Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

Если бы в Европе сохранилась античная традиция, а в России — религия на основе собственного язычества, гомосексуальные отношения были бы сейчас в обычае, в народном сознании они считались бы вполне приемлемой, хотя кем-то и порицаемой формой поведения — чем-то на грани между вино-питием и спортом. Но распространилась и утвердилась иудео-христианская традиция. Прямым свидетельством зависимости нынешней ситуации от нее является полное совпадение особенностей гомофобии между Библией, сочиненной в Иудее 3 000 лет назад, и законодательствами царской России и Германии, а также других стран, где преследовалась гомосексуальная любовь.

Преступными и наказуемыми считаются только сношения между мужчинами. Женская гомосексуальность как бы не существует. Это идет из еврейской древности — женская даже не имеет библейского (еврейского) имени (лесбиянство, сафизм — греческие имена: от острова Лесбос и поэтессы Сафо). Логики в этом нет. Если исходить из идеи вредности для будущего нации, то вредность должна быть одинаковой. И то и другое отвращает от деторождения. Но для иудейской религии женщина не была чем-то равным мужчине, вот эта регуляция и не учитывала ее. Далее, из всех видов сношений с мужчиной преступным и наказуемым было только анальное сношение (в задний проход) — содомия, от названия еврейского города Содом, разрушенного Богом якобы за пристрастие его жителей к этому греху (в Библии эпизод изложен неясно — за этот ли грех расправился Бог с городом или за другие прегрешения, скажем, за попытку изнасиловать двух ангелов, посланных Богом на проверку). Оральное сношение (в рот, фелляция, минет или миньет) не наказуемо — ни в Библии, ни в европейских законодательствах нового времени. Ему тоже нет библейского названия. Не наказуемо и анальное сношение с женщиной. Опять же если исходить из идеи вредности для здоровья, для психики, для достоинства, то логики тут никакой. Что вредно при сношении, должно быть вредным, с каким бы оно телом ни совершалось — мужским или женским, и какое бы отверстие ни использовалось, кроме должного. Тут явно не общая логика, а общая традиция.

Надо признать, что хотя кайзеровское и царское законодательства строго следовали библейской традиции, а Сталин в 1934 г. восстановил в этой части царский закон, гитлеровские законодатели пошли значительно дальше. По немецкому закону 1935 г. стали наказуемы тюремным заключением не только взаимная мастурбация (онанирование другого), но даже и попытки заигрывания — дотрагивание или взгляды!

В одной из гомосексуальных автобиографий, собранных Лемке, описывается как раз такой случай. Вернувшись раненным с русского фронта, офицер, выглядевший вполне арийским молодцом, стал выходить с загипсованной рукой из госпиталя в город.

«У нас ведь есть шестое чувство, когда дело идет о местах, где встречаются наши. Вопреки благоразумию меня тянуло туда неудержимо. Вечерком мне попался там приятный штатский парень. Во всяком случае он производил приятное впечатление. Ну, началась ритуальная игра. Он — вокруг меня, я его слегка погладил, вдруг он мне заорал: «Вы арестованы!» Достает удостоверение и представляется как ротенфюрер СС. «Я арестую Вас по статье 175. Вы неприлично дотронулись до меня». Я говорю: «Я Вас только погладил, ничего больше». — «Достаточно того факта, что Вы здесь», — был ответ». Дальше — военный трибунал. Единственным свидетелем обвинения был ротенфюрер СС, на сей раз в форме. «Он держал себя так, как если бы своим геройским подвигом задержал важнейшего врага немецкого народа». Последовали разжалование, тюрьма, лагерь. (Lehmke 1989: 215–216)

После 1941 г. отбывшие тюремное заключение гомосексуалы уже не освобождались, а посылались автоматически в концлагеря.

В лагерях они носили розовый треугольник на одеже, жили в отдельных бараках, где должны были спать, держа руки поверх одеяла (а то ведь будут онанировать), и подвергались изощренным пыткам за малейшие провинности (Heger 1980; Rector 1981; Plant 1986). Избиение на «коне» в лагере Флоссенбюрг описывает австриец X. Хегер. (Heger 1980: 54–56; Хагер 1994: 80–81)

«Конь» этот «представлял собой деревянную конструкцию наподобие скамейки, к которой заключенного привязывали таким образом, чтобы его голова и торс свисали вертикально вниз, ягодицы кверху, а ноги вниз с другой стороны. Ноги подтягивали вперед и закрепляли…». Провинился заключенный из Чехии. «После звонка к ужину его привязали к «коню», сооруженному у нашего блока, и мы, голубые, были построены рядами, чтобы наблюдать за исполнением наказания… Когда чешского гомосексуалиста привязали к коню, эсэсовский сержант, который был хорошо известен как «мастер порки», появился с кнутом для лошадей. Чеха должны были хлестать по голым ягодицам. При каждом ударе провинившийся должен был считать количество ударов, если же он сбивался в счете из-за боли или считал недостаточно громко, то удар не засчитывался… Начальник лагеря стоял тут же и всем своим видом показывал нездоровую заинтересованность происходящим. При каждом ударе его глаза загорались, и после нескольких ударов всё лицо стало красным от возбуждения. Он засунул руки в карманы своих штанов и начал мастурбировать, нимало не стесняясь нашего присутствия… Я лично был свидетелем более тридцати случаев, когда начальник лагеря получал сексуальное наслаждение, наблюдая побои на «коне»…

Один раз среди узников с розовым треугольником оказался такой, который не издавал ни звука, когда его били, хотя удары были самыми сильными. Это лишало начальника лагеря неотъемлемой части его наслаждения. И он заорал на узника: «Ты, мерзкий педик. Почему ты не кричишь? Или тебе, небось, приятно, ты, отдавалка? Начать всё сначала! — обратился он к эсэсовскому начальнику. — И продолжать до тех пор, пока эта свинья не станет кричать». Эсэсовец начал хлестать с такой силой, что плетка оставляла при каждом ударе рубцы шириной в сантиметр, а кровь стекала прямо на землю. Теперь даже у самого безмолвного разверзлись уста…»

Среди прочих погиб в лагере и младший брат писателя Владимира Набокова, Сергей. Бежав из революционной России, он учился в Кембридже, жил с родней в Берлине, потом в Париже в гомосексуальной общине Павла Челищева. Поскольку в 1937 г. и Владимир из нацистского Берлина переселился в Париж, братья часто виделись. Затем Владимир уехал в США, а Сергей работал переводчиком в «присоединенной» Австрии, где в 1941 г. он был арестован за сексуальные связи с мужчинами и осужден на 4 месяца. По отбытии срока поселился в Берлине у кузины и там в 1943 г. был снова арестован за «враждебные высказывания» в адрес режима. В 1945 г. умер в лагере от истощения (Sternweiler 1997: 189).

Некоторых узников нацисты кастрировали, после чего иногда выпускали на свободу — так поступили с председателем Кассельского Союза борьбы за гражданские права Эрнстом Нобисом (Baumgardt 1997). Так же поступили с монархистом Фридрихом-Паулем фон Гроссхаймом. В интервью тот поведал об этом: «Мои гомосексуальные чувства ничуть не изменились после этой бессмысленной операции». Впрочем, потом его опять арестовали, и он просидел в лагере до конца войны (van Dijk 1992).

И фашизм и коммунизм обвиняли друг друга в потворстве гомосексуализму. Максим Горький (1934/1953) писал: «Уничтожьте гомосексуализм — фашизм исчезнет». А нацисты утверждали, что гомосексуализм — это еврейско-коммунистическая деградация. Но и те и другие уничтожали людей за нестандартную половую ориентацию гораздо более жестоко и радикально, чем в Англии и Америке, хотя и там гомосексуальные связи были подсудны. В нацистские концлагеря были брошены десятки тысяч людей с розовым треугольником (ок. 50 000), еще больше людей было осуждено по статье за мужеложство в Советском Союзе (ок. 60 000). А к официально осужденным за это прибавлялись сотни тысяч «пидоров», «петухов» — гомосексуальных заключенных, жестоко преследуемых и мучимых в лагерях и тюрьмах уголовным миром за свою особенность, хотя нередко они были ввергнуты в гомосексуальную практику именно уголовной средой, «опущены». «Говорят, что лучше умереть, чем стать «петухом». Обращаются с ними очень жестоко: заставляют на деревьях жить, мышей жрать, лампочки им в задницы засовывают — кто во что горазд…» (Абрамкин и Чижов 1992: 104).

В «ненависти» к этим «другим» не только красные были заодно с коричневыми, но в каждом из этих миров преступные верхи и уголовные низы были едины.

Показателем нового отношения к гомосексуальности явилась в конце советской эпохи (горбачевская перестройка) статья журналиста А. Новикова в журнале «Молодой коммунист» (!), в которой сочувственно цитировались высказывания видного юриста проф. А. И. Игнатова о необходимости отменить уголовное преследование гомосексуальности.

«Во-первых, если это патология, то наказывать за болезнь вообще нельзя. Во-вторых, здесь отсутствует общественная опасность и вообще опровергаются все основные доводы сторонников уголовной ответственности за гомосексуализм. Какие именно? То, что он ведет к снижению мужественности нации. Но пример Спарты свидетельствует об обратном. Другим следствием якобы является снижение рождаемости Статистика не подтверждает и этот довод Дальше утверждается, что это ведет к деградации личности. Однако мы знаем многих великих людей-гомосексуалистов — Чайковский, Леонардо да Винчи и т. д.» (Новиков 1988: 70).