«Если», 2015 № 02 - Артем Желтов

Мы с Петькой давно уже привыкли к тому, что после слов «и что оказалось…» следует долгая пауза. Но на этот раз Мундыч, клянусь, побил все свои рекорды: минуту пробку свинчивал, минуту завинчивал, мордень — загадочная, глаза — полуприкрыты.

— Про умные вещи — слышали?

— А как же! — говорю, — По телеку всё время рекламируют. Умный пылесос, умная стиральная машина…

— Так по сравнению с ихними вещами, — многозначительно изрекает Мундыч, — наши вещи — дебилы клинические. Даже самые продвинутые. А у них — да, у них — и впрямь умные. Помните, я рассказывал про штаны с лоцманом? Вот что-то в этом роде… Или, допустим, выдали мне в участке робу. Смотрю, а она чуть ли не шестьдесят восьмого размера. Я её грядушкам показываю — дескать, что это вы мне такое даёте? А они по плечу похлопывают: надевай, мол, не тушуйся… Надел. Хожу вроде клоуна. Потом к обеду смотрю: а роба-то — ужалась! Сидит как на меня шитая и ещё в движениях помогает! Понял, что творят?

— Ух ты!

— Перчатки выдали нитяные. Я им пытаюсь втолковать, что мне без них удобнее… Зачем они вообще в участке? Чтобы отпечатков не оставить?. А они — ни в какую! Надевай — и всё! Положено. Ну положено — так положено. Надел. Сел за пульт. И ты не поверишь: пальчики сами по кнопкам забегали… Ни фига ни в чём не смыслю, а пальчики бегают. И не промахнулись ни разу!

— Классно…

— Так вот есть у них там в будущем такая одна проблемка — интеллектуальный диссонанс называется. Это когда шмотки оказываются умнее своего носителя.

— И чо?

— Ну так шмотки-то — они же друг с другом контачат! Обувь со штанами, штаны с пиджаком… А тут уж и до заговора недалеко! Бунт вещей, прикинь! Столковались, короче, и вытряхнули из себя того дурика… ну, которого я задержал… Вытряхнули — и пошли искать кого поумнее.

— Нашли? — обмирая от любопытства, спросил я.

— Ага! Нашли! — ощерился Мундыч. — Много ты там таких найдёшь! А тут ещё закономерность: чем грядушка слабоумнее, тем он одеться покруче норовит… — Выпил, подмигнул. — А прикид этот его взбунтовавшийся мы ещё месяц ловили…

— А чего там ловить? — опешил Петька. — Видно же: шмотки — а в них никого…

— Ну как это никого? — лукаво прищурился Мундыч, — Я ж тебе говорю: вещи — ум-ны-е! Заложника взяли…

— Ни фига с-се… — выдохнул Петька. — Это как?

— А так… Проникли в хату ночью, пока он голый спал, наделись на него — и вперёд. А он-то, бедолага, даже на помощь позвать не может — всё у них под контролем… Мало того! Они ему карьеру сделали — в главари мафии вывели! А чего? Одёжка — последнего поколения! Подумаешь там — мафию возглавить…

Мы троих крёстных отцов задержали — троих! — пока сообразили, что люди тут вообще ни при чём… что это прикид шкодит…

Мы с Петькой сидим ошалелые, представить пытаемся. Потом Петька с запинкой говорит:

— А вот машины времени… тоже умные?

— Умнее всех! — чуть ли не с гордостью заверяет Мундыч, — Ты думаешь, почему до сих пор ни одну подбить не удалось?

Осёкся, да поздно. Смотрим на него во все глаза. Крякнул Мундыч, взгляд отвёл.

— А, ладно! — говорит. — Только, ребята, никому ни слова…

Это я вам нечаянно служебную тайну выдал… Короче, так. Никто никого никогда не подбивал…

— A-а… что же тогда на этих… на пьедесталах?.

— Известно что! — хмуро объясняет Мундыч. — Дали заказ скульптору, съездил он на автомобильное кладбище, набрал обломков, перекурочил, покрасил… Ну и водрузил.

— Зачем?

— Ну вот! — всхохотнул Мундыч. — Зачем! А ещё староста класса! Чтобы хронопатриоты глядели и гордились…

Надо же! А я, главное, удивляюсь, почему это у машины времени — и вдруг фордовский бампер, только помятый сильно.

Глава 7,

в которой Мундыча забирают на лечение, а Прохор с Петром навещают его в госпитале хроноразведки

А дня через два забрали нашего Мундыча. «Скорая помощь» приехала — и забрала. Будто бы в наркологию. Только, я думаю, никакая это была не «скорая помощь». Разболтался Мундыч, государственные тайны выдавать начал — вот и упрятали, чтоб язык не распускал.

— Как бы, — говорю, — они и до нас не добрались…

— А чего до нас добираться?

— Ну как… Начнут всех трясти, с кем он контачил, ну и вот…

Задумался Петька.

— Слышь, — говорит, — а вдруг это не наши его? Вдруг грядушки?

Сказал — будто лягушку за шиворот запустил.

— А что?. — придушенно сипит Петька, а сам глаза таращит. — Чего он там про нас рассекретил? Вот про них он рассекретил — это да! И про беспилотничков, и про дороги электромагнитные… и что дебилы они там все поголовно…

— Так он же не только нам с тобой! Он, как вернулся, обо всём в хроноразведку доложил…

— Ну вот за это его и…

— Почему не сразу?

— Ну… — замялся Петька, — Выжидали…

— Так «скорая помощь» же… — бормочу.

— А то у грядушек в «скорой помощи» своих людей нету! Все завербованные… Пригнали машину времени, подвезли на «скорой» — и туда!

Совсем зябко стало. Потом сообразил, говорю:

— Ты чо? Сейчас бы, знаешь, какой переполох был! В хроноразведке… Ты чо! Бывшего сотрудника грядушки украли! Всех бы свидетелей трясли — и нас тоже…

— Да о нём уже забыли все! — убеждает Петька. — Кому он нужен? Подумаешь, отставник, пенсионер… Только мы одни к нему и ходили! А грядушки — они ж мстительные, сам знаешь…

Поговорили так, поговорили и решили всё это дело проверить. Вдруг он и вправду ни в какой не в больнице, а исчез бесследно!

Пришли навестить, банку пива под мандарины заныкали, а нам в приёмном покое говорят: нету его — был, но перевели в госпиталь. Значит, не грядушки, значит, всё-таки наши его упекли… Поехали в госпиталь, а там сидит этакая тётя Стёпа в белом халате и никого не пускает. Вернее, пускает, но только своих.

Сели на лавочку, съели по мандарину. А вокруг чистота, порядок, аж не по себе становится: кустики пострижены, дорожки выметены, вдоль бордюра — плакатики, вроде как в уголке гражданской хронообороны. На том, что напротив нашей скамейки, грядушечник спящим притворяется. И надпись крупными буквами: «Не всяк спит, кто храпит».

Ну понятно — госпиталь хроноразведки!

И тут подсаживается к нам на лавочку улыбчивый такой кругленький в больничной пижаме — и ласково на нас смотрит. Румяный. Седенький. На колобка похож. Мы уже хотели на всякий случай удрать, а он вдруг интересуется:

— Феликсовича навестить пришли?

Растерялись, кивнули.

— Ты — Пётр Безотечества? — спрашивает.

— Да… — отвечает мой дружок, слегка перетрусив. Обычно ж как? Раз Петром назвали, а не Петей, значит, опять из школы исключать собираются.

А улыбчивый этот — весь в щёчках и ямочках — поворачивается ко мне.

— А ты, стало быть, Прохор… староста класса… Что ж, молодцы, ребята, молодцы! Хорошая смена растёт! Я уж, честно признаться, думал, Феликсович опять мёртвых душ в отчёт насовал — чертей хотел ему выписать… А вы, оказывается, и впрямь в природе существуете… Он мне вас как ценных работников охарактеризовал. В частности тебя, Прохор…

— Меня?!

— Ценный, говорит, кадр, — подтвердил он, — Неделю назад внедрён по заданию в тайную ложу грядушечников…

— Это мы с папкой в гости ходили… — пролепетал я.

— Папка? — обрадовался улыбчивый, даже ладошки потёр. — Папка — это здорово, папка — это прикрытие…

Петька вмиг обиделся, наежинился. Ну понятно: вся слава мне, а ему — хрон сушёный…

— Что же касается Петра Безотечества, — видя это, говорит колобок, причём таким голосом, будто правительственную награду вручает, — то в отчёте он особо отмечен как перспективный агент влияния…

Теперь уже и Петька просиял.

— О! И гостинцы принесли… Давай передам! — Взял у нас пакет, заглянул, нахмурился, — А что ж пиво не догадались в бутылочку от чего-нибудь безалкогольного перелить? Тоже мне, юные опера! Учить вас ещё и учить… Значит так, друзья! Феликсович пока прикован к постели, связь с ним держать будете через меня. Спросите в приёмном покое Герундия Петровича, позовут — выйду.

— А что с Мун… то есть с-с… с Феликсовичем? — спрашиваем робко.

— Так, — говорит, — профилактика…

Встал и пошёл. Я ему вслед гляжу и думаю: ничего себе! Значит, я Мундыча в свой отчёт вставляю, а он меня — в свой?

А плакатик, что напротив нашей скамейки, так в глаза и лезет. «Не всяк спит, кто храпит!» Да уж…

— Это он нас завербовал, что ли, получается?

— А чего нас вербовать? Мы и так хронопатриоты!

— Слушай, а ведь этот нас операми назвал…

— Юными…

— А какие ж мы ещё?

Встали, гордые, и подались на выход.

— А вдруг нам задание дадут, а? Настоящее!

— Какое настоящее?