Доктор Рэт - Уильям Котцвинкл

Как я и предполагал. Но тут я обвиваю хвостом резиновую пробку на бутылке с эфиром и медленно поворачиваю ее, а затем быстро выливаю содержимое прямо перед их носами!

Отбегаю назад и заставляю патруль свалиться от слабости прямо на месте. Но есть множество более серьезных штучек. (Сравните с: "Рассечение мочеполовой системы у крыс".) Эту революцию следует крепко схватить за мошонку и стиснуть, друзья мои, пока она не завизжит. (Затем в буквальном смысле поворачиваем лезвие и рассекаем связки, удерживающие пенис.)

Ох, чертов спинорог! Мятежники поджаривают прессованное печенье в микроволновой печи. Что за богохульство. А взмыленный оратор, стоящий на ней, перечисляет количество сожженных и обожженных крыс.

– …жестоко подвергались…

Что же он о себе думает, поступая вот таким образом? У него нет даже желудка! Мы удалили его на прошлой неделе!

– …ужасно обожжены… поджарены заживо…

До чего же ты глуп, задница без кишок, этот эксперимент по изучению теплового удара был абсолютно необходим. С помощью его мы еще раз доказали то, что ученые доказывали с первых шагов по изучению теплового удара, начатых еще Клодом Бернаром в 1875 году. Перегретые тела следует охлаждать. Тысячи поджаренных кошек, собак, кроликов и цыплят подтвердили это. Еще раз мы двинули вперед эту вечную истину, в интересах непрерывного развития науки и необходимой кооперации в международной статистике. Как ловко бунтовщики обратили этот благородный эксперимент для своих собственных целей!

– …с этим видом зверств должно быть покончено…

– …все эксперименты над животными аморальны… мы не должны мучить и пытать одно живое существо, чтобы спасти другое… все созданья равны!

– ПРАВИЛЬНО!

– Только человек, великий лицемер, думает, что он выше всех остальных. Но мы говорим - нет! Он ничем не отличается! Он рождается, он живет, он умирает, как и все остальные из нас. Он всего лишь одна из ветвей огромного дерева!

Дерьмо! Крысиное дерьмо, налипшее на язык!

– …какая бы болезнь ни поразила его и сколь бы ни была велика ее тяжесть, он должен справляться с этим сам. Человек должен бороться в одиночку, борясь с болезнями как только может, НО НЕ ЗА СЧЕТ ДРУГИХ ЖИВОТНЫХ! Он никогда не воспользуется плодами исцеления, если в этом процессе причинит страданья своим меньшим братьям.

Наденьте шляпу, друзья мои, и попытайтесь укрыться от того брызжущего дерьма, которое обрушилось на лабораторию. Только смелый и честный доктор Рэт знает истинное положение вещей. И док Рэт всегда рассказывает, как это происходит. Животным просто нравится, когда их увечат. Опыты с подключением электродов к обезьяне весьма убедительно показали это. (Смотри: Беркли, "Изучение боли", главы из которой были опубликованы в "Новом журнале по патологии".)

Как неприглядно. Бунтовщики превратили лабиринт Алса в место для прогулок революционизированных пар, совершающих совокупление. Разумеется, это выводит целиком из-под контроля наш генетический эксперимент. Сейчас уже невозможно определить, кто кого осеменяет.

Как кастрированный ученый доктор-безумец, я могу только смотреть на подобные действия, как на чисто механические, испытывая лишь отвращение. Я больше предпочитаю несравненные статистические выкладки, например, о всех крысах-самцах, родившихся задом наперед. (Смотри мою статью "Действие мышьякового отравления на ректальное развитие", 1967 год.)

Самки замирают и лишь повизгивают, видимо, произнося любовные слова в темноте лабиринта. Я беззвучно пробираюсь по самому верху лабиринта, но наблюдать за этими совокупляющимися парами весьма неприятно, поскольку у меня начинают зудеть швы, оставшиеся на месте яичек.

Самцы берут их одну за другой, двигаясь вдоль рядов. Это называется у них мирным протестом. Но только не для меня. Мои старые раны при этом ужасно зудят, и ничего мирного в этом я не вижу.

Итак, они заняты спариванием, разбившись на пары. Эта революционная сцена слишком сильно действует на меня. Мне придется выключить этих прекрасных дам из своего сознания. Я закрываю глаза, но не могу заткнуть уши.

– Семьдесят раз в минуту, давай, давай.

– …а… давай… давай…

Вспышки разбитых лампочек над телами совокупляющихся пар являют собой типичный безвкусный революционный прием, о, мои ноющие раны!

– Вон там, наверху! Это доктор Рэт!

Спрыгнув за лабиринт, я быстро бегу через темноту, преследуемый врагами, буквально сидящими на моем хвосте. Вот какая-то дверь. В нее, прямо в нее.

О небо, я оказался прямо в "инициативной камере Кирби". Она предназначалась для новорожденных крыс. Было обнаружено, что с ее помощью у крысы можно развить шизофрению, даже если эта крыса имеет возраст всего лишь несколько минут. Ну, хорошо, эта камера не слишком беспокоит меня, потому что я уже давно чокнулся! Я уже прошел фундаментальную подготовку в этом месте. Еще тогда, когда не было всех этих бунтующих масс. Разумеется, еще не было. Ученый-профессор Кирби не пользовался интуитивным диапазоном. Он применял только старомодные амбивалентные стимулы, основанные на раздвоении чувств.

Заставьте пол вращаться. Заставьте еще звучать громкие сигналы. Что до меня, то это прекрасный дом, дорогие друзья.

Но никто из других крыс не отважится войти сюда. Только ученый безумный доктор может удовлетворить здесь информационный голод, карабкаясь изо всех сил, в то время как все кренится и скользит.

Безумный доктор может управлять этим местом с помощью собственного хвоста, обмотав его вокруг носа. Это старое местечко сильно не изменилось с тех пор, когда я последний раз посещал его. Распадающиеся углы, разваливающиеся надвое, если вы дотрагиваетесь до них, и ведущие в сплошную вращающуюся темноту.

Да, мне нравится прогуливаться в такой сумасшедшей обстановке, потому что она успокаивает мои нервы. Профессор Кирби, я должен особо упомянуть в "Информационном бюллетене" за текущий месяц. Работа, которую вы провели, без всяких сомнений великолепна. Доктор Рэт заверяет вас, что двери расходятся в стороны именно так, как вы и хотели, заставляя меня принимать горизонтальное положение. Да, я ускользнул в сторону, думая, что двигаюсь вертикально. Бунтовщики пикетируют эту Инициативную Камеру, заявляя, что ее существование несправедливо, поскольку она расстраивает сознание новорожденных крыс. Я же считаю, что это наилучший способ прийти в себя. Вы уже пришли в себя, парни? Разве вам причинен какой-либо вред?

Теперь я нахожусь в самом центре Камеры, со всех сторон окруженный беспорядочно расставленными, вызывающими путаницу зеркалами. Множество изображений красавца доктора Рэт повторяются вдоль, по-видимому, бесконечного стеклянного коридора, но ничуть не сбивают меня. Обратите внимание на мой профиль, так схожий с Джоном Барримаусом. Ведь если бы я не родился здесь, в этой лаборатории, то наверняка стал бы крысой из разряда бродячих актеров, болтаясь где-нибудь в полях и распевая свои чудесные песенки.

Но такова судьба. Я создан не для легкомысленной жизни. Мое призвание - служить человечеству. Вспомнив об этом, я лучше подберу свой хвост да поищу выход. Насколько помню, он находится где-то здесь, в ускользающем коридоре…

…спокойно… держи равновесие… это фальшивая дверь… здесь электрическая сетка… ай… ай… ай…

***

Семья просыпается, и мы сбрасываем листья с наших лежащих вповалку тел.

– Ты слышишь, кто-то зовет?

– …далеко в джунглях.

Я ползу на самый конец ветки, на которой мы соорудили наше гнездо. Другие шимпанзе просыпаются на соседних деревьях, когда зов приближается. Он похож на грубый низкий голос, но принадлежит обезьянам. Наверное он устал, потому что, как мне кажется, добирался издалека.

Раскачиваясь и прыгая с дерева на дерево, я поднимаюсь на самый верх. Мои руки старые и морщинистые, но я ловко поднимаюсь. Большинство более молодых шимпанзе не могут так легко забраться сюда. Я прыгаю, хватаюсь за ветки и снова прыгаю, эти опытные руки всегда успевают найти опору.

Другие шимпанзе, находящиеся значительно ниже меня, тоже поднимаются. Сквозь темные ветки мы лезем наверх, туда, где в ночном небе висит недостижимый плод. Сегодняшней ночью он выглядит очень полным. А какой, должно быть, он вкусный! Вот я на вершине, подпрыгиваю с вытянутыми руками: недостижимый плод ускользает от меня, как и всегда.

Путешественник, издающий призывы, теперь уже близко, и все наше племя собирается на вершинах деревьев. Я наблюдаю, как молодые шимпанзе подпрыгивают, чтобы ухватить недосягаемый плод. Но совершенно неважно, кто и насколько подпрыгнет, достать его все равно никому не удастся. На него приятно лишь смотреть, такой далекий, несущийся в вышине на быстрых ветрах. Вот так происходит и с нами, состарившимися. Мы начинаем смотреть, смотреть, смотреть на него, и в одну прекрасную ночь исчезаем.