Клетка с открытой дверцей - Ю Шизаки

Этой ночью Ямабэ забрала скорая, но утром сэнсей настоял на выписке. Лежал сейчас в своей спальне и ворчал, что терпеть не может больницы, а дома и стены помогают. Голос его звучал по-прежнему ясно, однако Ямабэ сильно похудел и осунулся. Впрочем, чувство юмора хозяина не покинуло.

- Нам надо многое обсудить, - сказал он Токиве.

Но Касаока вдруг воспротивился:

- Доктор велел не перенапрягаться. Сегодня вам лучше отдохнуть. Токива-сэнсей ведь и завтра может подойти, правда, Токива-сэнсей?

В тоне старшего секретаря появились новые, непривычно твердые нотки, и Токива подчинился. Спросил разрешения заглянуть в мастерскую и покинул комнату.

Ямабэ перевел взгляд на Ицки, переминающегося у двери:

- С возвращением, Ицки. Ты славно поработал. Спасибо.

Сэнсей был доволен, но Ицки не решался посмотреть ему в лицо. Все же молодой человек сподобился что-то пробормотать в знак извинения, и Ямабэ ответил невеселой усмешкой:

- Токива - крепкий орешек. Но это неважно, забудь. Я так рад, что ты здесь. Дай я на тебя взгляну.

Ицки замер возле кровати.

- Ближе.

Ицки сделал еще шаг.

- Как ноги? И что случилось с твоими волосами?

- Левая лодыжка просто растянута, правую я сломал. Выглядит ужасно, наверное.

- И ты ходишь? Больно?

- Немного хожу, - Ицки продемонстрировал трость. - Уже почти не болит. А волосы... меня заставили.

- Правда? - прошептал Ямабэ.

Ицки вскинул голову: в глазах сэнсея теплилась странная ностальгия.

- Когда я впервые тебя увидел, ты носил такую же прическу, - удивленно протянул тот.

- Извините, - пролепетал молодой человек. - Я куплю парик или...

- Зачем? Тебе очень идет.

Ицки молчал.

- Я думал, с длинными волосами лучше... но ведь восемь лет прошло. Люди меняются, - вздохнул Ямабэ.

Закрыл глаза и отвернулся.

Следом за Касаокой Ицки вышел из комнаты больного. Секретарь дал молодому человеку новый телефон и посоветовал идти к себе отдохнуть. Ицки медлил: непривычно было снова получать указания.

- Ты неважно выглядишь. Поспи. Завтра поедем в клинику, пусть осмотрят твою ногу. С левой, наверное, пора снимать гипс.

- Да, - сказал Ицки. - Правая будет заживать дольше.

Касаока поджал губы:

- Соблюдай осторожность. Если понадобится, достанем инвалидную коляску. И проводи с Ямабэ-сэнсей больше времени, теперь это твоя работа.

Ицки кивнул.

Ямабэ неуклонно приближался к грани, откуда нет возврата. Болезнь прогрессировала быстрее, чем ожидалось, начались осложнения. Опухоль причиняла нестерпимые страдания, в ход уже шли сильные наркотики.

- Токива думает соглашаться? - спросил Касаока.

- Ни слова не говорит, - пожал плечами Ицки. - Кажется, ему неинтересно.

- Вот как? - супервизор не выглядел особенно удивленным.

Раньше Ицки жил через стену от Ямабэ. Теперь ему отвели комнату в другой части дома. Молодой человек опустился на кровать, отложил трость. Ее вырезал Токива: нельзя было везти в поместье коляску. При взгляде на трость у Ицки замирало сердце.

Вчера ночью, когда он, охваченный жаром, сражался за каждый глоток воздуха, Токива принес воду и таблетки, ерошил ему волосы, гладил по лбу приятно холодной ладонью. Ицки улыбнулся про себя: эта доброта - всего лишь иное проявление жестокости. Он знал: надо вытравить из себя чувства - но не мог. Его все равно неудержимо тянуло к Токиве.

Молодой человек потряс головой, прогоняя эмоции, от которых, казалось бы, успел избавиться. Переоделся и лег. Температура у него упала, однако сон был прерывистый, болезненный: мешала незнакомая обстановка.

На следующее утро левую лодыжку Ицки освободили от гипса. Заодно они взяли в клинике костыли. Остаток дня молодой человек провел на стуле у ложа Ямабэ. С Токивой он столкнулся лишь однажды - спустя день, когда учитель получил, наконец, возможность переговорить с бывшим учеником. Беседа получилась на удивление короткой, все прошло за закрытой дверью, присутствовал лишь юрист Ямабэ. Касаока наверняка был осведомлен о принятом решении, но Ицки не говорил. А молодой человек не счел нужным спрашивать.

В ночь накануне предполагаемого отъезда Токивы Ямабэ снова стало хуже. Ицки первым заподозрил неладное и забил тревогу. В скорую сэнсея уносили уже бесчувственного.

Воспоминания следующих дней походили на калейдоскоп, где яркие узоры слепят глаз, с тем чтобы в следующий миг уйти в забвение. Спроси кто Ицки, на каком этаже лежал Ямабэ, какой был номер палаты - он не нашелся бы с ответом. Лица врача и сестер проплывали туманными пятнами. Зато детали: писк приборов, снег за окном, очертания руки сэнсея - врезались в память так, что Ицки мог бы нарисовать их, если б захотел.

Ямабэ пролежал без сознания три дня, а на рассвете четвертого тихо, не приходя в себя, скончался.

Услышав скорбную новость, в больницу примчались Касаока, Токива и четыре женщины, бывшие в разное время любовницами Ямабэ.

Ицки вернулся в поместье первым - все подготовить. Механически прибирал спальню Ямабэ, гадая, не затянувшийся ли это кошмар. Когда внесли тело, Ицки посмотрел на сэнсея, лежащего на собственной кровати с куском белой ткани на лице, и вконец расклеился.

Ямабэ умер на два месяца раньше, чем обещали врачи. А ведь надеялся дотянуть до весны, мечтал полюбоваться цветущими вишнями.

- Год за годом собираюсь, - сказал он как-то с печальной улыбкой. - Да все недосуг.

Ямабэ больше никогда не заговорит.

Ицки скорчился в углу, понимая, что никогда не чувствовал к сэнсею настоящей ненависти. Да, злился: из-за Ямабэ он потерял статуэтку, потерял и Токиву... А долгие одинокие ночи, полные отчаянной жажды свободы? Свободы обрезать волосы, отбросить надоевшие правила, вернуться в училище...

Восемь лет Ямабэ забавлялся им как куклой, ради собственного удовольствия превратил его жизнь в игру. Но ближе, чем сэнсей, у Ицки не было никого. Мать умерла от пневмонии в прошлом году. Под конец она уже не понимала, что Ицки - ее сын, считая его с сестрой своими женатыми родственниками. Улыбку на ее губах молодой человек в последний раз видел, когда мама провожала его на учебу. Единственной родной кровью Ицки осталась сестра, но связь окончилась с ее отбытием в пансион. На похоронах матери сестра с ним не разговаривала. Ицки это опечалило, но такого и следовало ожидать. Молва летит быстро. Сестра услышала о его с Ямабэ "любви" и отказалась иметь с братом что-то общее. После ежемесячных визитов в лоно семьи Ицки неизменно приезжал расстроенный, а сэнсей приветствовал его сердечным "Вот ты и дома!" Эти слова многое для него значили. Какой-никакой "дом"...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});