Особый дар - Андреас Эшбах

Я сначала тупо посмотрела на револьвер, потом на мужчину, и, видимо, у меня при этом было очень глупое выражение лица. Во всяком случае, я была еще слишком сонной, чтобы испугаться или закричать. Я не отношусь к тому типу людей, которые открывают глаза и сразу просыпаются. Напротив, я некоторое время пытаюсь отделить мои сновидения от реальности, но в данном случае выяснилось, что мужчина и револьвер вполне реальны.

Он прошипел что-то, по всей видимости, угрожающее, но я не поняла ни слова. Однако его оружие говорило на вполне понятном языке. Безусловно, он хотел, чтобы я не двигалась и не звала на помощь, и я послушно повиновалась. И хотя я не знала, что здесь произошло, но была уверена в том, что бандиту не поздоровится, когда Арманд проснется и применит свои телекинетические силы.

Я посмотрела туда, где сидел Арманд, и меня вдруг охватило смутное чувство, что я пропустила что-то очень важное. Глаза Арманда были закрыты, но не было похоже, чтобы он спал. Он стонал, задыхался и беспокойно вертел головой из стороны в сторону, как будто у него были сильные боли. Мужчина с револьвером поднялся и быстро сделал шаг назад к двери нашего отсека. Я недоверчиво посмотрела на него. На нем была потертая черная кожаная куртка, он был уже немолод и походил на шкаф. У него были темные волнистые волосы и мешки под глазами. А в его ручищах блестел этот угрожающий револьвер. Что здесь произошло? Что случилось с Армандом?

Арманд с трудом открыл глаза и как будто бессознательно перевел затуманенный взгляд с меня на мужчину, и потом обратно на меня. При этом он пытался нащупать левой рукой свое правое плечо, и когда это ему удалось, его лицо перекорежило. Казалось, у него действительно были сильные боли и, одновременно, он как бы возвращался к реальности. Он покрутил головой и, как-то вдруг осознав, что происходит, посмотрел на мужчину.

– Антипсихотроп! – процедил он.

– Trus bien, monsieur Armand, – сказал мужчина и отвратительно улыбнулся. – Enchanté de vous voir. Comment-allez vous? [11]

То, как он говорил, имело весьма отдаленное сходство с тем французским, которому нас пытались учить в школе. Арманд что-то ответил, чего я тоже еще никогда не слышала на уроках и поэтому не поняла, – по всей видимости, это были какие-то беспутные французские ругательства. Потом они достаточно долго разговаривали между собой, но так быстро, что я даже примерно не поняла, о чем речь.

В конце концов мужчина жестом показал на меня, и Арманд обратился ко мне с объяснениями:

– Это Жульен, один из охранников института. Он хочет, чтобы мы теперь пошли с ним к проводнику. Он не сказал зачем, но я полагаю, затем, чтобы по радиосвязи поезда поставить в известность полицию, чтобы нас арестовали на следующей станции.

– И что теперь? – я была сбита с толку. – Почему ты не обезвредишь его своими телекинетическими силами?

Арманд несчастно посмотрел на меня.

– Я не могу. Он вколол мне антипсихотропный препарат, наркотик, который частично подавляет мой мозг. Мои телекинетические способности парализованы на ближайшие десять – двенадцать часов.

Жульен, по-видимому, не знал немецкого, но при словах «антипсихотропный препарат» он достал из кармана помятую пластмассовую ампулу с иглой на конце. В ампуле оставалось еще немного прозрачной бледно-зеленой жидкости.

– И он очень плохо его вколол, nom de Dieu! [12] – прошипел Арманд в ярости. Он потер руку, очевидно, в месте укола. – Антипсихотроп нужно вводить через вену, а этот fumier [13] воткнул мне иглу просто в мышцу.

– Allons-y [14], – сказал Жульен и повелительно махнул револьвером в сторону двери.

– Imbécile! [15] – ответил ему белый, как стена, Арманд и неловко встал на ноги. Он выглядел ужасно, наркотик давал о себе знать.

– Мы действительно должны идти? – спросила я ошарашенно.

– Да, – ответил он тихо. – Боюсь, что да.

Жульен открыл дверь в проход. Я быстро всунула ноги в ботинки, и мы стали выходить – сначала я, потом Арманд и последним Жульен на безопасном расстоянии. Во всех соседних отсеках света не было, в некоторых были задернуты шторы. Если кроме нас кто-то и был в вагоне, то он, видимо, и не подозревал, что тут происходит.

Мы медленно шли по проходу, больше шатаясь, чем действительно продвигаясь вперед, потому что поезд как раз шел по какому-то неровному участку пути. Я слышала, как у меня за спиной тяжело и хрипло дышит Арманд. Казалось, что ему не хватает воздуха. Может быть, это было побочное действие наркотика?

Целая вереница беспорядочных мыслей промелькнула у меня в голове. Откуда так внезапно появился этот загадочный Жульен? И как он отыскал нас в поезде? А этот препарат, антипсихотроп, – Жульен ведь должен был рассчитывать на то, что он здесь встретит Арманда, если взял с собой ампулу. Но почему он был один? Все очень запутанно.

В любом случае мое вынужденное путешествие подходило к концу.

Но я этому была уже совсем не рада. Я открыла дверь в тамбур, и мы сразу попали в холод и громыхание колес. Меня знобило. В конечном итоге для меня все это было лишь приключением, о котором я могла потом рассказать в школе, и, может быть, какая-нибудь газета напишет об этом заметку. А Арманду придется вернуться обратно в институт, там усилят его охрану, и кто знает, кем он станет.

Я уже хотела открыть дверь в следующий вагон, как вдруг услышала сзади какой-то звук и обернулась. Арманд упал на колени, из последних сил прижался к стене и хрипел, задыхаясь. В его широко раскрытых глазах я увидела ужас.

– Арманд!

В тот же миг я подбежала к нему, села рядом на корточки, обхватила его, не зная, что делать дальше. Мне следовало бы ходить на курсы первой медицинской помощи, подумала я. Хотя трудно представить, что на таких курсах рассказывали бы, что нужно делать с оглушенными телекинетами.

Жульену вообще все это не нравилось. Он размахивал своей стреляющей железкой и кричал:

– Vas-y! Vas-y, pute! [16]

Я не знала, что это значит, но выглядело это так, что я должна, вместо того чтобы заботиться об Арманде, встать и идти дальше.

– Ecoutez! [17] – прокричала я в ответ и тут же запнулась. Как это сказать? Что я вообще хочу сказать? «Арманду плохо». Так, «плохо» по-французски будет «mauvais». Но будет ли это же слово употребляться в значении «кому-то плохо»? Нет, для этого было другое слово – «mal», точно. А дальше? У меня в голове было пусто. Черт возьми, я много лет учила в школе французский, а как только он мне понадобился, я не могла составить даже самого простого предложения.

– Плохо! – прокричала я ему и показала на Арманда. – Ему плохо, разве вы не видите? Mal! Trus mal! [18]

Жульен что-то пробурчал и гневно наморщил лоб над своими звериными глазами. Я увидела какое-то быстрое движение и следующее, что я помню, – вспышка боли на моем лице, я пошатнулась и ударилась о переднюю стенку вагона.

– Дерьмо, – пробормотала я, сползая вниз по стене. Я повернулась на бок и стала ощупывать рукой то, что подозрительно влажно стекало у меня по лицу. Кровь. У меня шла носом кровь. Я пощупала нос, чтобы убедиться, что он еще на месте.

Меня охватил панический ужас, когда я осознала, что Жульен, сгорая от ярости и страшно ругаясь, направляется ко мне, оставив сидящего на корточках Арманда. Он зажал в своей ручище револьвер, готовый в следующую секунду ударить. Я попыталась заслониться от него рукой – бессмысленный, беспомощный жест: нет, только не еще один такой удар!

И тут случилось это. Арманд с нечеловеческим усилием сделал выдох, и с тяжелым грохотом растворились вагонные двери. Ветер, гудя, ворвался в тамбур, быстро заполнил его своим свистом. Я повернула голову и едва успела увидеть, как Жульен вылетел через открытые двери в черную ночь. Он даже не успел закричать.

В следующий момент Арманд нагнулся вперед и его вырвало на блестящий пол вагона.

– Дверь, – захрипел он. – Скорей закрой ее!

Я уже ничего не понимала. Ветер гулял в маленьком тамбуре, трепал мои волосы и одежду. Измазанными в крови пальцами я достала из джинсового кармана бумажный носовой платок и приложила его к онемевшему лицу. Все-таки сломал мне Жульен нос или нет? Этого я не могла понять. Я посмотрела на бумажный платок: Боже мой, он был весь насквозь в крови!

Арманда еще раз вырвало. Точно, дверь. Да. Я с трудом поднялась на ноги и протянула руку к дверной ручке возле темной дыры, в которую врывался ветер. Только бы не выпустить теперь. Тонкий бледный луч света выглянул наружу, в ночь и осветил бегущие мимо кусты и осоку, мелкий гравий на шпалах. Я наклонилась вперед, крепко сжала ручку двери и рванула ее изо всех сил. Но, похоже, что ветер также изо всех сил старался удержать дверь открытой. Но мне каким-то чудом все же удалось закрыть ее.