Желание верить (сборник) - Виталий Вавикин

Теперь рожай. Отложи икру и оберегай ее, пока не появится потомство. Твой супруг. Он плавает где-то рядом. Его дети. Они отвлекают тебя. Они хотят полакомиться твоим потомством. Беги! Спасайся! Теперь ты добыча. Слышишь, как щелкают пасти за твоей спиной? Голод. Нет, нет! Проходи мимо. Проплывай мимо! Там, за толщей льда, нет для тебя больше жизни. Червяк на крючке извивается. Он выглядит слишком аппетитно, чтобы поддаться искушению. Ам! И кто-то тащит тебя наверх. Извивайся! Бейся в агонии! Сталь разрывает плоть. Твое лицо изуродовано навеки, но ты жива. Ты плывешь дальше. Слышишь вальс? Нет. Теперь ты слишком умна, чтобы повторять свои ошибки. Это не подводный мир. Это жизнь, которая не знает границ. Ничто не вечно. Ничто не повторится.

Видишь? Еще одни город. Еще одна попытка. Еще одно бегство. Нет. Твоя жизнь не здесь. Бог! Кричишь ты, а кто-то говорит: «Давай потанцуем». Ты позволяешь ему обнять себя, но ты не слышишь его голос. Чья-то песнь зовет тебя. Слушай! Слушай внимательно, но не придавай значения словам. Все относительно. Все условно.

Богиня Скифских стран…

О, как сладки эти слова! И ты летишь на их зов! А он…

Он пишет. Он творит. Ночь бьется в его окна, как морские волны о скалистый берег. Он хочет спать, но сон давно уже ему не друг. Они враги. И бестелесный мрак его бесполая любовница. День не признает эту связь, а ночь им не простит предательство.

Та-та-та-та-та-та

Ты скачешь в табуне, и белые лошади трутся о тебя своими боками. Стучат копыта о сухую землю. Ты смотришь вдаль, но не видишь того, чей голос, как бальзам на раны. Долой условности, долой стереотипы! Бежать вперед – вот, что имеет смысл. Его слова твой мир рисуют. И ты мечтаешь лишь о том, чтоб отплатить ему свей любовью. Но нет. Ты падаешь и превращаешься в змею. Ползешь между камней и сучьев. И солнца нет. Кругом лишь темень. Деревья вековые затмили кронами все небо. Ты плачешь. Кто-то говорит: «Станцуем, прелесть?». Уродцев хоровод, и ты уже одна из них. И снова не уродцы вовсе, а красавцы. Но голос, будь он проклят, снова душу рвет.

Та-та-та-та-та-та

И ты не знаешь, где он, но идешь по зову сердца. Быть может, проклят он? О, как бы ты хотела знать ответ! И за ответом ты готова опуститься на дно морей, подняться в небо и заглянуть в чертоги Бога. И вот ты – птица. Ты летишь на свет, а шквальный ветер играть в судьбу пытается с тобой. Другие птицы падают, и падаешь ты сними, чтобы подняться вновь и сверху посмотреть, где твой избранник. Но голос милый столь молчит. Ты думаешь: «Уж не пустился ль за тобою вслед он». Но нет, вновь строки нежные коварный ветер до тебя доносит, искажая суть, но сути нет. Ты знаешь, слушать нужно сердцем.

Та-та-та-та-та-та

Нет времени. Ты потеряла счет, пускаясь в тяжкие, чтобы пройти необходимый путь. Упасть в объятия. О, Бог! Кто мог быть столь жесток, чтоб написать твою судьбу столь яркой краской?! Ты падаешь в объятия… Красавец или урод? Ты и сама уже не знаешь, кто ты. Сил нет. Передохнуть часок, потом лететь, бежать, ползти. Не сгинуть лишь бы. Лишь бы не упасть так низко, где голос слышать ты уже не сможешь.

Моя любимая…

«Будь честен, нареченный! А если лжешь, тогда соври так честно, чтобы поверила тебе я!».

Та-та-та-та-та-та

Теперь скажи, во что ты веришь: в Бога иль в Любовь? Создатель мудр, нареченный глуп, но страстен. То, что простит один, другой простить не сможет. То, что создаст один, другой за миг разрушит.

История двадцать первая (Горящие изнутри)

Ангел там, где он действует.

Иоанн Дамаскин

1

Двери высотки распахнулись, и объятый пламенем человек выбежал на улицу. Патрульный Джонсон ударил по тормозам. В багажнике должны быть огнетушитель и одеяло. Размахивая руками, человеческий факел бежал по лестнице вниз. Джонсон сорвал предохранитель и направил белую пенящуюся струю в самое сердце этого живого костра из плоти и синтетической одежды. Где-то, на верхних этажах, женщина, с горящими глазами, поднялась с кровати и подошла к окну. Стекло оказалось слишком хрупким. Ветер подхватил ее тело, растрепав густые черные волосы. Осколки битого стекла уже падали на землю, и Ивона слышала их звон. Джонсон запрокинул голову. Еще один огненный ком падал с небес. Пламя сорвало с девушки одежду, обнажив ее смуглое тело. Ветер небрежно сжимал ее полные груди, словно невидимые руки искушенного любовника. Языки пламени ласкали безупречную кожу. Из черных как ночь глаз катились слезы. Узкие губы изогнулись в хищной плотоядной улыбке. Длинные ногти впились в ладони, словно ища простыни, которые можно сжать за секунду до того, как тело взорвется оргазмом. Все это Джонсон увидел за какое-то мгновение, а после… После огромные крылья застлали небо. Битые стекла продолжали падать, а объятая пламенем девушка улетала в небо, рассекая своим светом ночь, полая мгла которой смыкалась за ней, словно желая скрыть эту безупречную нагую красоту.

2

Отбросив огнетушитель, Джонсон накинул на горящего мужчину одеяло, гася оставшиеся языки пламени. По рации сказали, что скорая выехала. Лежа на спине, незнакомец смотрел на Джонсона и что-то говорил.

– Все будет хорошо, – пообещал ему коп. Битые стекла хрустели под ногами, напоминая о том, что он видел пару минут назад. Здесь он уже ничем не мог помочь, но там, наверху… Джонсон запрокинул голову. Всего лишь ночь. Запах жареного мяса вгрызался в ноздри. – Все будет хорошо, – снова сказал Джонсон незнакомцу. Двери, из которых выбежало это живое барбекю, были все еще открыты. Джонсон поднялся по лестнице. Вошел в холл. Неоновые лампы моргали. Жир и остатки сгоревшей одежды вели мимо лифта. Джонсон поднялся на восемнадцатый этаж. Дыхание его было ровным. Мысли собраны. Запах горелой плоти был уже едва уловим. Джонсон остановился возле двери с номером 1564. Остаток запеченной кожи прилип к дверной ручке. Джонсон достал платок и осторожно повернул ее. Одноместный номер, не заправленная кровать, запах секса и женских духов. Единственное окно было разбито, и ветер колыхал белые шторы, превращая их в сказочные паруса невидимых кораблей. Джонсон отыскал на стене выключатель. Щелк. Лампы заморгали, зажглись на мгновение и погасли. Фонарик. Кровать. Влажные простыни. Джонсон вспомнил девушку, которую видел. Она была здесь. Ее красота радовала эти стены. Ее стоны дополняли скрип этой кровати. Ее пот все еще на этих простынях. Джонсон выглянул в разбитое окно. Красные мигалки неотложки светились где-то далеко внизу. Недокуренная сигарета все еще дымилась в пепельнице. На белом фильтре остался след от темно-красной помады. Бумажные спички с названием ночного клуба лежали рядом. Неоновые лампы заморгали, зажглись и снова погасли. Джонсон мотнул головой. На мгновение ему показалось, что комната стала меньше, сжалась, выдавливая его из своих владений.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});