Вразумление, самосотворение и биография - Валерий Николаевич Горелов

стояла черная коробка. Она, может быть, и не обратила бы на нее внимания, но под лучом солнца та горела красным цветом, какой-то камешек был вставлен в крышку. Женщина взяла эту коробку, протерла и поставила на место. Та была достаточно тяжелая, очень черная и тревожная. Маняша ее не открыла, но самое интересное было дальше, когда она пришла 12 декабря 1922 года, в день последнего визита Ленина в Кремль:

– Я не видела, когда Володя зашел в кабинет, а застала его уже выходящим. Он выглядел не очень здоровым, был расстроен и явно торопился. После его ухода я обратила внимание, что та самая черная коробка лежит у него на столе.

Появился вариант, что это и была коробка из-под пистолета, и, возможно, Ленин сам его забрал 18 декабря. Тогда надо было долбить Горки.

***

Расследование КГБ продвигалось в другом русле, они, с одной стороны, готовили документы для искового заявления в Гаагский суд, где собирались оспаривать право владения частными коллекционерами искомым документом. В процессе этой подготовки было столько нестыковок и просто пробелов, что надежд на положительное решение было очень немного, но специалисты права предлагали новые мотивации изъятия, и машина продолжала крутиться, скрипя и буксуя. Бушующая холодная война никак не способствовала правовому решению вопроса. И, что немаловажно, они совершенно не знали лица, которому сейчас принадлежит данный документ. В результате мероприятий в США удалось установить только брокера, который владел такой информацией, и они начали с ним переговоры. Это был Чарльз Гамильтон, который в своем возрасте не потерял ни оптимизма, ни интереса к своему ремеслу. Представители КГБ предложили ему встретиться, на что был вполне предсказуемый вопрос – а что ему будет за эту встречу. На вопрос «сколько хочешь?» он ответил «сколько дадите?». Возможно, это бы продолжалось долго, если бы Гамильтон всерьез не озвучил, что ему надо. Он просил привезти ему на встречу документ об отречении Императора Николая II от престола, именно тот подлинник, который обнаружили в 1929 году. Мужчина мечтал подержать его в руках. Он сразу предупредил, что не стоит пытаться везти копию, ведь их и так много в свободном доступе. Ему ответили, что документ такого уровня вывезти они не имеют полномочий, на что получили ответ, что если они без полномочий, то его больше не надо беспокоить. Через три дня он позвонил и сказал, что может приехать сам, если документ будет. Такой вариант с трудом, но согласовали.

Встреча состоялась через месяц в номере гостиницы «Москва», увенчанной огромным лозунгом «Ленинизм – наше знамя». Присутствующих было множество: два сотрудника КГБ, два сотрудника госархива, конечно, сам Гамильтон, и еще народ, рассредоточенный по холлам и коридорам гостиницы. Долго не расшаркивались, сотрудник госархива надел медицинские перчатки и такие же предложил Гамильтону, тот всем видом показал скепсис, но надел. Из стоящего на столе дипломата архивист достал тонкий, поджаренный временем листок и протянул Гамильтону. Чарльз достал мощную лупу и начал изучение. Помимо того, что в номере работала скрытая камера, и не одна, глаз с него не сводили, готовые ко всему. Посланник империализма всегда рад напакостить, подменить или испортить. Около часа Гамильтон изучал документ, потом отдал его в те руки, откуда принял, снял перчатки и на сносном русском языке сказал:

– Документ бесценный, ибо ничего не стоит. Как я и предполагал, это фальшивка, и отречение Николая Романова было инсценировано.

Работники архива скрылись за дверью, Гамильтон поерзал в кресле и сказал:

– Слушаю вас, красные товарищи, – в его тоне были ехидство и пренебрежение, которые он и не пытался скрыть.

Советская сторона изложила просьбу приобрести один документ с его посредничеством. Гамильтон, конечно, знал, о чем речь, и будет говорить с владельцем о возможных условиях сделки. Договорив, он встал, давая понять, что встреча окончена. По нему было ясно, что он перерабатывает информацию, которую получил, изучив тот листок, а эта просьба хоть и интересная, но все потом. Сейчас ему надо немедленно сесть и написать справку по осмотру того, что считалось подлинным документом отречения Императора Николая II от престола. Тот факт, что он держал его в руках, уже отрицать никто не сможет, что давало ему право широко и публично высказаться по сему вопросу. На оперативке перед поездкой в гостиницу в КГБ было мнение вообще ничего ему не показывать, привезти на Лубянку по придуманному предлогу и вытряхнуть из него все, что нужно. Руководство согласилось, что это хорошее мнение, но несвоевременное. Теперь оставалось только ждать какого-то шага от заокеанского брокера. Он им ничего не дал, хотя сам получил все желаемое. Каким же будет второй акт?

***

Мама работает экскурсоводом в Ленинской библиотеке. Работу свою любит. Если есть свободное время, пытается искать следы своих предков, считая, что они обязательно обнаружатся, но пока, к 1974 году, ее генеалогическое древо совсем не развесистое. Первая и самая затуманенная фигура в этой схеме – прадед 1859 года рождения, по раскопкам мамы, – генерал-инженер, профессор Николаевской военной академии, а ко всему еще и статский советник. Уже в другой системе координат и табели о рангах, он сгинул в начале 20-х годов где-то на Русском Севере. Мама любила об этом говорить, а ему было очень неловко, уж очень это далеко от жизни в сегодняшнем времени. Потом была только ее бабушка, 1900 года рождения, которую вместе с дедом забрали летом 1924 года, не оставив ни одной бумажки. Они пропали, как будто их и не было. Мать ее не забрали, ту спрятали родственники. В 1936 году, в 18 лет, мама вышла замуж за метростроевца-ударника, а в день сдачи участка Смоленская – Киевская, в марте 1937 года, он был арестован и расстрелян по доносу как вредитель. А мама была красавица и через 8 лет, осенью 1945 года, вновь вышла замуж за его отца: солдата, сержанта, кавалера двух орденов Славы и медали «За взятие Берлина». Вот он и родился к ноябрьским праздникам 1946 года, а через 4 года, 1 февраля 1950 года, его отец – оперативник МУРа, был застрелен при взятии банды Митина.

Мама стала тихо увядать и больше не пыталась как-то наладить свою жизнь. А он рос как вся московская пацанва 50-х годов, со всеми оплакивал Сталина и встречал Юрия Гагарина, а потом его хоронил. После похорон, в конце марта 1968 года, пришел на Петровку с письмом от матушки, адресованным человеку, уже ставшему легендой сыска, тому, на чьих глазах погиб его отец. Мать долго противилась этому