Забавы Пилата - Юрий Шубин

– Послушай, Александр. Давай поговорим, как мужики. Брось дурака валять: «Нача-альник». Я же знаю, что ты не уголовник и сюда попал случайно. Давай обойдемся без понтов, – добросердечно посоветовал полковник. – Мне важно знать, что говорил тебе Баркас перед побегом. Он совершил опасное преступление. Понимаешь?

Сухарик согласно кивнул. Он действительно не считал себя уголовником и не был им. Манера общения «начальника» и доверительный тон ему польстили.

– Все мы тут не ангелы, – ответил он.

– О чем вы говорили? Припоминали «гражданку»? – помогал вспоминать Каледин. – Ты в армии служил?

– Служил, – ответил Калякин. – Связистом… На всю жизнь запомнил. И как в первый день службы сержант меня в столовке отмудохал, тоже запомнил. «Эр стопятку» на плечах два года таскал – с ней Муму хорошо топить.

– Ну, раз служил, должен понимать, что применение оружия – серьезное ЧП – погиб человек, и это будет тщательно расследоваться. Мы как раз этим и занимаемся. Мы с коллегой из военной прокуратуры, – запоздало представился Каледин. – Пока мы просто с тобой беседуем, без протокола.

– А-а, – с некоторым облегчением произнес Сухарик. – Я думал, вы из милиции.

Опасливо покосившись на видеокамеру, арестант выдвинул встречные условия сотрудничества:

– А камера?

– Камера выключена, – соврал полковник. – Можешь подойти и посмотреть.

Прием неновый – просто на фасаде «Панасоника» не было светящегося красного глазка, к которому все привыкли.

– Да о разном говорили. О бабах, например… – потеплел задержанный.

– Ты понимаешь, что мы тут не для этого, – поправил его Каледин. – Что еще? Меня интересует его последнее дело, вернее, преступление и сообщник.

– Да чушь какую-то он нес. Говорил, ночью, может, крестины себе устрою, – припомнил арестант. – Мол, терять мне нечего… Я думал, чего это он в религию поперся? Какие, в задницу, крестины!

– На блатном жаргоне «крестины» – это побег, – пояснил Зайцев. – Что-то ты темнишь, парень. Дурака валяешь. Все на тебя показали, что вы шептались в углу, а ты ничего не слышал? Не хочешь как человек разговаривать, будем иначе общаться. Хочешь узнать две важные новости?

– Не очень, – с опаской покосился на него Сухарик. – Лучше жить без новостей. Я и телик не смотрю.

– Наплевать! – жестко оборвал его майор. – С какой начать?

– Естественно, с хорошей, – с надеждой ответил Сухарик.

– Ты влип в плохую историю. Тебе будет очень трудно выбраться, – склонившись к самому уху арестанта, произнес Зайцев. – По твоей статье тебе хороший срок светит. А еще подготовка побега, повлекшего тяжкие последствия. Я бы на твоем месте память напряг.

– Так это была хорошая новость? – грустно усмехнулся Калякин. – Тогда, может, не стоит о плохом? Лучше о девочках.

– Мы будем вместе, пока не закончится расследование, – загадочно обрисовал перспективы будущего майор. – И это плохая новость. Для тебя.

– А чего – вы мне не противны, – усмехнулся Сухарик. – Сядем в одну камеру, посидим…

– Ну ты, шутник! Вспоминай скорее, или мы сейчас пару охранников пригласим – пусть они из тебя показания выбивают как могут! – недвусмысленно пригрозил суровый майор. – Или в другую камеру переведут, к «петухам»…

– Э! Я не люблю курятины! – живо возразил Сухарик.

Зайцев поднялся, как медведь. Неторопливо и многозначительно начал снимать с руки часы…

– Давай! Вспоминай скорей! – грозно рявкнул он, всем видом показывая, что его терпение лопнуло.

– Вы чего, мужики! – приподнялся парень.

– Сидеть! – приказал Зайцев и, схватив арестанта за шиворот, одним движением приподнял его над стулом.

Майор не собирался его бить, он просто играл в плохого следователя. Играл хорошо, талантливо и с азартом. Хотя, с другой стороны, с учетом особых обстоятельств ни один прокурор не стал бы поднимать шум из-за недоказуемого мордобоя, если бы это пошло на пользу делу.

Сухарик вспомнил, где находится и зачем.

– Стойте, стойте! А то передумаю! – крикнул паренек.

Майор отпустил его и надел часы.

– Я вот еще вспомнил! – пошел «в раскол» Калякин. – После первого допроса Баркас вернулся в камеру и говорит, мол, скажи жене, чтобы посетила бабушку. Она, говорит, мне дорога. Пусть позаботится о ней с умом, тогда всю жизнь в шоколаде будет. Все дословно, как в аптеке!

Каледин бросил беглый взгляд на Зайцева – зашифрованное послание?

– Ты это точно помнишь? – уточнил полковник, выпуская вверх дым догорающей сигареты.

– Он меня наизусть заставил выучить. Десять раз текст переспрашивал, – подтвердил Калякин. – Я вам честно говорю! Без дураков!

Признание сработало. Обращались с Сухариком очень корректно, и скоро допрос закончился. Арестант вернулся в камеру почти как домой. Там все знакомо, и даже неприятные соседи вели Себя предсказуемо. Психика быстро приспосабливается к любым условиям. Новое положение только вначале вызывает отторжение. Потом все меняется. Так бывает у всех попадающих в новые условия. Можно ведь жить и в дерьме, оправдываясь, что ты такой не один.

К своему положению Сухарик начал привыкать.

Хулиган встретил его заинтересованно-настороженным взглядом.

– Ну, что спрашивали? – со злой ехидцей в голосе поинтересовался он.

– Сказали, что кое у кого языки очень длинные, а серьезным пацанам на воле это может сильно не понравиться, – с напором ответил Сухарик.

Внаглую подойдя к шконке Хулигана, он коротко бросил:

– Подвинься. Не один тут живешь. Тот почему-то выполнил требование.

* * *

Уже в третий раз оперативники просматривали фрагмент видеозаписи допроса гражданина Калякина, пытаясь определить в словах Баркаса тайный, зашифрованный смысл. Снова и снова с экрана монитора «SONY» Сухарик испуганно повторял:

«…После первого допроса Баркас вернулся в камру и говорит, скажи жене, чтобы посетила бабушку. Она мне дорогб. Пусть позаботаться о ней с умом, тогда всю жизнь в шоколаде будет. Все дословно…»

Несколько серьезных мужиков, словно младшая группа детского сада, пытались отгадать загадку.

– На первом допросе Лодочников не знал, что его жену убили? – спросил Кузин.

– Нет, Юрич ему специально не стал об этом говорить. Мог сломаться раньше времени, замкнуться и вообще… – пояснил Зайцев.

– Согласен, – кивнул старший лейтенант.

– А бабушка-то у него есть? – поинтересовался Исайкин и выдвинул самое простое предложение: – Чего голову ломать – поехали к ней и спросим: приезжал Лодочников или нет?

– Нет у Лодочникова никакой бабушки, – вздохнул Зайцев. – И у его жены тоже нет. И дедушки. Все давно умерли. И вообще это не то. Его родственники в другом городе живут, там же и бабушки похоронены. Он бы не успел за короткое время съездить к ним и вернуться обратно, чтобы сесть в тюрьму.

– Нет, мужики, – веско произнес Каледин, покручивая в руке авторучку. – Не в бабушке тут дело. И не в родственниках. Кстати, что у нас по синему фургону?

– Пока не найден, – доложил Исайкин. – Лодочников арендовал гараж в каком-то гаражном кооперативе. Милиция прочесывает их все. Проверяются автосервисы, там могут «зализывать» отметины от пуль. Участковые на ушах стоят. Скоро найдем.

– А не может речь идти о машине? – подкинул идейку Зайцев. – «Наша старушка» или «наша бабушка» – один хрен.

– Может, ты и прав, – за отсутствием других предложений согласился Каледин. – Про машины тоже говорят «наша бабушка».

– «Она мне дорога», – повторил сказанное Баркасом Исайкин. – Ясно, что своя машина всякому дорога, но Лодочников это особо подчеркнул. Получается, буквально он сказал, что его машина стоит дороже, чем она стоит. Значит, речь идет не о самой машине, а о ее грузе.

– Очень похоже. Как в «Что? Где? Когда?», – согласился полковник. – Тогда с последней фразой вообще проблем нет: «Пусть позаботаться о ней с умом, тогда всю жизнь в шоколаде будет… ». Если жена позаботится о «грузе» и выгодно его пристроит – денег будет на всю жизнь, так?

– Выходит, что так, – поддакнул майор.

– По-моему, это наиболее убедительная и правдоподобная версия, – высказался Исайкин. – Рассчитывать, что какой-то уголовник придумает для малообразованной жены особый код, не приходится, поэтому искать надо машину и груз.

– Да, ты прав, – подтвердил Каледин. – Вряд ли тут какой-то секретный код. Скорее примитивщина. Только есть одно серьезное но, которое все мы пропустили. Лодочников мог бы передать свою «маляву» открытым текстом, как это делают уголовники. Они ведь как пишут: « Васек, на признанку не иди. Все вали на Федьку Лоха…» или« Серый, бери все на себя, мы тебя отмажем… С судьей договорились…» Примитив и никаких секретов. Но Лодочников не сделал этого. Почему?

– Ну, возможно, не доверял Калякину. Он же его толком не знал, – сказал Исайкин.