Скорость. Назад в СССР 2 - Адам Хлебов

знаю, кажется там на базе в траву выбросили, когда услышали, что кто-то идет.

Мы зашли на территорию автобазы и я увидел, как пожарная машина с включенными маячками заканчивает тушить пожар.

Пожарный в шлеме держал в рукав, а из под вагончика валил густой белый пар.

— А кто дверь подпер снаружи бруском?

— Не я, клянусь тебе не я! — он приложил руку к груди и смотрел на меня виноватыми глазами.

— Ты знал, что внутри люди?

У моего собеседника начали вылезать глаза из орбит.

— Нет, ты что! Он сказал, что бытовка пустая. Я просто помогал.

— Как вы познакомились? Почему ты согласился ему помогать?

— Познакомились? На ипподроме мы познакомились. Я ему остался должен…

— Так ты тотошник?

Глава 9

— Ты знал, что внутри люди?

У моего собеседника начали вылезать глаза из орбит.

— Нет, ты что! Он сказал, что бытовка пустая. Я просто помогал.

— Как вы познакомились? Почему ты согласился ему помогать?

— Познакомились? На ипподроме мы познакомились. Я ему остался должен…

— Так ты тотошник?

* * *

— Почему сразу тотошник? — оскорбился незадачливый поджигатель.

— Не, ну а кто ты? Как тебя прикажешь называть, если ты за долг на ипподроме готов людей живьем сжечь, как фашисты в Хатыни?

— Я не хотел никого сжигать. Я не знал, что внутри люди. Свет не горел, я заглянул и увидел пустую койку.

— С какой стороны заглядывал?

Он указал рукой. Было похоже на правду, с той стороны была снаружи из окна видна только моя койка. Андропова он мог не заметить.

— А вообще, я математик. У меня своя система. Нас называют комбинаторами. Это тотошники готовы на любую гадость, ради ставки.

— А комбинаторы нет?

Он смутился.

— А комбинаторы нет. Комбинатор это такой игрок на ипподроме, который ставит только если стопроцентно уверен, что все факторы и комбинации, говорят в пользу победы того или иного номера.

— Это как? Я понял, что-то сложно объясняешь

— Ну если коротко, то тотошники делают ставки просто потому что верят, что знают, какая лошадь победит. Используют минимум статистики, максимум слухов, эмоций и личного мнения.

— А комбинаторы?

— Мы изучаем всю статистику по лошади, по ее физической форме, тоже самое по каждому конкуренту, собираем все по наездникам, учитываем погоду ветер, время года и кучу всего другого. И только если уверены, то ставим.

— А если неожиданно меняют наездника? Что тогда?

— Тогда просто не ставим.

— Правда просто.

— Для тотошников это игра, казино, попытка поймать удачу за хвост.

— А для вас?

— Для нас — это работа.

— А ты что, только на ипподроме работаешь?

— Нет почему? Я в НИИ Госплана СССР в отделе статистики старшим научным сотрудником работаю, ну и на ипподроме само собой.

— И много вас таких на ипподроме?

— Если прям толковых, кто знает математику и статистику, то человек пять на всю Москву, не больше.

— А ты только на лошадей ставишь? Или еще есть варианты?

Он знал, что другие ставки незаконны, поэтому спрятал глаза и сказал, что иногда покупает лотерею.

— Вижу врешь! — я остановился и строго посмотрел на него.

— Ладно, ладно. Я еще на автогонках тоже ставлю.

— Это другой разговор. Мы пошли дальше.

— И как ты попался на удочку к этим своим приятелям?

— Как, как. Проигрался, как последний дурак. Пошел просить в долг и снова проиграл.

— И много?

— Проиграл или в долг взял? Проиграл все свои деньги — четыре с половиной тысячи.

— Ничего себе? Ты что богатый Буратино?

— Я эти деньги по-маленькой на скачках три года зарабатывал своими мозгами.

В его взгляде чувствовалась гордость и высокомерие. Наверно мало кто из игроков способен столько заработать.

Хотя если посчитать, то это средняя зарплата инженера или ученого за те же три года. Странные люди эти игроки.

— А разве можно такую большую ставку делать на тотализаторе?

— На ипподромном, в кассе нельзя. А у бумеров можно любую, хоть сто тысяч.

Теперь я недоверчиво косился на него.

— Разве такое бывает?

— Я сам никогда не видел, но слышал.

— И что? Твоя же комбинация не сыграла, раз ты все так прекрасно умеешь считать?

Он снова стал опускать глаза. Видно, что тот проигрыш висел тяжким грузом на его математической профессиональной гордыне.

— Наездника сменили, вот и проиграл.

— Как же так? Ты ж сам говорил, что если меняют, то не ставишь?

— Теперь только такое правило, а раньше эта лошадь за три сезона ни одной скачки не проиграла. Наездник тоже отличный, порядочный ни в чем таком раньше замечен не был.

— И что же в итоге?

— Шансы у меня были девяносто восьми процентные. Если посадить на лошадь меня, и привязать к седлу и стременам, она все равно первой пришла бы. А я верхом ездить совсем не умею. Но кто знал, что наездник будет ее придерживать.

— Понятно, развели тебя, как школьника?

— Получается так.

— А сколько в долг брал?

— Сто рублей.

— Проиграл?

Он обреченно кивнул

— И тоже наездник придерживал?

— Нет. Я просто как будто потерял самоконтроль. Веру в свои мозги. Ставил на эмоциях, как тотошник. Когда проигрываешь всё, что у тебя есть, сложно сдерживать эмоции и включать разум.

— То есть получается, что ты до сих пор, как тотошник на эмоциях продолжаешь ехать? Иначе зачем поджигал вагончик с людьми?

— Ну что ты заладил, я же сказал, что посмотрел и никого там не увидел. Никто же не погиб!

— Ну спасибо тебе комбинатор, за то, что так великодушно подарил жизнь и лишил двух человек жилья.

— Да ты прав, могло произойти страшное, я бы себе никогда не простил. Прости меня.

— Как они выглядели, эти двое. Рост, возраст, приметы какие-нибудь?

— Не знаю, — он задумался, — с юга они. С акцентом говорили.

— Грузины?

— Грузины или армяне, я не разбираюсь. Но да откуда-то оттуда. Как же город, — он поднял на меня глаза, — я не ездил, там гонки проходят.

— Кутаиси?

— Точно!

Я долго смотрел на него пытаясь понять, может ли он перепутать или вешать мне лапшу?

— Да наверно грузины.