Законы войны - Владимир Мельник

Польша и Венгрия частично вывела свои войска из Западной Украины. Но неожиданно с севера ударная группировка Сухопутных войск Беларуси вышла в тыл польской группировки и частей оранжевых оппозиционеров. Бульбаши вступили в войну под давлением Москвы и наличия польских войск, которые стояли у границы, готовые вступить и на территорию Беларуси. Поляки отступали с большими потерями в живой силе и технике.

В Севастополе стало совсем неспокойно от господствовавшей в воздухе авиации противника. План призыва и поставки молодежи 18-летнего возраста срывался. Мы готовили к эвакуации документы и картотеки. В очередной раз подал рапорт на перевод в действующие войска — опять отказали. Население и заводы начали тоже постепенно эвакуировать в тыл. Все бежали куда только можно. Город-герой окончательно превратился в развалины. Уцелевшие здания можно было по пальцам посчитать. Тем не менее жители и защитники продолжали бороться, работать и защищать символ русских моряков.

Мы так и жили в ЗПУ. Наконец-таки закончил оформление тех военнообязанных, которые были призваны по мобилизации и теперь помогал майору Глушакову, который был у нас помощником РВК и призван из запаса, организовывать всеобучи гражданского населения. Хотя и организовывать было уже особо не для кого.

За взорванную во дворе военкомата бомбу мне вручили медаль «За заслуги перед Батькивщиной» 2-ой степени. Даже и не знал — радоваться ли этому, настолько уже был вымотан. Тем не менее, это была первая медаль за всю службу. Раньше процесс вручения награды мне представлялся как-то по-другому. Ну, например, в светлом зале с колоннами убеленный сединами генерал вручит коробочку с наградой, пожмет руку, скажет: «Молодец, сынок!» и смахнет скупую мужскую слезу. А тут все прошло очень обыденно — вызвал к себе Петров, положил желто-синего цвета коробку на стол и сказал: «Забирай! Твое!» Вечером с мужиками обмыли ее конечно. Но усталость и моральная и физическая давала о себе знать. Отношение к «железу» сейчас у меня совсем другое, нежели до войны. Нонче лишь бы живым остаться, пожрать получше, выспаться и помыться. Хорошо еще из щели, в которой я прятался при подрыве бомбы, догадались сделать типа бани. А то вши дело быстрое. И оглянуться не успеешь, как придется обрабатываться всякой гыдотой и брить все волосы на теле. А вши, фурункулы и тому подобная дрянь — это найпервейшие спутники войны.

Мы организовали сборы всего оставшегося мужского населения, которое не подлежало призыву по мобилизации, района Адмирала Макарова и вообще всей Корабельной стороны, чтобы из них создать подобие строя и отвести их в 39-тку, где их обучали и выдавали оружие. Мы так делали почти каждые два-три дня. А в перерывах ловили несознательных граждан, которые уклонялись и с помощью милиции отправляли их в войска. Как-то я поехал за взводом солдат из полка внутренних войск для обеспечения порядка. На вэвшном «газончике» подскочили на место сбора — в бомбоубежище на Малаховом кургане. Народу было человек с полсотни и все орали. С помощью бойцов начал пробиваться в центр столпотворения. Там нам предстало душераздирающее зрелище: дымящаяся воронка и ошметки плоти в камуфляже и гражданской одежде. Как потом оказалось, шальная ракета после очередного налета попала в убежище и разорвалась. Не успели закрыть бронированный портал. Глушакова опознали только по куску обгорелого, окровавленного камуфляжа от грудной части, из кармана которого торчала чернильная ручка, которой погибший очень гордился. И накрыло еще около пяти человек. Народ начал разбегаться. Пришлось даже в воздух пострелять. Тех, кого успели, мы собрали в убежище и на подошедших машинах отправили в часть.

После этого случая, для назначения меня на должность Глушакова и присвоения звания «младший лейтенант», подали представление в штаб СОРа. Когда объявили осадное положение все военкоматы города подчинялись ему. Штаб был перенесен на ЗКП ВМС Украины на Минной стенке. Так как Мухалатка уже была захвачена американцами. Этот объект еще с советских времен остался. Он был расположен возле Фороса. На нем, говорят, Горбачев отсиживался во время путча.

Во время очередного налета был разрушен Севастопольский хладокомбинат с его запасами аммиака. Которые во всеобщей неразберихе просто не успели вывезти. Все, кто там находился, погибли либо от бомб, либо от отравления, так как индивидуальных средств защиты не было в достаточном количестве. А на прилегающей территории в радиусе 2 километров все живое умерло от того, что у них не было средств защиты вообще. Усилиями двух химбатов ВМС и КЧФ кое-как была дегазирована прилегающая территория, а остальной территорией Севастополя занимался аварийно-спасательный полк МЧС Украины, который в самый последний момент проскользнул из Мазанки (Симферопольский район). После этого случая начали срочно вывозить все подобные запасы из города. Помню, в тот день мы все проходили в ОЗК и противогазах. Пришлось даже вплотную познакомиться с прибором химразведки. Хотя толку от него совершенно никакого — все капсулы были давно просрочены, а наборы большей частью разворованы. Когда «задробили» химическую тревогу, с наслаждением снял ОЗК, в чулках и противогазе, которого хлюпало не менее двух литров пота. Камуфляж был весь белым от талька и выступившей соли. «Стоял колом», как деревянный, хоть было и холодно.

Перед войной к нам частенько приезжали всякого рода проверяющие, которые любили на халяву пожрать и побухать. И они любили проверять нашу химзащиту. Тогда частенько подтрунивал над Ямпринцевой, когда она одевала ОЗК, мол телепузики — это сегодняшняя жуткая реальность военкоматов. А в тот день мне было не до смеху. Слава Богу и командирам, что в Десне нас хорошо научили пользоваться СИЗом. Поэтому мне пришлось еще помогать остальным, особенно гражданским.

Милиция начала формирование двух батальонов из своих работников для того, чтобы направить их на оборону Севастополя. Но столкнулись со всеобщей проблемой — не хватало средств огневого усиления и автоматов. Полки внутренних войск уже держали оборону на разных направлениях. И для того чтобы не создавать эти батальоны, Военным советом СОРа совместно с Городским Советом было решено работниками милиции пополнять полки внутренних войск. А органы Службы Безопасности будут нести на себе и функции милиции.

Крупные корабли были перебазированы в российские порты на Черном море и несли охрану водных коммуникаций. Тем более после налетов авиации их было не так-то уж и много. Для того чтобы закрыть вход в Ахтиарскую бухту на выходе был затоплен БПК «Очаков» и еще гражданский теплоход «Маршал Рыбалко», который просто не успел уйти в Херсон и дальше по Днепру в Киев. После морской битвы кораблей ЧФ и натовского флота, чудом пробралось в Севастополь госпитальное судно «Енисей». «Москва» получила несколько серьезных повреждений и ушла в Новороссийск. Остальные корабли разбрелись по черноморским портам.

Когда «таблетка» пришвартовалась к бочке возле Госпитальной стенки, началась разгрузка раненых и убитых, которых сняли с боевых кораблей. Как говорят очевидцы, зрелище не из приятных — молодые, девятнадцатилетние пацаны, а уже на висках седина за несколько часов. Обгорелые трупы, безногие и безрукие мальчишки, которых еще и не успели перевязать толком. Медперсонала не хватало. Отсеки «Енисея» были ими забиты. Зрелище произвело удручающий эффект на находившееся на Графской пристани гражданское население. При свете еле горевших лампочек, по грудь и локти в крови, хирурги делали срочные операции раненым. По узким трапам и проходам бегали санитарки и медсестры, — не успевали оказывать первичную помощь раненым.

В отсеке, где Агаркова Елена была санитаркой, находились тяжелораненые, которые ожидали немедленного оперативного вмешательства. В воздухе стоял тошнотворный запах крови, лекарств, мочи, экскрементов и блевотины. Молодые ребята, которые получили тяжелые ранения, уже не заботились о приличиях. Люди лежали уже в проходах и под койками. Несмотря на то, что врачи уже несколько часов без перерыва оперировали, раненых не только не убавлялось — их становилось все больше. В отсеке стояли крики и стоны, некоторые при звуках стрельбы и взрывов подавшись панике рвались на палубу спасаться кто как мог, кто полз, кто только кричал. Некоторые бредили в забытьи, а некоторым, помощь уже была не нужна… Лена в очередной раз выносила ведро из операционной. Девчонка старалась не смотреть в него, потому что там находились удаленные при операциях органы, кровавые бинты и вата. Агарковой было всего восемнадцать лет, и совсем недавно устроилась в плавучий госпиталь. Считала, что ей повезло, потому что в российских частях очень хорошо платили, да и замуж можно было выскочить за офицера. Но теперь она прокляла тот день. В проходе ее задержал рукой за плечо молоденький лейтенант с почти девичьим лицом. Он лежал на втором ярусе койки и, еле переводя дыхание, спросил, полным страдания взглядом смотря девушке в глаза: «Сестрица! Нет сил, подняться, посмотри, что у меня с ногами! И только не ври! Я очень боюсь щекотки, а такое ощущение, что кто-то щикотит пятки!». Лена невольно посмотрела на его ноги и еле сдержалапозыв рвоты, — вместо ног у парня были кровавые ошметки аж до бедер, перетянутые жгутами. Она рванулась к выходу с ведром, выбежала на палубу, высыпала, не глядя, содержимое ведра за борт и громко разревелась. Девчонка ревела еще минут пять, но потом взяла себя в руки и вернулась в отсек.