На запад, с жирафами! - Рутледж Линда

А если услышу пронзительный вой старых полицейских машин, то живо вспоминаю, как сидел за рулем тягача на подъезде к Вашингтону и как меня едва не вывернуло от волнения.

За час до этого, когда мы готовили жирафов к отъезду с парковки, Старик ни словом не обмолвился о моем странном поведении ночью, и я был ему за это благодарен. Стоило нам выехать на трассу, как на обочинах стали один за другим попадаться таблички с указанием расстояния до Вашингтона. Когда мы проехали надпись: «ДО ВАШИНГТОНА 3 МИЛИ», впереди показался и сам город, посреди которого, точно стрела, возвышался обелиск — монумент Вашингтону. Но этого названия я тогда, конечно, не знал, а спросить Старика не решился. Ему и так было не по себе: он нервно вертел в руках свою федору, и я, даже не задавая вопросов, быстро догадался, в чем дело.

Шоссе расширилось на одну полосу, и теперь нас со всех сторон окружали автомобили. А тут еще мимо промчалась полицейская машина с включенной сиреной — так быстро, что я от неожиданности вывернул руль, а Старика швырнуло на приборную панель. Его шляпа упала на пол. Ругнувшись, он поднял ее, а в следующую секунду ударился о дверь, потому что жирафы не на шутку раскачали вагончик. Вцепившись в руль, я едва сдерживал тошноту, подступившую, стоило мне только осознать всю реальность того, на что я подписался: везти двух африканских гигантов по огромному городу, в котором пруд пруди машин!

Содержимое желудка уже подкатило к горлу, и я сглотнул, стараясь сосредоточить все силы на том, чтобы удержать вагончик в равновесии, пока мимо несся поток машин, а жирафы метались по своим загонам.

Старик положил шляпу на сиденье между нами, замер, а потом тоном, напоминавшим тот, которым он успокаивал жирафов, произнес:

— Тише-тише. Сбавь скорость. Потихоньку, полегоньку. Ни на что не обращай внимания.

Впереди я разглядел реку и дорожные знаки. Целую вереницу. На одном из них, стоявшем позади указателя на мост Фрэнсиса Скотта Ки, было написано:

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЗООПАРК

Автомобильный поток становился все шире, но я по-прежнему ехал с пенсионерской скоростью — очень и очень медленно. Так медленно, что нас без труда нагнал местный полицейский на мотоцикле с ярко горящими фарами. Старик, нисколько не удивившись такому повороту событий, кивнул полицейскому, и тот поехал у нас в хвосте.

Мне хватило и пары секунд, чтобы понять, что Старик вот-вот велит повернуть в местный зоопарк. Я покосился на него, и он затараторил:

— Послушай меня. Выпускать жирафов из вагончика нельзя ни в коем случае, потому что, если они выйдут, вовсе не факт, что мы сможем завести их обратно, а для них это верная смерть. Жирафа нельзя заставить. Можно только попросить. Пускай ты им и полюбился, это вовсе ничего не значит: они могут и передумать. Это тебе не домашние питомцы и даже не техасские лошади. Это дикие звери, и надо уважать их за это. Понял?

Я закивал — так энергично, что аж зубы застучали. Так, значит, я все таки поеду в Калифорнию!

— Ну хорошо, — уступил Старик. — Довезешь нас до Мемфиса.

Я был уверен, что ослышался.

— До Калифорнии, — поправил я его.

— До Мемфиса, — заупрямился Старик. — Дорога туда легкая, домчим в два счета, водишь ты прилично, запас времени у нас есть. Сейчас время важнее всего, потому что кости у наших красавцев чертовски хрупкие. Стемнеет еще не скоро, так что эти часы надо использовать с умом. В Мемфисе есть еще один зоопарк, там-то я спокойно разыщу нового водителя, чтобы не тратить на это весь день, как пришлось бы в Вашингтоне, — пояснил он, когда впереди показался съезд с моста.

— Я вас и дальше могу довезти.

— Соглашайся, или давай распрощаемся, малец, — сказал Старик и кивнул на мост. — Решай.

И я согласился.

Старик снова посмотрел на дорогу.

— Что ж, славно. Не спеши. Полегоньку. Как ты это уже делал.

К нам подъехал второй полицейский — тоже на мотоцикле, с включенными фарами и сиреной. Старик вытянул руку вперед, точно полководец, указывающий войску, в какую сторону наступать, и поток машин вокруг нас замедлился еще сильнее. Когда мы пересекли весь город и выехали к его окраине, дорога снова сузилась до двух полос, а полицейские уехали обратно. Жирафы высунули головы и поглядели им вслед, а я все пытался сохранять спокойствие. Вскоре город остался далеко позади вместе со своим шумом и суетой, а я посмотрел в зеркало заднего вида, надеясь увидеть Рыжика и одновременно теряясь в догадках, что же сейчас случилось.

— Почему полиция не повезла нас в местный зоопарк?

— Я не просил их об этом.

Помолчав немного, я уточнил:

— А как они тогда о нас узнали?

— От Начальницы.

Я опять помолчал, обдумывая услышанное.

— Начальница — это миссис Бенчли?

— Именно.

— И что же, женщина возглавляет целый большой зоопарк?

— Все верно, — подтвердил Старик, высунув локоть в окно. — Выглядит как бабулька, одевается, как училка, бранится, как матрос, и все равно сумела очаровать этих высоколобых зазнаек-зоологов с их «блестящим образованием».

— А как она вообще попала на эту должность?

— Как я слышал, один джентльмен после Первой мировой решил переделать бродячий зверинец в зоопарк и обратился в гражданскую службу, чтобы ему подыскали бухгалтера — у него едва хватало денег на то, чтобы нанять смотрителя, а уж весь штат — тем более нет. Тут на сцену вышла миссис Бенчли и стала делать всё: от продажи билетов до ухода за животными. Так она со временем и выбилась в директрисы. Потом начала участвовать в радиопередачах, сниматься в познавательных фильмах и прославилась своими историями о зоопарке. Но, уж поверь мне на слово, некоторые истории в эфире не прозвучат никогда.

— Это какие же?

— К примеру, о том, как она вошла в вольер с бабуином-беглецом на руках.

— Так и было задумано?

— Да брось, она же не дурочка. Этот самый бабуин весил фунтов девяносто и раскидал всех мужиков по внутреннему дворику. Пробрался на территорию за обезьянником и давай веселиться: скакал то тут, то там, клетки с орущими обезьянами раскачивал. Когда я туда пришел, пятеро смотрителей криками и дубинками пытались его запугать, чтобы он снова вернулся к себе в вольер. Но чем ближе они подходили, тем сильнее бесился бабуин, — если ты никогда не видел разъяренных бабуинов, то и не знаешь, что такое ярость. Я был уверен, что сейчас он на нас кинется. А потом — ровно в это самое мгновение — показалась Начальница. Она услышала нас из своего кабинета, решила, что мы крыс гоняем, и пришла сказать, что мы распугиваем посетителей. Мы крикнули ей, чтобы скорее бежала, но не успела она ничего предпринять, как бабуин устремился к ней. — Старик покачал головой. — Скажу честно, я стал готовиться к худшему. Начальница и сама понимала, что находится в смертельной опасности. Бабуиновы челюсти легко могли перекусить ей шею. И что же она сделала? Не убежала. Не спряталась. А улыбнулась и… раскинула руки! А что бабуин? Он запрыгнул на нее и обнял, завывая, точно дитя малое.

— И что она сделала потом?

— А что тут еще сделаешь? Понесла бабуина обратно в вольер, а шестеро взрослых мужиков пялились ей вслед и диву давались. Мы ждали, что нам устроят взбучку, но Начальница так на нас разозлилась, что неделю с нами не разговаривала.

Старик рассказал еще несколько интересных случаев с участием Начальницы — например, как она ловила сбежавшую гремучую змею. Или ехала домой на трамвае с больным кенгуренком в корзинке.

Или отправляла блох на восток, какому-то владельцу блошиного цирка, пока на почте обо всем не прознали.

После этого он выложил мне еще несколько невероятных историй о жизни в зоопарке. Слушать его было одно удовольствие, но рассказы кончились, стоило нам подобраться к границе Виргинии.

— Нам вон туда, малец, — объявил Старик и кивнул на официального вида дорожный знак с надписью:

ЛИ-ХАЙВЕЙ

Мы наконец добрались до той самой «трансконтинентальной магистрали» — дороги на юг, о которой так много рассказывал Старик. Чем дальше мы продвигались по гладкому, ровному асфальту, тем острее я чувствовал, что мне и впрямь суждено добраться до Калифорнии. Если бы у меня была карта, я бы увидел, что это двухполосное шоссе изящной змейкой тянется до самого Сан-Диего через пустыню, точно символ счастливого завтра для всех, кто решил уехать дальше ближайшей хлопковой фабрики.