Сломленные души (ЛП) - Олтедж Нева

— Сколько тебе было лет, когда ты начала играть? — спросил он, заводя двигатель.

— Пять лет. Артуро пытался найти способ отвлечь нас с сестрой от смерти родителей и попросил соседа, у которого было пианино, дать нам уроки. — Тяжело думать о брате и сестре, зная, как они переживают, но при мысли встретиться с ними меня охватывает леденящий душу панический ужас.

— Что случилось с твоими родителями? — спрашивает он.

— На казино, где они работали, была облава. Кто-то достал пистолет и выстрелил в полицейских. Потом все полетело к чертям. В ту ночь было убито много людей.

— Они оба погибли?

— Да. — Я закрываю глаза и расслабляюсь на сиденье. — Я даже толком их и не помню. Знаю, как они выглядел по фотографиям. Но не могу вспомнить подробности о них, а если и получается, то они расплывчаты. Помню, что мама пела нам каждый вечер перед сном, но не могу определить песню.

Паша проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, и я прижимаюсь к нему. Но его легкое прикосновение тут же исчезает. Открываю глаза, а он уже начинает движение.

— Я понимаю, о чем ты, — говорит он, выезжая с парковки. — Я тоже не помню своих родителей.

— Они тоже умерли?

— Возможно. А может, и нет.

Я наблюдаю за его суровым профилем, гадая, расскажет ли он что-нибудь еще. Паша не уточняет, просто молча ведет машину. Я опускаю взгляд на его руку, держащую рычаг переключения передач, и замечаю, что он крепко его сжимает. Я поглаживаю кончиками пальцев его белые костяшки, пока не чувствую, что он ослабляет хватку.

— Ты выступала на публике? — спрашивает он через некоторое время.

— Нет, не совсем. Пару раз я выступала в школе, обычно во время праздников. Музыка всегда была для меня чем-то личным. После окончания школы решила взять перерыв на год, чтобы понять, чем хочу заниматься дальше. Я думала о поступлении в музыкальную консерваторию, но это было… раньше.

— Ты все еще хочешь?

Я смотрю на дорогу за лобовым стеклом.

— Я не знаю.

* * *

Лифт дзинькает. Я крепче сжимаю руку Паши и стараюсь контролировать дыхание. Желание попросить его вернуться сталкивается с жаждой снова почувствовать под пальцами клавиши. Двери открываются. Паша выходит, поворачивается ко мне лицом и берет обе мои руки в свои.

— Дыши. Мы пойдем медленно, — говорит он и делает шажок назад. — Я здесь. Никто не посмеет тебя тронуть, mishka.

Я киваю и выхожу из лифта.

Людей вокруг больше, чем в прошлый раз. Множество видов и звуков ошеломляют: свет, смех, шаги, бегущие мимо дети, за которыми суетливо пытаются угнаться родители. Я закрываю глаза.

Паша проводит шероховатой ладонью по моей щеке, его крепкая рука обхватывает меня за талию.

— Все хорошо, детка.

Я открываю глаза и делаю глубокий вдох. Зацепившись пальцами за петли его джинсов, смотрю на него снизу вверх. Его голова наклонена и находится в нескольких дюймах от моей.

— Ты любишь музыку, — говорит он. — Давай превратим это в танец. Что-то вроде вальса, согласна?

Я не могу удержаться от легкой улыбки.

— Люди будут смеяться над нами, Паша.

— Да мне по барабану.

Он делает шаг назад, а я за ним. Потом еще один. И еще один. Это и правда похоже на какой-то странный танец — он держит меня рядом и идет задом наперед — и вдруг мне захотелось рассмеяться. И я смеюсь. Окружающие, наверное, думают, что мы сошли с ума, но мне все равно. Я не свожу взгляда с Паши, иду за ним и смеюсь. Это так здорово — снова испытывать радость. Он наблюдает за мной с небольшой улыбкой на лице и проводит большим пальцем в нежнейшей ласке по моим губам.

— Я бы хотел, чтобы ты чаще смеялась, — говорит он.

— Я постараюсь.

Когда мы доходим до ресторана с роялем, он медленно убирает руку с моего лица. Я поворачиваюсь к углу, где должно быть пианино, и улыбка исчезает. Его там нет. Вместо него стоят два больших цветочных горшка. Я оглядываюсь по сторонам, гадая, не переставили ли пианино куда-нибудь еще, но его нигде нет.

— Мы можем отсюда уйти? — спрашиваю я, глядя на цветочные горшки и изо всех сил стараясь сдержать слезы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

* * *

Паша поворачивает ключ в замке и открывает дверь в квартиру, придерживает ее для меня. Я вхожу и сразу иду в ванную, чтобы побрызгать на лицо водой. Проходя через гостиную, останавливаюсь посреди комнаты. У стены рядом с окном стоит небольшое белое пианино. То самое, из торгового центра. Я прикрываю рот рукой, подавляя всхлип.

— Как оно здесь оказалось? — Я выдыхаю, глядя на пианино.

— Я купил его на прошлой неделе и хранил на складе неподалеку, чтобы привезти сюда, когда мы выйдем из квартиры, — говорит Паша позади меня, и я чувствую его руку на спине. — Я хотел сделать тебе сюрприз. Ты даже не заметила, что обратно мы поехали более длинным путем, чтобы грузчики успели его затащить.

— Но почему?

— Потому что ты не чувствовала себя комфортно в торговом центре. Мы снова туда сходим, но только потому что тебе нужно привыкнуть к толпе. Но ты должна иметь возможность играть там, где тебе это нравится.

— Спасибо, — шепчу я и крепко его обнимаю. Мне хочется поцеловать его, но не думаю, что Паша позволит.

— Сыграешь что-нибудь для меня? — спрашивает он.

— Да.

Я беру его за руку и веду через комнату. Он даже купил скамейку, которая стояла там вместе с пианино. Я сажусь на один конец и тяну его вниз, чтобы он сел рядом.

Наклонившись вперед, провожу кончиками пальцев по клавишам, располагаю руки и играю. Я выбираю одно из своих любимых современных произведений — «Река течет в тебе» Йирума. Она успокаивающая, но сильная, соблазнительная, полная эмоций. Она напоминает мне о Паше.

Он молчит. Не спрашивает, что я играю. Здоровяк сидит и молча наблюдает за моими руками, переходящими от одной пьесы к другой. В какой-то момент его взгляд переходит с моих рук на лицо и остается там.

ПАВЕЛ

Я больше часа сижу на скамейке рядом с Асей и слушаю, как она играет. Лучше сказать, смотрю на нее, пока она играет. Не могу оторвать глаз от ее лица, вижу каждую эмоцию, отражающуюся в ее чертах. Например, когда она играет быструю и бодрую пьесу, на ее лице появляется широкая улыбка. Стоит ей переключиться на что-то медленное и грустное, как улыбка исчезает. Она не просто играет ноты, а чувствует и переживает каждую эмоцию, словно мелодия льется и струится сквозь нее, освещая ее изнутри.

Наконец, оторвав взгляд от ее лица, я смотрю на часы — уже почти два часа дня. С утра мы только позавтракали, и хотя я не против пропуска приема пищи, мне не хочется, чтобы Ася оставалась голодной.

Я встаю со скамейки и иду на кухню в поисках меню доставки еды на дом из кафе быстрого питания, что находится через квартал, но передумываю и открываю холодильник. Я привык, что он всегда практически пуст, поэтому странно видеть, что все полки заполнены. Обычно Ася заказывает все, что ей нужно, онлайн с моего телефона, поэтому я не знаю и половины того, что там лежит. Отодвигаю в сторону овощи и достаю упаковку с курицей. Ну, по крайней мере, мне кажется, что это курица. Ася готовит для нас еду каждый день, так что, думаю, сегодня я справлюсь сам. Нахожу в шкафу сковороду и поворачиваюсь к острову, где в широкой черной корзине хранятся специи. В ней не менее двадцати баночек. Достаю одну и нюхаю содержимое. Она обозначена как шалфей. Разве это не чай? Я ставлю баночку на место и беру другую. Эта похожа на соль, но в ней что-то зеленое.

— Нужна помощь? — слышу за спиной голос Аси.

— Ты играла. Я хотел приготовить что-нибудь поесть. Я ищу соль. Обычную. — Я оборачиваюсь и вижу, что она ухмыляется.

— Так ты умеешь готовить?

— Я знаю, как разогреть оставшуюся еду из ресторана. Это считается?

— Это не считается, — смеется Ася, и я наслаждаюсь ее смехом. Я люблю, когда она смеется. — Пойдем, я покажу тебе, как приготовить что-нибудь простое.

Она берет у меня из рук банку и открывает. Не сводя с меня глаз, она облизывает кончик пальца и погружает его внутрь.