Лотерейный билет № 9672 - Верн Жюль Габриэль

Только не следует думать, что бедная девушка сделала это, надеясь получить какой-нибудь выигрыш в лотерее. Отнюдь нет! Она видела в билете лишь последнее воспоминание об Оле, которое собиралась благоговейно хранить. Ей и в голову не приходило уповать на богатство, раз Оле не мог разделить его с нею. Что может быть трогательнее и печальнее, нежели это поклонение листку бумаги — памяти об ушедшем навсегда!

И конечно, ставя Гульду в известность о различных выгодных предложениях, ни Сильвиус, ни Жоэль не собирались оказывать на нее давление. Она должна была следовать только велению своего сердца. И читатель уже знает, что оно подсказало ей.

Впрочем, Жоэль всецело одобрял поступок сестры. Билет Оле Кампа не должен попасть в чужие руки, хотя бы за него предлагали золотые горы!

Профессор, со своей стороны, не просто похвалил поступок Гульды, — он поздравил ее с отказом вступать в торги. Да и можно ли было представить себе, как билет продается и перепродается, переходя из рук в руки и делаясь вульгарной разменной монетой, вплоть до того момента, когда тираж лотереи превратит его, что вполне вероятно, в никчемный клочок бумаги?!

Сильвиус Хог пошел еще дальше. Уж не был ли и сам он чуточку суеверен? Нет, конечно! Но появись вдруг здесь Оле Камп, профессор наверняка дал бы ему следующий совет:

«Храните этот билет, мой мальчик, храните! Сперва Бог спас от гибели его, затем вас! И, кто знает… кто знает… Нет, нужно подождать!»

Если уж Сильвиус Хог, профессор законоведения и депутат стортинга, рассуждал таким образом, можно ли было удивляться лихорадке, овладевшей всеми остальными? Конечно нет: теперь выигрыш билета № 9672 ни для кого не стал бы неожиданностью.

Итак, решительно все обитатели гостиницы согласились с благородным решением девушки — все, кроме ее матери.

Действительно, фру Хансен непрестанными скрытыми намеками осуждала дочь, особенно в ее отсутствие, причиняя Жоэлю острую душевную боль: он боялся, что мать скоро перейдет от намеков к прямым укорам и начнет, втайне от него, принуждать Гульду согласиться на сделанные предложения.

— Пять тысяч марок за какой-то билет! — твердила она. — Целых пять тысяч!

Фру Хансен явно не понимала и не желала понимать, какие благородные чувства привели ее дочь к отказу. Она видела только одно: огромную сумму в пять тысяч марок. Стоило Гульде сказать слово — и это богатство будет принадлежать им. Будучи типичной норвежкой, фру Хансен тем не менее не питала никаких суеверных мыслей по поводу билета. И ее холодный рациональный ум не мог примириться с тем, что кто-то готов пожертвовать пятью тысячами марок ради ничтожной, миллионной доли шансов выиграть сто.

Очевидно, если рассуждать здраво, отбросить предрассудки и взглянуть правде в глаза, поступок этот, при столь рискованных обстоятельствах, выглядел бессмысленным и неразумным. Но, повторяем, лотерейный билет являлся для Гульды не залогом выигрыша, а последним письмом Оле Кампа, и, расстанься она с ним, сердце ее разбилось бы от горя.

А фру Хансен все более явно осуждала поведение дочери. Чувствовалось, как в ней нарастает скрытое раздражение, и приходилось опасаться, что наступит день, когда она попытается принудить Гульду пересмотреть свое решение. Она уже не раз толковала об этом с Жоэлем, который, разумеется, неизменно и безоговорочно принимал сторону сестры.

Сильвиус Хог был, конечно, в курсе происходящего. Он понимал, что все это усугубляет горе девушки, и сострадал ей всей душой.

Жоэль иногда делился с ним своими переживаниями.

— Ну разве моя сестра не права, отказываясь продавать билет? — говорил он. — И разве я не прав, одобряя ее?

— Без сомнения, правы, мой мальчик! — отвечал Сильвиус Хог. — Разумеется, с математической точки зрения, ваша матушка рассуждает куда как разумно. Но не все в этом мире измеряется математическими расчетами, — они не имеют ничего общего с чувствами.

В продолжение двух недель Гульде требовался постоянный уход. Она была так подавлена горем, что здоровье ее внушало серьезные опасения. Хорошо, что в присмотре за нею не было недостатка. По просьбе Сильвиуса Хога его друг, знаменитый доктор Рек, приехал в Дааль для консультации. Осмотрев юную больную, он предписал ей лишь физический и душевный покой, если таковой возможен. Но единственным средством исцеления для Гульды стало бы возвращение Оле, а этим средством располагал один лишь Господь Бог. Профессор не переставал утешать девушку и внушать ей надежду на благополучный исход. Ибо, как это ни покажется странным, Сильвиус Хог все еще не отчаивался!

С момента появления билета в Даале прошло тринадцать дней. Наступило тридцатое июня. Еще две недели, и в одном из просторных общественных залов Христиании с большой помпой пройдет тираж Школьной лотереи.

И как раз утром тридцатого июня депутат получил новое письмо из Министерства морского флота. То был ответ на вторичную настойчивую просьбу о поисках «Викена». Письмо уполномочивало его связаться с морским ведомством в Бергене. Более того: в нем содержалось разрешение организовать немедленный поиск судна при финансовой поддержке правительства.

Профессор не посвятил в свои намерения ни Жоэля, ни Гульду. Он просто объявил им о своем отъезде под предлогом неотложных дел, которые задержат его всего на несколько дней.

— Ах, господин Сильвиус, не покидайте нас! — молила его девушка.

— Покинуть вас!.. Вас, которые стали мне детьми! Да разве это возможно! — отвечал он.

Жоэль предложил профессору проводить его. Но Сильвиус Хог, не желая, чтобы хозяева заподозрили, что он едет в Берген, позволил сопровождать себя только до Мела. Вдобавок негоже было оставлять больную наедине с матерью. Проведя несколько дней в постели, она теперь начала вставать, но была еще крайне слаба и не выходила из комнаты; брат боялся надолго разлучаться с нею.

В одиннадцать часов повозка уже ожидала профессора у дверей гостиницы. Попрощавшись с Гульдой, он уселся рядом с Жоэлем, и вскоре раскидистые березы, росшие у берега за поворотом дороги, скрыли их от глаз провожающих.

В тот же вечер юноша вернулся обратно в Дааль.

Глава XIII

Итак, Сильвиус Хог отправился в Берген. Его природное упорство и энергичный характер, покачнувшиеся было от минутного отчаяния, быстро взяли над ним верх. Он отказывался верить в гибель Оле Кампа и мириться с тем, что Гульда никогда больше не увидит своего жениха. Нет! Он не поверит такому до тех пор, пока не получит неопровержимых доказательств обратного. Это было, как говорится, «сильнее его».

Но разве располагал он хоть каким-нибудь доводом, на котором мог бы строить планы своих действий в Бергене? Впрочем, один такой довод нашелся, правда, довольно шаткий.

Он знал, в какой день Оле Камп бросил в море бутылку с билетом, а также какого числа и в каком районе она была найдена. Об этом сообщалось в письме Министерства морского флота — оно-то и побудило его на срочную поездку в Берген, где профессор намеревался войти в сношения с торговым домом Хелпов и наиболее опытными местными мореходами. Быть может, эти сведения помогут направить поиски «Викена» по верному пути.

Поездка прошла без всяких задержек. Прибыв в Мел, Сильвиус Хог отослал обратно Жоэля с повозкой, а сам сел на одно из тех легких суденышек, что переправляют путешественников через озеро Тинн. Добравшись до Тиннусета, профессор, вместо того чтобы направиться к югу, то есть в сторону Бамбле, нанял другую повозку и поехал самой короткой дорогой Хардангера к заливу, носящему то же имя. Там он пересел на маленький пароходик «Рун», доставивший его к нижней оконечности мыса, затем преодолел множество извилистых фьордов с малыми и большими островами, коими усеяна вся прибрежная полоса Норвегии, и наконец второго июля высадился в Бергене.

Этот старинный город, омываемый водами двух фьордов — Сонь и Хардангера, — раскинулся в живописнейшей местности, которую можно было бы принять за Швейцарию, если бы вокруг последней плескались волны Средиземного моря. Величественная ясеневая аллея ведет от гавани к предместьям Бергена. Высокие остроконечные крыши сверкают белизною, напоминающей арабские селения; все эти дома расположены на территории, имеющей форму неправильного треугольника; здесь-то и обитают тридцать тысяч бергенцев. Церкви и соборы города воздвигнуты в двенадцатом веке. Готические стрелы кафедрального собора еще издалека указывают мореплавателям путь в гавань. Город считается коммерческой столицей Норвегии, хотя и лежит вдалеке от главных торговых путей и еще дальше от двух других городов, которые, с политической точки зрения, занимают первые места в королевстве, — Христиании и Тронтхейма.