Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Ближе к концу траншеи он набрел на показавшегося странноватым бойца. Тот, крючась на корточках в стрелковой ячейке, быстро-быстро гребся обеими руками в ее истоптанном-истолченном дне. Не то почувствовав, не то расслышав чье-то присутствие, боец всполошенно обернулся. Испуганный взгляд снизу вверх так живо напомнил давешнего пленного, что Воронов гадливо скривился даже прежде, чем сообразил, отчего странный боец узнался с таким запозданием.
А политрук торопливо вскочил и принялся объяснять, что собственная его гимнастерка вконец испачкалась-изодралась («ну вы ж видели, один рукав совсем уже… и второй… почти…»), а он, как командир и политработник, должен соблюдать внешний… являть пример… Скороговорка его делалась все тише, невнятней; глаза – все жалобней…
Воронов молчал, только нарочито внимательно рассматривал петлицы без знаков различия, круглую дырочку в гимнастерочном полотне (аккурат под левой ключицей), сохлую ржавую кляксу вокруг этой дырочки… А когда бормотание политрука вовсе зачахло, сказал – вяло, бесцветно:
– Отставить являть пример. Через пять минут быть одетым соответственно званию и иметь при себе документы, – он глянул на борозды, оставленные в мягкой земле торопливыми пальцами, уточнил:
– СВОИ документы. И воинские, и партийные.
Уже шагнув было прочь, Воронов приостановился, добавил:
– Полковник вчера велел достойно захоронить павшего смертью храбрых старшего политрука Лебедя. Я, грешным делом, запамятовал… Так вот, приказываю вам исполнить распоряжение полковника. А затем явиться ко мне и доложить, отчего я поручил это именно вам.
Воронов решил дойти до конца траншеи – проверить боевое охранение.
Шел медленно, автоматически пригибаясь, когда грохало да посвистывало, глядел под ноги, старательно перешагивал через неубранные тела… А в голове крутились-ворочались унылые жернова: «Бесполезно. Его уже ничем не проймешь, хоть будь ты какой-раскакой инженер душ человеческих. Всего милосердней бы его… это… по законам военного времени. Кажется, как комбат имею право, даже обязан. Да, милосердней бы… Но вот спрашивается: отчего я должен быть к нему милосерден? Господи, скорей бы все это кончилось. Как угодно, чем угодно – лишь бы скорей!»
Ему вдруг подумалось, что, может, начальник политотдела, несмотря на резко потяжелевшее положение армии, все-таки хватился высокого гостя, ищет. Почему еще не нашел? Ну так командующий небось мечется по фронту, и не обязан он помнить, кого куда назначил комбатом. Полковник? А что – полковник? Вряд ли он частый гость в политотделе… Да и вообще…
С минуту Воронов, как вилкой в каше, ковырялся в таких раздумьях, выискивая разные возможности-вероятности. А потом отрешенно махнул рукой на результаты ковыряний. Никто его не ищет. Начальнику политотдела всего проще было вообразить, будто столичный гость сориентировался в обстановке и удрал втихаря. Так что ничего этот самый столичный гость не выгадал своей интеллигентской глупостью: думают о нем именно то, чего он боялся.
Перед ходом сообщения, ведшим в левофланговый окоп, Воронов остановился. Ход был короток, но его сильно обвалило близкими разрывами. Стоит ли соваться почти по открытому? Бойцы охранения и так не спят – из окопа доносится медлительный – от нечего делать – разговор… А интересный, кстати, он, разговор-то…
Воронов устало присел на кучу осыпавшейся с бруствера земли. Подслушивать, конечно, дурно. Однако писателю дозволяется даже чужие письма читать. Писателю многое простительно – особенно если он почти уже наверняка ни с кем не сумеет поделиться услышанным.
– …такое было: «Мы из Кронштадта», – говорил на удивление бодренький-усмешливый тенорок. – Смотрели? Да, почти правдивое кино. Только, как говорят наши лагерные коллеги, в натуре… в натуре все было слегка наоборот. Не мы, а нас. И не на Балтике, а в крымском раю. И не десятерых. Оч-чень не десятерых, уверяю вас. Тысячи-с! А в остальном все точно. Камень на шею – и штыками с обрыва. В морскую, так сказать, лазурь.
Говорил невидимый, но явно пожилой боец отрывисто, часто вздыхал глубоко да медленно. После каждого такого вздоха в ход сообщения тянуло горелой махрой, и Воронов, сперва боявшийся выдать себя, тоже закурил украдчиво.
А тенорок продолжал:
– Причем, врать не буду, без злобы. Чуть ли не извинялись. Ты, мол, беля́тина, не взыщи, но как же с вами иначе-то? Ведь, мол, эвон вас сколько – ежели расстреливать, то сердце не вынесет столько добра – патронов – переводить!
– Н-да? И как же вы спаслись от таких – гм! – зверств? – сипло поинтересовался второй собеседник.
– Комиссар знакомый попался. Ординарцем при мне пробыл с четырнадцатого по шестнадцатый… нет, вру: почитай по самый Февраль. Отпросил.
– И вы…
– Да-с, смалодушничал. Со всеми вместе бы, конечно, честнее. Не от «честность» – от «честь». Но так, знаете ли, жить захотелось… просто дышать…
– Ну и дышали бы счетоводом, пользу бы приносили. Что ж вас потом-то поволокло в промпартию, в шпионаж? – Сиплый не то рассмеялся неприятно, не то закашлялся. – Сами же и доказали: правильно всех ваших тогда… Как волка ни корми… И холуя бы вашего с вами вместе… и тех, кто понапускал холуев в комиссары… и…
Мучительный припадок кашля. Несколько хлопков, маловнятное бормотание – полупротест, полублагодарность.
И снова – немолодой тенорок:
– Щедро считаете! Этак недолго остаться в пустом государстве. Не забоялись бы? Особливо по ночам, в темноте-с? Что же до промпартии, шпионажа и прочих вредительств… Неужто вы полагаете, будто все это на самом деле, да еще и с этаким размахом?! Не-ет, здесь ВАША партия наколбасила, право слово! Полнарода врагов народа, вторая половина – под подозрением, и это у вас называется народная власть?!
– А вы на всю партию голосишко не вздымайте! – Еще один приступ захлебистого кашля. – Партия в себе разберется и погань с себя стряхнет.
– Бог на помощь, – буркнул тенор. – Только опять не перепутайте, кого стряхивать. Кстати, а вы-то, твердый ленинец, за какие художества загремели-с?
Сиплый вдруг рассмеялся по-настоящему:
– Не поверите, но вот именно за художество. Представьте: идет партактив, инструктор обкома делает доклад о пакте с Германией – как мудро, какие открываются блестящие перспективы… Я, кстати, в президиуме. А на столе несколько свеженьких – краской пахнут – номеров «Правды». С фотографией: Риббентроп правой пожимает Молотову руку, а левую свою держит за спиной. Я к этой левой в рассеянности возьми и пририсуй кукиш. Ну, доклад еще не окончился, как за мной уж приехали. В общем, семь лет – за антинемецкие настроения. А как фашисты вторую руку из-за спины выпростали… это я в переносном… короче говоря, прямо с двадцать второго я ну заявления строчить: прошу, мол, оказать незаслуженное доверие, дать мне шанс смыть кровью мои антинемецкие настроения. Наконец вызывает меня начальник… – и опять приступ кашля (короткий, но очень злой). – Начальник… ох… лагеря. Я, говорит, тебе сочувствую, жалею даже, но помочь не могу. Тебя, говорит, нельзя на фронт, потому что у тебя статья политическая.
Тишина. Вязкая глубоченная хлябь. Даже разрывы… ах, нет – к сожалению, не прекратились. И даже не сделались реже. Просто молчанка разрезинилась уж очень надолго. Воронов и докурить успел, и поприкидывать, не объявиться ли там, в окопчике, не сказать ли им, тем, что-нибудь… и даже успел разобраться, что, в общем-то, сказать ему нечего; и даже успел решиться уйти. Как вдруг в окопчике выговорили подсевшим, как-то надтреснувшимся тенорком:
– Смешное рассказали. А куда смешней, что дела у НЕГО, видать, пошли вовсе скверные. Уж коль дозволил таким резервам, как мы с вами… По всем статьям – агония.
– Ничего, совладаем, – решительно отрубил сиплый. – Совладаем. Сперва – с немцами, а там и…
Опять тишина.
И опять тенорок сказал:
– Бог на помощь.
Совсем без выражения сказал. И, кажется, совсем без веры.
Воронов встал и побрел обратно. Так же, как шел сюда. Автоматически переставляя ноги. Машинально кланяясь взрывам, пулевым свистам, смахивающим на уничижительное поцвыркиванье сквозь зубы. Именно эта машинальность чуть было не вынудила-таки взяться за карандаш. Достойной немедленной записи показалась смутно забрезжившая… Нет, не мысль. Пока еще только удивление. До чего же, однако, легко дается умение вести себя… какое бы слово-то… а, вот: сообразно. И даже не возмутительно, не обидно, даже вообще никак, что вот цвыркает, будто в глаза плюется, а ты озабочен только держаться так, чтоб риск к минимуму… Озабочен? Если бы! Оно как-то само собой – вот что, если задуматься, всего неприятней…
- Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Гусаков Глеб Владимирович - Разная фантастика
- Сталь, пар и магия - Ник Перумов - Разная фантастика
- Цель и средства. Лучшая фантастика – 2021 - Дивов Олег - Разная фантастика
- Золотые Гинеи - Sergio Barba - Попаданцы / Периодические издания / Разная фантастика
- Мы будем драться в небесах - Анастасия Стеклова - Разная фантастика / Фэнтези / Эпическая фантастика
- Флорентийская голова (сборник) - Владислав Кетат - Разная фантастика
- Пятьдесят первый - Головачев Василий - Разная фантастика
- Рейс Вокзал — Туман — Вокзал - Андрей Зимний - Разная фантастика
- Код: «Ares-2» - Алексей Трофимов - Попаданцы / Космоопера / Периодические издания / Разная фантастика
- Стратегия. Спасатель - Денисов Вадим Владимирович - Разная фантастика