Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год - Вокруг Света

Усладив взор великолепным видом (ради которого, по словам спартанцев, император Адриан изволил взойти на Этну), мы заглянули в большой кратер, имеющий около двух с половиной миль в окружности; мы сочли неосторожным обходить его вокруг для более точного измерения, ибо почва в некоторых местах весьма зыбка. Внутренняя часть кратера инкрустирована, подобно Везувию, солью и серой и имеет форму перевернутого конуса глубиной около четверти мили. Досадно, что дым, в обилии поднимавшийся из стен, а также со дна, помешал нам должным образом рассмотреть его».

В таких выражениях более двух веков назад достопочтенный сэр Вильям Гамильтон, чрезвычайный и полномочный посол Ее Величества королевы Великобритании при Неаполитанском дворе, живописал свои впечатления от восхождения на вершину Этны. И, честно говоря, я не чувствую в себе способность лучше передать ощущения от зрелища чередой сменяющихся склонов, гор, долин и моря — картины, открывающейся в ясный день с вершины высочайшего вулкана Европы.

Этна возносится своей круглой спиной над северо-восточной оконечностью острова Сицилия. «Этна» на древнесицилийском наречии означает «гора». Арабы тоже звали ее «джебель» — «гора». Сегодня итальянцы называют Этну ее третьим именем — Монджебелло (1 Монте (итал.) — гора.), курьезное сращение из двух одинаковых по значению слов.

Мои первые восхождения не были столь романтичны, как приключения Гамильтона, Спалланцани или старика Эмпедокла, вулканологов былых эпох, когда всякое путешествие было непременно сопряжено с проникновением в неведомое. Однако и я начинал в те годы, когда не существовало агентов бюро путешествий, отелей и механических подъемников, так же как и толп туристов и тех, кто кормится вокруг них.

В конце 40-х годов Этну еще не «оборудовали», как сегодня. Была одна-единственная узкая дорога, что змеилась до Каза Кантоньера, примерно до отметки 1900 метров, где стояла харчевня. В то время это слово сохраняло изначальный, простой и благородный смысл: место, где путник мог поесть, выпить вина и переночевать. В Катании тогда было в три раза меньше людей, в три раза больше грязи и в тридцать раз меньше «модерна». Бесчисленные деревеньки и городки теснились от побережья до самого подножия Этны, примерно до отметки 800 метров. Подножие горы занимает в окружности сто пятьдесят километров, и на всем этом пространстве вид нищих селений щемил сердце. Лишь природа вокруг цвела во всем своем великолепии. Почва у «подошвы» Этны необычайно плодородна, ибо богата калийными солями и фосфатами, запас которых пополняется свежим пеплом после каждого очередного извержения.

Мы выезжали из старинного дома Доменико Аббруцезе на почти столь же древнем «фиате». Латаный-перелатаный кузов громыхал на каждой выбоине в асфальте, не чиненном с 40-го года. Путь лежал через живописнейшие места — виноградники Флери, Монтероссо, Трекастаньи, Педара. На аккуратных террасах, сложенных из кусков черного базальта, вздымались волнами друг над другом цветущие сады. В Николози мы покупали хлеб, твердый наперченный сыр и колбасу; вино Аббруцезе захватывал из собственного погреба, и, право, лучшего вина не сыскать было по всей Сицилии.

Городок Николози едва-едва избежал гибели в 1669 году, когда из трещины, появившейся в километре выше него, началось самое значительное за двадцать пять веков извержение Этны. Несколько дней подряд раскаленные бомбы с оглушительным ревом вылетали под напором газов из чрева земли и образовали два огромных, почти слившихся конуса, позже окрещенных Монти Росси. Из нижней части трещины в это время текла жидкая лава, пожирая поля, сады, виноградники и деревни густонаселенного края. Все испепеляющий огненный поток неотвратимо полз к побережью. А тут на пути его лежал город Катания...

Суеверный ужас, внушаемый действующим вулканом, у подножия которого вынуждено жить окрестное население, давно укоренился в сознании людей, причем постоянная угроза воспринималась ими как наказание, предопределенное свыше. Это, однако, не мешало им при малейшей возможности противостоять нашествию. В 1669 году катанийцы явили тому прекрасный пример.

Вместо того чтобы без оглядки бежать от стихии, они выступили ей навстречу. Надев кожаные сапоги, закутавшись в смоченные водой бычьи шкуры, они погнали повозки, груженные бочками с водой, к фронту потока, где вступили в яростное сражение, подбадривая себя пением и громкими криками. Люди хлестали огненные ручьи дроковыми метлами, макая их поминутно в бочки с водой, — так они рассчитывали охладить поверхность лавы и остановить ее продвижение. Возможно, операция увенчалась бы успехом, будь у катанийцев возможность довести дело до конца. Но в самый разгар работы на них напали жители Патерно, вооруженные дубинами и вилами. Соседи из Патерно, естественно, не желали, чтобы поток повернул в их сторону и поглотил их земли...

Так лава достигла стен, защищавших в те времена город Катанию. Там фронт остановился на несколько дней, а затем, накопив силы, лава штурмом взяла стены и поползла по улицам, круша дома и храмы, пока наконец не достигла моря.

Именно с той поры существует — не знаю, писаный или неписаный — закон, всю тяжесть которого я почувствовал в 1971 году. Закон этот воспрещает каким бы то ни было способом препятствовать естественному течению лавы: божья или скорее дьявольская воля должна восторжествовать. В случае его нарушения вам грозят неприятности: если отведенный лавовый поток причинит хотя бы скромный ущерб соседям, на вас ложится вина со всеми вытекающими из этого последствиями — привлечением к суду, судебными издержками, приговором, выплатой компенсации и даже вендеттой... Конечно, органы власти в местном или национальном масштабе могли бы добиться отмены архаичного запрета. Но, увы, я на собственном опыте убедился, что те, кто облечен властью, пуще всего на свете боятся ответственности. Когда три века спустя после потасовки между жителями Патерно и Катании в 1971 году я предложил применить кое-какие технические средства, чтобы взять под контроль лавовый поток, то натолкнулся на непреодолимое препятствие, воздвигнутое законом трехвековой давности...

Итак, в Николози, уцелевшем во время исторического извержения 1669 года, мы закупали про запас снедь и встречались с главным проводником Этны «кавальере» Винченцо Барбагалло. Николози в те времена состоял сплошь из домов, сложенных из одинаково мрачных базальтовых плит. Не было еще ни нынешних белых вилл, ни сверкающих металлом и пластиком магазинов и отелей. Тогда это был поселок суровых крестьян-горцев.

Погрузив припасы, мы залезли снова в колымагу Аббруцезе — та оседала под нашей тяжестью, мотор чихал, радиатор со свистом выпускал клубы пара — и наконец трогались дальше между террасами садов по дороге, петлявшей под кронами цветущих каштанов, сосен, древовидного дрока и дубов, среди которых местами выглядывали нежные березки — почти такие же красивые, как в России. На этой высоте земля очень суха: дождевые воды мгновенно всасываются пористой вулканической почвой, так что ключи бьют лишь у подножия Этны; верхняя граница этих ключей очерчивает зону богатейших цитрусовых плантаций.

От Каза Кантоньера нужно было идти пешком. Мы поднимались по пустынной зоне, где среди камней торчала редкая растительность — низкие кустарники, пучки травы астрагала и еще одной травы, название которой я забыл. Ее бархатные подушечки были обманчивы, и это чувствовал всякий, кто пробовал садиться: он тут же вскакивал, весь истыканный жесткими колючками.

Отсюда уже ясно были видны паразитные кратеры вершинной зоны: бесчисленные боковые конусы высотой в десять, пятьдесят, а то и все шестьсот метров. Вместе они довели объем Этны до тысячи кубических километров! Конусы, лежащие с подветренной стороны, заполняются осадками медленно и постепенно. Прочие конусы зависят от спорадических извержений центрального кратера, получая иногда за раз «порцию» вулканических осадков до тридцати метров толщиной.

Так, за двадцать лет, что я езжу на Этну, на моих глазах почти целиком заполнились два конуса на южном склоне: Монте Фрументо Супино и Торре дель Философе Последний не может не волновать исследователя вулканов: ведь именно здесь, как гласит предание, провел свои последние годы прародитель всех вулканологов Эмпедокл. Живший в пятом веке до нашей эры знаменитый ученый, философ и государственный деятель (немыслимое по нынешним временам сочетание) отказался вдруг от всех своих постов, покинул Агридженто и удалился на вершину Этны, дабы посвятить остатки дней наблюдению за вулканической деятельностью. Согласно легенде он построил себе убежище-башню, память о которой стараниями местных жителей сохранилась до наших дней в названии Торре дель Философо — Башня Философа. Еще в XVIII веке здесь виднелись остатки кирпичной кладки, а в 1967 году, когда на склоне начали копать котлован под фундамент бетонной гостиницы-шале, ныне заслоняющей описанную Гамильтоном величественную панораму, были найдены и другие следы. Подобно большинству легенд, предание об Эмпедокле и его башне, возможно, основано на подлинном факте. Не знаю только, правда или нет, что философ, повинуясь зову бездны, бросился в огнедышащий кратер, который изрыгнул назад его сандалии...