Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

вы земляк, а напротив, хочет этим обозначить противоположность себе, как сибиряку». (Beitrдge zur Kenntniss des Russischen Reiches von Baer und Helmersen. St-Pet. 1848. Bдnd. 14).

Некоторая самоуверенность, гордость и сознание особенностей своего областного типа и до сих пор господствует в коренном сибирском населении. Так, все старожилы новых переселенцев называют «российскими». В своих объездах по Сибири мы также почти не встречали дикости и замкнутости населения, напротив, среди него все чаще встречаются черты общительности, развязности и известной бывалости. Эти черты замечены нами даже на глухих трактах, где население жило, по-видимому, отчужденно. Таким образом, в местном населении совершается известная метаморфоза, и оно делает известные успехи в своем развитии и миросозерцании. Это объясняется тем, что если, с одной стороны отдаленность, отсутствие обмена, соседства инородцев, жизнь в лесах и отсутствие культурных влияний и способствовали диковатости и грубости населения, то с другой стороны были и другие влияния.

На почве Сибири совершается постоянный приток нового населения переселенцев и ссыльных, которые не могли не изменять нравов. При торговом движении, при промышленной жизни, обусловливающей движения, население в Сибири более подвижно, более имеет случаев насмотреться на людей. Сибирь — страна бывалых людей. Сперанский, столкнувшись с сибирским обществом, заметил, что это «страна донкихотов», здесь можно встретить людей, бывавших и в Камчатке, и на Амуре. Сибирский крестьянин исхаживал с обозами от Иркутска до Москвы. Затем жизнь населения не могла оставаться в застое. Сибирь пережила уже несколько культур: звероловную, земледельческую, золотопромышленную и торговую. Мы наталкивались на типы крестьян в глухих деревнях, где атрибуты недавнего звероловческого промысла висели рядом с представителями позднейших занятий. «Мы занимались ямщичиной и с купцами водились, теперь торговлей лесом сами занимаемся», — говорил крестьянин-земледелец, отец которого был зверолов-промышленник.

Надо заметить, что восприимчивость сибирского населения была живее, и оно могло благодаря свободной жизни и довольству совершать легче прогресс в материальном отношении и обстановке жизни. Быстрое восприятие новых культурных черт, всяких нововведений, как и усвоение новых привычек, совершается поэтому необыкновенно быстро в Сибири. Этим объясняются весьма быстрые перемены в образе жизни сибирского населения, не скованного никакой традицией. Всякая новизна, всякое культурное заимствование, раз оно пришлось по нутру и обольстило, жадно воспринимается и проходит в массу. Живая непосредственная любознательность, как и любопытство дикаря, оказывают одинаковую услугу. Всякое культурное заимствование и обычай цивилизации в Сибири разливается шире в массе населения и делается общим достоянием.

В Сибири нет монополизирующего за собою культурную жизнь сословия, и сибирский крестьянин, как и средний класс населения, поэтому ведет себя непринужденно и развязно. Сибирский крестьянин чувствует себя равноправным, он смело входит в комнату, подает вам руку, садится с вами за стол и, если вы его пригласите, совершенно непринужденно будет пить чай, есть и свободно вести с вами речь. Это меняет обхождение с простым народом самих приезжих в Сибирь. До известной степени, при добрых отношениях, такое общение практикуется между начальствующими и народом. Даже приезжий кровный господин (seigneur) в Сибири должен сделать уступку купечеству, мещанину и крестьянину, если он захочет с ними сблизиться, как бы это ни оправдывалось уступкой «обычаям дикарей». Нет предмета роскоши и комфорта, нет вещи, которая бы составляла недоступный и запретный предмет для сибирской массы. Всякий крестьянин сознает, что он все может приобрести, были бы средства. Поэтому сибирскому крестьянину доступны сюртук и картина, книги, счеты, стенные жирандоли, гардины и зеркала, украшающие дома торговых крестьян. В сибирской жизни торговое сословие, золотопромышленники и первейшие богачи постоянно выходят из крестьянского сословия и гордятся мужичьим происхождением. Бывшие крепостные крестьяне, явившиеся в Сибирь, делались видными капиталистами, занимали почтенную роль в обществе и только впоследствии выкупались и получали вольную[29]. Сибирское чиновничество, постоянно зависимое в материальном отношении и не составляющее особого класса, нередко выходящее из тех же низших слоев, имеет общение только с мещанами и купцами, уездное же — с сельской мужичьей аристократией; поэтому сибирское общество, не отделяемое перегородками, составляет однородную массу, где жизнь и обмен ее свободен. Все это не может не поднимать уровень жизни крестьянства.

Мода всецело господствует в Сибири и покоряет население. Пиджаки, жилеты, фуражки составляют принадлежность костюма сельской молодежи. Сибирский крестьянин никогда не знал лаптей, и сапог для него — постоянная обувь. У женщин сарафан составляет рабочий костюм, большинством носится блуза и шерстяное платье, вязаные воротнички, чулки и ботинки. Такие костюмы мы видели в деревнях Бийского округа у потомков новоселов или переселенцев, то есть «лапотников», основавшихся в Сибири не более 50 лет. Мы не говорим о селах на пути золотых приисков, где крестьянин и рабочий бросает деньги. Трудно представить себе, до чего достигают исключительные заимствования и переимчивость. Иногда разбогатевший крестьянин заводит себе богатые экипажи, делает бал для чиновников, выписывает вино. «Сибирское простонародье отличается увлечением ко всему новому в своей одежде и вообще в домашней обстановке, — пишет Щапов. — Даже в деревнях можно видеть шиньоны, кринолины, бурнусы со стеклярусом, сюртуки, часы с цепочками; в домах — зеркала, обои, диваны, хорошую мебель, цветы в цветниках и проч. Нет ни одного сибиряка, который бы, подобно великорусскому староверу, отворачивался, как от чертовщины, от папиросы, сигары, чаю или кофе и т. п.».

Мода и щегольство сибирских простолюдинов у русских крепостников, приезжавших в Сибирь на службу, вызывали даже жалобы на развращенность населения. Один киренский исправник формальной бумагой жаловался на роскошь костюмов, так как в одной деревне на ярмарке он видел на крестьянках «драповые кофточки последней парижской моды в 35–40 рублей, башмаки рублей в 8, лакированные галоши» и проч. и просил принять меры против пагубного разврата. В среднем классе подобная склонность к моде выражается в подражании великосветской жизни. Сибирское торговое сословие бреет бороды и носит немецкие сюртуки. Европейские танцы не только проникли в мещанскую, но и в крестьянскую среду. Конечно, в умственной сфере усвоение нового уже менее имеет простора, и у сибиряков менее для этого пищи, но все-таки в этом отношении сибиряки, пишет г. Щапов, по-видимому, восприимчивее и любознательнее, по крайней мере, староверческой массы великорусского народа. Менее неделимым является просачивание взглядов, идей, но тем не менее развитие сибирских простолюдинов не могло не поражать многих. Примером служат отзывы Флеровского о сибирском крестьянине.