Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков - Мэри Шеффер

Элизабет скрыла от властей, кто отец Кит. Не из-за стыда. Боялась, что ребенка заберут и отправят на воспитание в Германию. Ходили жуткие слухи про такие случаи. Я все думаю: если бы она сказала, кто отец Кит, может, это уберегло бы ее от ареста? Но она промолчала, а значит, так тому и быть.

Простите, что забиваю Вам голову. В моей голове заботам давно тесно, и излить хотя бы часть на бумагу — огромное облегчение. Но перейду к более радостной теме — последнему заседанию клуба.

Когда улеглась буря, вызванная известием о Вашем приезде, мы прочитали Вашу статью в «Таймс». Всем очень понравилось — не только потому, что написано про нас, но также из-за некоторых свежих идей. Доктор Стаббинс объявил: «Джулиет первая доказала, что побег от действительности — благородное занятие, а не проявление слабости характера». Статья восхитительная. Мы все очень гордимся, что там упомянуты.

Уилл Тисби собирается устроить торжественный обед в честь Вашего приезда. Он испечет пирог из картофельных очистков, посыпанный пудрой из какао собственного приготовления. На вчерашнем собрании он удивил нас десертом — вишневым фламбе, которое, к счастью, сгорело до основания, так что есть не пришлось. Хорошо бы Уилл оставил кулинарию в покое и вернулся к своим железякам, это моя мечта.

Мы с нетерпением ждем Вашего приезда. Вы упоминали, что не можете покинуть Лондон, не закончив какие-то обзоры, но мы рады Вам в любой день. Только сообщите дату и время приезда. Разумеется, добираться до Гернси быстрее и проще всего на аэроплане, а не на почтовом пароходике (Кловис Фосси велел передать, что авиапассажирам дают джин, чего на море не дождешься). Но я бы на Вашем месте, если, конечно, Вы не страдаете морской болезнью, выбрала дневной пароход от Веймута. Гернси красивей всего с воды — и при заходе солнца, и в черных грозовых облаках, обведенных золотой каймой, и когда вырывается навстречу из тумана. Так я сама, юная невеста, увидела его в первый раз.

С любовью, Амелия.

Изола — Джулиет

14 мая 1946 года

Дорогая Джулиет!

Я привожу в порядок Ваш будущий дом. И попросила знакомых по рынку написать Вам про свои военные переживания, они обещали и, надеюсь, выполнят. Но если мистер Татум попросит за воспоминания деньги, не давайте ни пенни. Он чудовищный врун.

Хотите знать, как я впервые увидела немцев? Сейчас расскажу, причем с прилагательными. Я их вообще-то не люблю, предпочитаю голые факты.

В тот вторник на Гернси было очень тихо, но мы знали: немцы здесь! Самолеты и корабли с войсками прибыли накануне. Огромные «юнкерсы» с грохотом шлепались на землю, выгружали людей и снова поднимались в воздух. Они становились легче и как-то веселей. Летели на бреющем полете, выше, ниже, над всем островом, распугивали коров на полях.

Элизабет была у меня, но мы никак не могли собраться с духом и приготовить тоник для волос, хотя тысячелистник созрел в самый раз. Бродили по дому без толку, как два привидения. Наконец Элизабет взяла себя в руки и сказала:

— Пойдем. Нечего дожидаться их дома. Идем в город навстречу врагу.

— И что же ты сделаешь, когда его встретишь? — насмешливо спросила я.

— А просто посмотрю, — ответила Элизабет. — Ведь не мы звери в клетке — они. Идем, поглазеем.

Мне ее мысль понравилась, мы надели шляпки. Но Вы ни за что не поверите, что творилось в Сент-Питер-Порте.

Город кишел немцами, которые ходили по магазинам! Взад-вперед по Фаутейн-стрит — под ручку, смеясь, улыбаясь, перекрикиваясь. Глазели на витрины, забредали куда понравится, вываливались с грудами свертков. На Северной эспланаде тоже было полно военных. Одни прохлаждались, другие брали под козырек и вежливо нам кланялись. Один мне сказал:

— Ваш остров очень красив. Скоро мы поедем воевать в Лондон, а сейчас у нас каникулы у моря, на солнышке. Повезло!

Другие идиоты, видно, тоже думали, что они в Брайтоне. Покупали ребятишкам, которые бежали следом, фруктовый лед, хохотали, наслаждались жизнью. Если б не зеленая форма, ни дать ни взять экскурсия из Веймута!

Но вскоре мы подошли к Кенди-Гарденз, и все изменилось, карнавал превратился в кошмар. Сначала послышался грохот — марш, марш, — стук сапог по каменной мостовой. Затем на улицу, по которой мы шли, вывернула колонна солдат, шли строевым шагом, не сгибая коленей, и все у них сверкало: пуговицы, сапоги, каски. Глаза смотрели прямо перед собой, в пустоту. И этот взгляд был страшнее винтовок за плечами, страшнее ножей и гранат за голенищами.

Позади нас шел мистер Ферре, он когда-то воевал при Сомме [17]. По его лицу текли слезы. Он даже не поимал, что выворачивает мне руку, и твердил:

— Неужели все сначала? Как же это? Мы их победили, а они опять? Как мы до такого допустили?

Наконец Элизабет сказала:

— Все, я насмотрелась. Нужно выпить.

У меня дома всегда есть джин, и мы отправились ко мне.

Заканчиваю. Скоро увидимся, чему я очень рада. Мы все хотим прийти Вас встречать, но только я вот чего боюсь. На почтовом пароходике приплывет еще человек двадцать, так как же я Вас узнаю? Фотография в книжке маленькая, нечеткая. Не хватает броситься целовать постороннюю женщину! Может, наденете большую красную шляпу с вуалью, а в руки возьмете букет лилий?

Ваш друг Изола

Защитница животных — Джулиет

Среда, вечер

Дорогая мисс!

Я тоже вхожу в состав клуба любителей книг и пирогов из картофельных очистков, но не стану писать о книгах, потому что прочла только две — правдивые истории для детей о верности и храбрости собак. Изола говорит, Вы собираетесь приехать и написать об оккупации. По-моему, нам необходимо знать правду о том, что Гернсейские Штаты вытворяли с животными. Не какие-нибудь подлые немцы, а наше собственное родное правительство! Они в этом не признаются — стыдно. Но я не могу молчать.

Людей я не люблю — никогда не любила и не собираюсь. На то есть причины. Мне не попадались мужчины, хоть вполовину такие же преданные, как собаки. Ты с ними по-доброму, и они с тобой. Собака — друг, она не бросит, не задаст лишнего вопроса. Кошки другие, но тоже — какие есть.

Но Вы и представить не можете, как люди поступали со своими питомцами перед приходом немцев. Сами ринулись с острова в Англию — самолетами, пароходами, — а собак и кошек побросали на улице. Так они и бродили, бедняги, без еды, без питья. Что же люди за свиньи!

Я взяла к себе собак сколько смогла, но всех ведь не приютишь. Затем правительство наконец ими озаботилось, но получилось только хуже намного. В газетах опубликовали заявление: мол, по причине войны продовольствия не хватает даже людям, а потому «на семью полагалось только одно домашнее животное, остальные подлежат усыплению, поскольку одичавшие собаки и кошки опасны для детей».

Животных отлавливали и грузовиками свозили в приют, где ветеринары их усыпляли. Умертвят полный грузовик — следом подъезжает другой.

Я видела все своими глазами — как их ловил выгружали, закапывали.

Помню, одна ветеринарная сестра выскочила из приюта и встала на улице, пошатываясь и глотая воздух. Вид у нее был такой, будто она сама сейчас умрет. Однако выкурила сигарету и пошла обратно убивать зверье. На это потребовалось двое суток.

Вот все, что я хотела сказать. Поместите это в Вашу книгу.

Защитница животных

Салли Энн Фробишер — Джулиет

15 мая 1946 года

Дорогая мисс Эштон!

Мисс Прибби говорит, что Вы приезжаете на Гернси собирать материалы о войне. Надеюсь встретиться с Вами, но пока напишу — люблю писать письма. Вообще очень люблю писать.

Думаю, Вам можно рассказать о том, какое унижение я перенесла во время войны, в 1943-ем, в двенадцать лет. У меня была чесотка.

На Гернси не хватало мыла, а без него трудно содержать в чистоте одежду, жилье, себя. У всех было что-нибудь не то с кожей, прыщи, шелушение и даже вши. У меня под волосами поселились вши, и вывести их не удавалось.

Наконец доктор Ормонд отправил меня в городскую больницу, чтобы мне обрили голову и вскрыли гнойники. Бритая голова, да еще с гноем! Надеюсь, Вам никогда не придется пережить такого позора! Я хотела умереть.

Но в больнице я познакомилась и подружилась с Элизабет Маккенной. Она помогала медсестрам на моем этаже. Медсестры все были очень добрые, но мисс Маккенна к тому же весёлая. Этим она очень поддержала меня в час испытаний. Когда мне обрили голову, она пришла в палату с тазом, склянкой «Деттола» и острым скальпелем. Я спросила:

— Это же не больно, да? Доктор Ормонд сказал, больно не будет.

Я старалась не плакать.

— Он наврал, — ответила мисс Маккенна, — жуть как больно. Только не говори маме, что я сказала про врача «наврал».

Я засмеялась и даже не успела испугаться, как она сделала первый надрез. Было больно, но не ужас как. И мы играли — выкрикивали имена женщин, исторических персонажей, принявших смерть от ножа или топора. «Мария, королева Шотландская, — чик-чирик!» — «Анна Болейн — хрясь!» «Мария-Антуанетта — вжик!» Я и не заметила, как все закончилось, потому что было смешно.