Игры писателей. Неизданный Бомарше. - Эдвард Радзинский

– Но я сказал это наедине...

– Да, любовнице, а она уже за небольшие деньги... Впрочем, скоро Бомарше обнаглеет и открыто напишет в газете: «Я не убоялся единоборства со львами и тиграми, чтобы добиться постановки „Севильского цирюльника“. Неужели я убоюсь...» и так далее... И вы имели право! Бомарше тогда был в моде, а король – нет. Было модно плевать на короля. И кто же требовал разрешить пьесу, подрывающую устои монархии? Королева! Она мечтала сыграть роль в вашей пьесе. И ее подруга, красотка Полиньяк, и весь кружок королевы, все «наши»»

– Какие были битвы, – мечтательно произнес Бомарше.

– Да, да, – усмехнулся Фуше. – Глупого короля попросту обманули. Сказали, что Бомарше переделал пьесу и все неугодное убрано. И «бедняга» – так, согласно доносам, называла его королева, – как всегда, не посмел идти против Антуанетты. «Бедняга» разрешил, и та премьера состоялась. Доносы о ней, надо сказать, я читал с особым чувством. Пока мы, жалкие смертные, давились на улице, Одеон был набит знатью. Принцы крови, герцогиня де Ламбаль, герцогиня де Шиме и прочие главные красавицы заходились в овациях. Глупцы не щадили ладоней, аплодируя ловкому Фигаро. «Особенный восторг, – написано в доносе, – вызвал пассаж Фигаро о тюрьме: „После того как за мной опустился подъемный мост тюремного замка, я хотел только одного: чтобы те, которые так легко подписывают эти грозные бумаги, сами попали сюда однажды“. И – шквал аплодисментов, слышных даже на улице! Аристократы радостно хлопали Фигаро, который весьма скоро сделает так, чтобы все они попали туда и именно однажды.» второго раза не будет! Весельчак Фигаро отправит их из тюрьмы прямо на гильотину! И когда бедный король понял, что его провели, он записал в дневнике... Я читал этот дневник, мы его забрали из Тампля после казни короля. Он был добрый малый...

– Именно потому вы голосовали за его казнь?

– Именно потому – он дал нам эту возможность. Ибо король не имеет права быть добрым. Наш неудачник-король совершил, пожалуй, единственный разумный поступок: после премьеры пришел в ярость и записал в дневнике. «Наказал строптивого подданного Карона». Так Бомарше отправили в тюрьму, о которой еще недавно разглагольствовал его Фигаро.

– Я сердечно благодарен за все эти сведения. Мне их очень интересно слушать, особенно сегодня. Только никак не пойму, зачем вы мне это рассказываете? Я, как вы догадываетесь, довольно хорошо осведомлен.

– Скоро поймете... Короче, как пишет агент, вы приготовились к тому, что вас отправят в грозную Бастилию, тюрьму для аристократов, которая не раз создавала славу отправленным туда писателям. Но наш болван-король оказался и на этот раз умнее... редкий случай. Вместо Бастилии вас отправили в Сен-Лазар – тюрьму для отребья, где в большом ходу были розги. Монахи из монастыря Сен-Венсан де Поль, под чьим покровительством находилась тюрьма, обычно встречали прибывавших кнутом. И прославленного писателя, освободителя Америки, положили голой задницей кверху. В пашем досье осталась гравюра, которую распространяли тогда в Париже: на ней монах сечет пятидесятилетнего Бомарше. Неплохо бы напечатать в будущем издании... Впрочем, «презренная австриячка» Мария Антуанетта, мечтавшая сыграть в пьесе Бомарше, вас, конечно же, освободила.

– Надеюсь, в доносах не пропущено, как тысячи людей стояли у тюрьмы, когда я ее покидал? И как толпа разразилась ревом восторга, и как потом меня несли к карете? И как сама королева Франции в театре Трианона сыграла Розину в «Севильском цирюльнике»?

– Обижаете... Более того, в донесении указано, что королева-актриса устроила после представления интимный ужин для удачливого писателя. Не скрою, о самой беседе за ужином донесения молчат.

– Говорливые доносы... неужели они когда-нибудь молчат?

– Да, жаль, – вздохнул Фуше, – ибо дальше началось главное... Он помолчал и добро улыбнулся:

– Вы не вспомните, что было дальше? Бомарше понял: начиналось опасное.

– Дальше? – он засмеялся. – Была революция.

– Вы спешите. Прежде было некое дело... с которого действительно началась революция. Ибо это дело совершенно скомпрометировало династию. Вы, конечно, поняли, о чем я говорю.

– Я, конечно, понял.

– Таинственное дело об ожерелье королевы. Сластолюбец кардинал де Роган наивно поверил, что королева Франции ходила к нему на свидание, чтобы он выкупил для нее бесценную побрякушку – бриллиантовое ожерелье. Но, оказалось, ходила другая, как две капли воды похожая на королеву... Какова интрига!

– Вы собираетесь рассказать мне об этом деле?

– Зачем же? И вы, и вся Франция никогда о нем не забудут. Но мне почему-то кажется, что вы не только помните это дело, но и могли бы о нем поведать много нового, неизвестного...

Бомарше молчал, и Фуше продолжил:

– Надо сказать, что сразу после революции была создана специальная комиссия, чтобы выяснить все обстоятельства. Ваш покорный слуга также состоял в ней. Но мы узнали, что многие документы дела, хранившиеся в секретном архиве короля в Бастилии, исчезли после ее разгрома... И вот какая интересная деталь, – сказал Фуше доверительно. – После революции Робеспьеру и Комитету общественного спасения удалось выявить граждан, овладевших документами из Бастилии. И все они как истинные патриоты с удовольствием... или без... но все вернули. Только... – Фуше остановился и засмеялся. – Не хотите ли сами закончить фразу?

– Не испытываю ни малейшего желания, – развеселился Бомарше.

– Только документы из дела об ожерелье королевы пропали. Нет документов – и все! И тут начинается самое интересное. В штабе национальной гвардии сохранилось письмо некоего прохвоста, маркиза де Сада, написанное сразу после революции.

Фуше замолчал и в который раз зашелся в кудахтающем смехе. Что означало – готовится главный сюрприз.

– Я слушаю вас, слушаю, – сказал Бомарше.

– Вы впервые стали нетерпеливы. Для секретного агента двух королей это промах.

– Старею... – Бомарше улыбался.

– Оказывается, во время штурма Бастилии не все в доме Бомарше наслаждались лицезрением из окон бессмертного подвига народа. Маркиз де Сад доносил, что, по его сведениям, сам хозяин дома находился на площади, где собирал бумаги... Вы слушаете так внимательно, будто я сообщаю вам неизвестные вещи... Короче, он был уверен, что Бомарше забрал заодно какую-то его рукопись – маркиз оказался писателем. Он просил национальных гвардейцев сделать обыск в вашей квартире. Я же уверен, что Бомарше забрал совсем иные документы. И я хотел бы получить их от вас тоже. – Он помолчал и повторил: – «Тоже»... Прошу обратить внимание на это слово.

– Я обратил. И жду разъяснений.

– Это «тоже» связано еще с одним удивительным предприятием, в котором вы тоже участвовали. И если бумаги о вашем участии в деле с ожерельем меня интересуют постольку поскольку... праздное любопытство, не более... то документы, связанные с другим делом, я должен получить от вас непременно.

– Не понимаю.

– Понимаете. Я ведь вначале не верил. Считал ваше участие в этом «другом деле» фантазией. Чтобы автор Фигаро участвовал в бегстве короля и королевы? Какая чушь! Но чем больше я занимался психологией гражданина Бомарше, тем больше понимал – он участвовал. Непременно!

– И что же это за психология, гражданин?

– Вредная, гражданин Бомарше. К примеру, в дни королевской власти все симпатии Бомарше были на стороне Фигаро. Но стоило Фигаро прийти к власти... и тотчас, на следующий же день, сердце Бомарше уже отдано аристократам.

– Здесь я возражать не смею. После торжества Фигаро я мог быть с ним только разумом, но не сердцем. Я призывал милость к падшим, я укрывал в своем доме королевского гвардейца, а когда началась охота на священников, обратился с письмом в защиту церковных служб – хотя был наименее набожен из всех, кто страстно желали того же, но просить боялись... Бомарше всегда на стороне слабых.

– Объяснение благородное... хотя немного банальное для автора Фигаро. Как министр полиции я обязан сформулировать точнее. Дело в том, что самый распоследний вонючий интеллектуал – не говоря уже о великих – ненавидит любую власть. Его сердце всегда отдано бунту, даже бунтику против власти. Он всегда с партией меньшинства. Это так же верно, как и то, что самый распоследний чиновник всегда с партией большинства. Власть это чувствует. И Бомарше никогда не станет для нее своим. Вот почему вас посадил в тюрьму король, вот почему вскоре после революции ваш Фигаро, став властью, захотел отправить вас на гильотину. И только сделка вашей любовницы с революционным судьей... ее вовремя раздвинутые ноги... спасли вашу жизнь в дни Марата. И только отъезд из Франции спас вас в дни Робеспьера. Именно эта склонность к презрению любой власти заставила автора Фигаро иметь отношение к побегу королевской семьи, который затеяли аристократы – граф Ферзен и несчастный Казот.