Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как ни странно, но Блэквелл это знание поощрял. В подготовку ищеек входило кое-какое образование. Конечно, в основном оно касалось умения хитрить, обучения драться различным оружием и тонкого искусства применения ядов, но была в нем и более мирная составляющая. Блэквелл – высокородный и получил хорошее образование. У него были лучшие в королевстве учителя, и он привлек их для обучения нас искусству, литературе, арифметике, языкам, географии – и да, даже астрономии.
Когда я только-только стала ищейкой, это меня удивило. Я подумала, что его желание нас образовывать означает, что он нами интересуется. Что мы ему дороги. Но в конце концов разобралась, что дело не в этом. Он мог одевать нас, кормить, давать жилье и образование, но мы не были его детьми. Мы были его солдатами: не одноразовыми, но заменяемыми. Он хотел, чтобы мы хорошо соображали, потому что нужны были ему живыми. Но если кто-то из нас погибал в процессе обучения, Блэквелл даже не упоминал о нем. Просто за обеденным столом освобождалось место, и имя этого человека больше не произносилось. Калеб, однако, говорил, что ему это безразлично: он обеими руками ухватился за шанс учиться. Если бы не Блэквелл, образование бы нам не светило. Калеб изучал все, что только мог, и настаивал, чтобы я тоже грызла науки изо всех сил. Я сперва фыркала, но теперь радуюсь. По образованности я не уступлю ни одному мужчине королевства и не могу этим не гордиться.
Джон продолжает идти рядом со мной, и я соображаю, что уже давно молчу.
– Извини, – говорю я наконец. – За то, что не разговариваю. Наверное, волнуюсь.
– Ничего страшного, – отвечает он. – Но волноваться тебе не о чем. Веда очень милая.
Милая? Шутит он, что ли? Пытается меня подбодрить? Я в своей жизни повидала достаточно ясновидиц, и все это были сварливые, злобные, едкие старые карги.
Я хочу что-нибудь ответить, но меня опережает Николас:
– Мы пришли.
Перед нами опушка, деревья расступаются, открывая выход в поле. Вдали деревенька.
– Где-то там? – спрашиваю я шепотом, показывая на нее.
– Чуть поближе.
Джон направляет мою руку на старый каменный колодец в двадцати футах от меня. Он с одного боку высотой в три фута, но с противоположного разрушен – разбитая кучка камней.
– Нам туда?
У меня в груди все сжимается при мысли о том, что придется заползти в эту тесную темноту.
– Не совсем.
Николас подходит ко мне, запускает руку под плащ и извлекает какой-то предмет, завернутый в тряпицу. Разворачивает слой за слоем, и я вижу, что там внутри. Камень, судя по виду – один из кладки этого колодца. Николас накрывает его рукой:
– Открой!
И тут же разрушенный колодец исчезает, сменяясь невысоким домиком. Он построен из того же камня, что и колодец, что и камешек, лежащий в ладони Николаса. Маленький, обветшалый, но за ним садик, курятник с курами и загон с поросенком. Так тихо, что слышно его похрюкивание, когда он роется в земле.
– Обалдеть можно, – тихо говорит Джордж. – Вот никогда не устаю смотреть, как он это делает.
Чары сокрытия – очень трудная магия. Требуется наложить мощные заклинания не на один предмет, а на два: скрываемый объект и тот, что привязывает сокрытое к сменившей его иллюзии. Мало кто из колдунов способен на такие чары. И если Николас проклят – тем более если он умирает, – и все равно может такое сотворить…
Мне вдруг хочется, чтобы все то оружие снова оказалось при мне.
– Я дам ей знать, что мы пришли, – говорит Николас. – Стойте здесь, пока я вас не позову.
Он идет к узкой деревянной двери и тихо-тихо стучит, скорее даже скребется. Почти сразу дверь открывается, и он скрывается внутри. Идут минуты. Я начинаю нервничать, но тут Николас выходит обратно и подзывает нас согнутым пальцем.
Глава четырнадцатая
В доме мало света. Крошечная, скудно меблированная гостиная. В одном углу стол, пара табуреток, скамья, на столе несколько зажженных свечей. В другом углу – очаг. С дровами, но без огня. Я охватываю себя руками.
– Обряд требует, чтобы в доме было как можно холоднее, – показывает Николас на темный очаг. – Позже мы снова зажжем его. Пойдем, познакомишься с Ведой. А вы пока здесь подождите.
Он ведет меня к другой – единственной двери. Она чуть приоткрыта, за ней еще одна тускло освещенная комната. Файфер запрыгивает на стол, Джордж устраивается на скамье и вытаскивает колоду карт. Я смотрю на Джона, который так и остался рядом со мной.
Он кивает и ободряюще улыбается.
Мы с Николасом входим в комнату, и перед нами возникает женщина.
– Эвис, это Элизабет. Элизабет, это Эвис. Мать Веды.
Мать? Я смотрю на нее пристальнее. Темно-русые волосы завязаны в узел, ни следа седины. Она мне вежливо улыбается – ни единой морщинки возле глаз. Лет двадцать пять, да и то едва ли.
– А это Веда, – говорит Николас. Я оглядываюсь вокруг, но ее не вижу. – Вниз посмотри, – говорит он, и я смотрю вниз.
Передо мною маленькая-маленькая девочка. Лет пяти. У меня глаза на лоб лезут от удивления.
Присаживаюсь на корточки, чтобы ее лучше рассмотреть. Длинные русые волосы, большие карие глаза. Она улыбается мне, демонстрируя отсутствие двух нижних зубов.
– Привет! – говорит она голосом нежным, как флейта. – А я тебя знаю. Я тебя у себя в голове видела! И рада, что тебя наконец нашли. Они все искали старую уродливую леди, а ты вовсе не урод!
– Э-гм… спасибо, – говорю я, и Николас смеется.
– Веда, теперь, когда Элизабет здесь, нам нужно узнать, что она должна сделать. – Очень аккуратный выбор слов. Никакого намека на то, что я должна для него что-то найти. – Ты можешь нам сказать?
Веда кивает.
В комнате стоит широкая кровать, отодвинутая в угол, рядом с ней столик, накрытый чистой белой скатертью. На ней – гадальное зеркало, обставленное шестеркой мигающих свечей. Причудливо изукрашенная серебряная оправа потускнела и почернела, но стекло чистое: глубокое, черное, бесконечное.
Николас извлекает из складок плаща пять круглых плоских предметов, ставит по одному на каждый угол стола, а последний – перед зеркалом. На каждом камешке вырезан свой символ, судя по их виду – руны. Затем он ставит на стол песочные часы.
– Ты готова? – спрашивает он Веду.
– Да, – говорит она, вскакивая в кресло.
– Элизабет! – поворачивается ко мне Николас. – Отойди, пожалуйста. Нельзя, чтобы на зеркало Веды ложились какие-либо тени.
Я отхожу к дальней стене спальни, к окну. Николас ставит рядом с Ведой стул, и Эвис протягивает ему свиток пергамента и перо.
– Тишина должна быть абсолютной, – говорит мне Николас. – Что бы ты ни услышала, храни молчание. Это понятно?
– Да, – отвечаю я с некоторым стеснением в груди.
Николас прокашливается и начинает проговаривать что-то вроде стихотворения. Повторяет его снова и снова, тихо и монотонно, и я, хотя в комнате холодно, чувствую медленно растущее тепло и странное умиротворение. На Веду стихотворение производит тот же эффект. Головка наклоняется вперед, едва не падая на стол. Так она сидит с минуту, и я начинаю думать, не заснула ли она. Но тут девочка вскидывает голову, глаза ее широко открыты и смотрят в зеркало.
– Скажи свое имя, – просит ее Николас.
– Веда, – отвечает она глубоким голосом.
– Сколько тебе лет?
– Пять.
– Что ты мне сказала в прошлый раз, когда я был здесь?
Гляди за предел, на того ты, кто был ослеплен.Найдет лишь она то, что ты был искать обречен,Предательства жертва, к скитаниям присуждена,Элизабет Грей, что должна была быть сожжена.[1]
Я не выдерживаю и тихо ахаю. Но Николас поворачивается ко мне, приложив палец к губам, потом переворачивает песочные часы. Я смотрю, как перетекает вниз тонкая струйка песка.
– Что она должна найти?
Молчание.
– Ты можешь нам сказать, где это?
Молчание.
– Сколько времени у нас есть? – настаивает Николас.
Перо повисло над бумагой, но он еще ничего не записал. Песок высыпался на четверть. Я готова уже счесть всю сцену шуткой, как вдруг девочка говорит:
На камне смертельные руны – прощальный свой вздохОтдашь им, и зимнею ночью, последней из трех,В зеленое спустишься ты – стража смерти найти.К тринадцатой он лишь способен тебя привести.
Я не вижу во всем этом ни капли смысла, но Николас, сгорбившись над столом, кивает и яростно пишет. В комнате тихо, лишь слышно, как скребет перо по пергаменту.
Тот станет опорой, чьи верны и ухо и глаз,Поскольку реальность умеет обманывать нас.Кто предан тремя, кто обязан еще четверым,Кто двух потерял, тем последний усердно храним.
Николас при этих словах слегка сдвигает брови, но продолжает записывать. Веда говорит:
- Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали - Роберт М. Вегнер - Иностранное фэнтези
- Неприкаянные письма (сборник) - Чайна Мьевиль - Иностранное фэнтези
- Миссия Шута - Хобб Робин - Иностранное фэнтези
- Молодая Элита - Мэри Лю - Иностранное фэнтези
- Право на месть - Сара Маас - Иностранное фэнтези
- Найденная - Морган Райс - Иностранное фэнтези
- Сезон гроз - Анджей Сапковский - Иностранное фэнтези
- Самая темная чаща - Холли Блэк - Иностранное фэнтези
- Одержимая - Морган Райс - Иностранное фэнтези
- Эрагон.Наследие - Паолини Кристофер - Иностранное фэнтези