, настоящее путассу в маринаде. И оружие пока там существенное, что руки развяжет. А с другой стороны, начальство, находящееся в последней стадии умственного развития, лобные доли мне нагрузит, ну, в общем, те места, где шарики крутятся. Еще надо учесть обязательный форменный прикид от "Пьера Болвэна".

Пока на переднем плане я тщательно выбирал одно из двух, по заднику протекали ручейки сомнительных мыслишек. Они складывались в мороку, ее первую серию мне крутили еще на нарах СИЗО. Туман или бульон, я в нем бреду или плыву. Там и сям перевариваются маленькие человечки вроде моего верного гнома. Пиявки сосут, чмокая и давясь, из этой питательной среды. Они унавоживают своим дерьмом почву, на которой весело растут грибы-поганки. Грибочки вымахивают выше тумана, тянутся навстречу лучам, бегущим от «колпака», моего старого знакомого. От преданных растений к нему, в ответ на солнечную заботу, поднимается дымок. Вот вам круговорот дерьма в природе, я ж предупреждал! Есть тут и вампиры-колхозники вроде Дуева, те самые черви-сосуны; и гады, мои гады, которых я углядел в неблагородных грибах-поганках; и руководящее звено — верховный колпак. Все при деле, и дело за счет нас, людей, процветает — ведь гном есть лучшая часть гражданина. С нас начинаются эти переваривания, прихлебывания, унавоживания, разрастания, испарения, излучения. А я — немногий, если не единственный путешественник по адскому мирку, ни во что не превращающийся и собой довольный.

Насмотришься такого фуфла и почему-то чувствуешь себя обогащенным. Даже обогащеннее, чем после заслушивания симфонии и блужданий по Эрмитажу.

Перед тем, как броситься в омут необратимого решения, отправился к знакомому егерю в лес. Вернее, омут ни при чем, просто харчи с бухалом оказались у меня на последней стадии истощения. И вот повстречал я в тех местах, где делил трапезу с кабаном, Дуева Родиона Михайловича.

— Кажется, я про вас что-то слышал, — сказал он и впервые пожал руку. Потом обрисовал мое положение. — Хочешь отличиться перед народом, да видно не знаешь как. Народу такие твои старания не нужны. Монстры, люблю я это слово, никак не колышут простых людей: аратов, дехкан, холопов; кручиниться тем нечего. Яйцекладка не считается, как мелкое недоразумение. Гады вполне удовлетворяют простых людей, разоряя замки нынешних дворян и прочих заносчивых граждан. Монстры кого-то скушали? Допустим. Мы столько лет питались животными, вот и они повели себя в том же духе, употребили кого-то из нас, причем не лучшего. Есть повод для беспокойства только в иудео-христианской системе координат. У многих же самобытных этносов ритуал скармливания самых умных, красивых соплеменников тотемным животным органично входит в культуру.

— Из меня вылезает слеза, лишь только я подумаю о культурных монстрах, у которых болит живот за простых людей, — слегка оскаливаясь, парировал я.

— Ладно, перейдем к тебе. Понимаешь ли с кем связался?

— Расскажите, Родион Михайлович, — сказал я, напуская побольше глупости на рельефы лица, что, впрочем, было не слишком сложно.

— Расскажу, когда твой черед придет, — многообещающе выразился Дуев. — Давай на одну ступеньку вниз спустимся. Например, отчего недоступны сведения о монстрах?

— Перепасую к вам, Родион Михайлович. Не надоело придерживать информацию, прикарманивать всю соответствующую дохлятину вплоть до дерьма? Наверняка у вас и живой материал имеется. Вон умник Никанор о кое-чем простым напряжением катушек догадался, и тут же его не стало.

— Никанор не догадался, он знал. Тут две большие разницы, как говорят южане. Имел он кое-куда вход. А раскручивать и орать на разных уголках стал самостоятельно, потому что славы захотел. Ну и получил, только не прижизненную. Никакие спецслужбы его не убирали. Они даже не возражали бы против утечки, чтоб посмотреть, как это уладится. Вот и посмотрели. За что боролся Никанор, на то и напоролся. Утечка не понравилась нашим маленьким друзьям, они привыкли работать без лишнего шума, вернисаж не для них, в рекламе не нуждаются.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});