По волнам любви - Энн Хэмпсон

— Я считала, что господин Дьюрис встретит меня лично, — обратилась она к шоферу.

Элейн сидела позади, но видела отражение его лица в зеркале. Красивое овальное лицо, смуглое и немного полное. Его черные волосы вились, в усах виднелась седина. Когда он ответил, блеснули золотые зубы:

— Господин Кимон не вернулся с Родоса, сударыня. Он позвонил мне сегодня утром и велел встретить «Лето» и отвезти вас к нему домой. Когда мы туда приедем, он уже вернется.

Водитель хорошо говорил по-английски, а его почтительные манеры неплохо подействовали на Элейн после взглядов, которые бросал на нее Костос, и его частых сальных намеков, выводивших Элейн из себя. Иногда ей хотелось его ударить, и она, наконец, решила не выходить из каюты, зная, что он никогда не осмелится нарушить ее уединение.

— Нам далеко ехать? — Странно, но она совершенно успокоилась, несмотря на то что была охвачена ужасом, не зная настоящей причины своего похищения. Теперь, когда Элейн знала, ей нечего было бояться. Она все объяснит Кимону, он почувствует свою вину и сделает все, что в его силах, чтобы она быстрее вернулась домой.

— Довольно далеко, сударыня. Видите ли, «Лето» обычно находится на личном пляже господина Кимона. Но на яхте надо кое-что починить, поэтому ее должны отправить на Гераклион. Так что мы поедем на машине. — Он сделал жест рукой. — Пейзаж очень хороший, сударыня, и, может быть, если вы обратите на него внимание, путешествие вам покажется не таким уж долгим.

Она расслабилась, откинулась на спинку сиденья и уставилась в окно. Покинув маленькую бухту, они поехали вглубь Гераклиона по узким, извилистым улицам. А теперь машина шла через горную местность. Повсюду виднелись яркие экзотические весенние цветы.

Они проехали через деревню, где что-то праздновали. Элейн не знала, что именно, и так и не спросила. Но сильно удивилась, когда увидела, что на деревенской площади, где стояла сверкающая белая православная церковь, собрались дикие люди свирепого вида, одетые в пурпурные шаровары и головные уборы, отделанные бахромой. У мужчин на поясах виднелись зловещие изогнутые ятаганы с рукоятками, украшенными драгоценными камнями. Значит, это критяне, люди, испытывающие непонятные чувства и острую ненависть, люди, которые неоднократно проливали кровь, защищая свою родину, место, о котором Гомер однажды сказал: «Среди винноцветного моря находится Крит, прекрасный, богатый остров…» Островитяне придерживались старых традиций. Они были безжалостными и выносливыми, ставили родственные чувства выше собственной жизни — и, конечно, у них существовала родовая вражда.

Кимон Дьюрис тоже критянин. Если бы Элейн это знала, подружилась бы она с ним? Она так не думала. Но жалеть было слишком поздно. Она по глупости отдала сердце одному из мужчин, которые были «более гордыми, высокими, энергичными и прямыми», чем все остальные греки, мужчине, чья чувствительная, непреклонная гордость толкнула его на незаконное похищение, когда он принял ее за женщину, которая навлекла позор на его семью.

Эти мысли завладели Элейн, когда шофер вез ее через горы, где среди скал цвели нежные розы, тимьян и камнеломка. Горный пруд окаймляли красивые бело-розовые олеандры. Они проехали через очередную сонную деревушку. На площади, в plateia, в тени тутовых деревьев и тамариска были расставлены столы, за которыми сидели мужчины. Они пили ouzo и играли в tavla или щелкали «четками для нервных». Возле трактира остановился греческий крестьянин с ослом, привязал его, что-то взял из корзины и исчез внутри здания, увитого виноградными лозами. Появился еще один человек. Он тащил за собой красивого белого козленка. В руке мужчина держал нож, и Элейн, которую внезапно охватил ужас, отвернулась и уставилась в другое окно.

Деревня осталась далеко позади. Пейзаж вновь изменился. Перед ними открылся идиллический вид на заросшую лесом горную местность, где в изобилии рос местный падуб среди сосен, каштанов и, конечно, олив. Легкий ветерок колыхал ветви деревьев, а солнечный свет пронизывал серебристо-серую листву. То и дело поворачивая, машина проехала через страшное узкое ущелье, а потом спустилась в плодородную холмистую местность, где цвели яркие златоцветники и желтые маргаритки и виднелись розовые миндальные деревья и душистые кусты олеандра. Они увидели пляж, на который лениво набегали волны. Шофер сказал Элейн, что их путешествие близится к концу.

— Город, который вы видите внизу, называется Сфакия. Мы находимся на юге острова, как вы скоро поймете. — Элейн перевела взгляд с маленького города, уютно раскинувшегося на берегах Ливийского моря, на величественный бело-синий особняк на лесистом холме, который величаво возвышался над ними. — Это дом господина Кимона. Там вы видите крепость, построенную венецианцами. На нашем острове много таких замков.

Водитель нажал на тормоза, и машина остановилась. Он распахнул дверцу. Элейн вышла из машины и остановилась посреди широкого переднего двора, глядя на великолепный дом Кимона. Только теперь она снова почувствовала страх. Но все же до чего глупо! Вскоре она все объяснит Кимону. И что тогда? Элейн зажмурилась, отчасти потому, что на глаза наворачивались слезы при мысли о том, что Кимону безразлична девушка по имени Элейн Марсленд. Она открыла глаза, когда к ней прикоснулся шофер. Он жестом указал девушке на широкие белые ступени, которые вели во внутренний дворик, где она увидела виноградные лозы и бугенвиллеи, а также множество других цветов. Они цвели в коричневых глиняных горшках с красивыми сельскими узорами.

Смуглая горничная открыла парадную дверь, улыбнулась и пригласила ее войти:

— Господин Кимон ждет вас, сударыня. Прошу вас, входите.

С Элейн снова говорили на отличном английском языке. Ей стало интересно, как девушке удалось так хорошо его изучить.

— Прошу вас сюда, сударыня.

Открылась еще одна дверь, и Элейн оказалась лицом к лицу с человеком, который ждал ее, чтобы вынести приговор Эстелле Марсленд.

Он сидел. Но когда вошла Элейн, поднялся с кресла. Высокий, гибкий, он стоял, глядя на нее. Элейн остановилась, едва переступив порог. Она втайне поразилась, увидев его. Этот мужчина с дьявольским выражением лица был совершенно не похож на того, кто купался с ней каждое утро и танцевал по вечерам, кто встречал ее улыбкой, от которой у Элейн учащенно билось сердце, а душа парила как на крыльях. Это был не тот нежный, ласковый возлюбленный, что держал ее в объятиях и целовал под бархатным эгейским небом, шептал ей голосом, ласковым, как легчайший летний ветерок: «То fengari kay sis einay auraya. Ты так прекрасна при лунном свете».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});