Однажды ночью в августе - Виктория Хислоп

этом.

К тому времени все в округе уже знали, что у Манолиса с Анной была связь. Антонис не осуждал своего друга, скорее, новость заставила его еще больше презирать Анну.

– Она втоптала в грязь всех, с кем ее сводила судьба, – процедил Антонис сквозь зубы.

Фотини была не согласна с братом.

– Не будь таким мстительным, Антонис, – раздраженно ответила она. – Анна сполна заплатила за содеянное, ты не согласен?

– Теперь настала очередь Андреаса, – тихо добавил Антонис.

– Прошло столько лет, – покачала головой Фотини, – а твоя злость так никуда и не делась.

Они сидели в одном из баров Плаки и пили кофе. Допив свой кофе, Антонис вытряхнул остатки на пол.

– В любом случае, откуда Андреас знал, что у тебя есть чувства к Анне? – помолчав, проговорила Фотини.

Антонис пожал плечами.

– Думаю, он и не знал. Но это ничего не меняет, – твердо сказал он. – Я видел Андреаса Вандулакиса почти каждый день в течение более чем десяти лет. И все это время он смотрел на меня, как на грязь под ногами.

Во взгляде Фотини светилось сочувствие. Высокомерие в отношении подчиненных было фамильной чертой Вандулакисов.

– Думаю, Анна с Андреасом друг друга стоили, – решительно подытожил Антонис.

– Пожалуйста, перестань, Антонис. Нельзя быть таким злым. Это переходит все границы. Не забывай, что Анна была сестрой Марии. А Гиоргос… Эти люди нам как родные.

С последним утверждением Антонис спорить не стал. Действительно, с семьей Петракис их связывала почти вековая дружба. Молодой человек обнял сестру и ушел.

Тем вечером он написал Манолису. Письмо получилось кратким: рассказывать было не о чем, но Антонис пообещал другу, что непременно даст ему знать, когда начнется суд.

Почерк Антониса был настолько небрежным, что Агати с трудом разобрала лишь первую букву адресата. Только по штемпелю женщине удалось определить, что письмо отправлено с Крита. Единственным критянином из ее постояльцев был Манолис, поэтому Агати подсунула письмо под дверь его комнаты.

В последние несколько недель Манолис казался чуточку веселее, чем в первые дни по приезде. Однако на лице его по-прежнему лежала печать меланхолии. Агати надеялась, что письмо принесет ее постояльцу добрые вести. Возможно, оно было от той красивой женщины с фотографии.

Тяжелые трудовые будни Манолиса сменялись выходными, когда он допоздна засиживался в баре со своей новой пареа: вместе они пили, пели или играли в карты. Спал он теперь крепко, так как тело его нуждалось в отдыхе, но голове покоя по-прежнему не было – во сне к Манолису все так же приходила Анна.

* * *

Суд над Андреасом состоялся в Неаполи[11] весной следующего года и длился всего три дня. Элефтерия и Александрос Вандулакис на протяжении всех трех дней были рядом со своим сыном, бледные и словно бы застывшие в своем горе и унижении. Мария и Гиоргос также присутствовали на суде, но сидели на некотором расстоянии от Вандулакисов. Мария иногда ловила на себе взгляды публики, пришедшей поглазеть на процесс. Безусловно, переживания близкой родственницы убитой весьма интересовали посторонних, однако девушка понимала: истинной причиной любопытства являлся тот факт, что она прежде была пациенткой лепрозория.

По фотографиям в газетах эти зеваки знали о вызывающей красоте Анны, и сначала их несколько озадачило то, что эта невзрачная простушка с косой до пояса приходилась ей родной сестрой. Когда в прессу просочился слух о помолвке Марии с двоюродным братом обвиняемого, желание выведать об этой девушке побольше лишь возросло. Но, даже сгорая от любопытства, никто из публики – включая нескольких журналистов, освещавших судебный процесс, – не осмелился приблизиться к ней. Мария точно знала почему: все эти зеваки просто боялись заразы.

Один за другим свидетели поднимались на кафедру и давали показания.

Так, доктор Киритсис, который присутствовал на суде только в первый день, показал, что убийца, по-видимому, стрелял в упор. Одна пуля прошла насквозь, задев легкое жертвы. Другая попала ей прямо в сердце и стала причиной смерти. Доктор Киритсис подтвердил, что Анна скончалась на месте.

Пока он говорил, Мария не спускала с него глаз. Прошло несколько недель с тех пор, как они виделись в последний раз, и разлука с любимым причиняла девушке не меньше страданий, чем все, что случилось с ней за последние месяцы. Мария знала, что Киритсис должен будет вернуться в Ираклион, как только суд закончится.

Работников поместья попросили рассказать о характере Андреаса. Один описал своего хозяина как вспыльчивого и недружелюбного человека. Второй подтвердил, что Вандулакис частенько впадал в неистовый гнев, если кто-то из его подчиненных действовал не по инструкции. Эти свидетельские показания принадлежали Антонису.

Те, кто выступал в защиту Андреаса, утверждали, что обвиняемый был мягким, довольно замкнутым человеком, не склонным к насилию. Мария решила, что говорить так об Андреасе их заставляло желание сохранить свою работу в поместье.

На утро третьего дня адвокат Андреаса пригласил дать показания главного свидетеля защиты. Это был кумбарос, то есть шафер, Александроса Вандулакиса, а также крестный отец Андреаса. Этот восьмидесятилетний старик, сам бывший судья, говорил с таким жаром, что все слушали его, открыв рот. Практически весь процесс Андреас просидел, мрачно уставясь перед собой, словно прикованный к своему месту. Однако во время пылкой речи своего крестного он поднял голову и посмотрел на говорящего.

– Выслушав показания свидетелей, все мы, надеюсь, понимаем, что вина за случившееся лежит на женщине, – заявил кумбарос Александроса. – Подобное поведение спровоцировало бы любого мужчину на отчаянный поступок. Наглость этой женщины, ее бесчестье и безнравственность стали причиной ее смерти. Я знаю семью Вандулакис вот уже много лет, а этого прекрасного человека, который сидит сейчас перед вами, я знаю всю его жизнь. Это порядочная семья. Приличная семья. Семья с высокими моральными принципами. Принципами, которые семьи, подобные этой, обязаны соблюдать! И основной моральный принцип – величайший из всех – защита своего филотимо[12]. – Старик сделал особое ударение на последнем слове, так хорошо знакомом каждому греку. – Защита своей чести и достоинства!

На мгновение в зале воцарилась тишина. Каждый критянин понимал, что значит филотимо для такой семьи, как Вандулакисы. В глазах этого последнего свидетеля оно служило оправданием убийства неверной жены.

Мария с отвращением слушала выступление этого напыщенного старика: то, какими словами он описывал ее сестру, и то, как оправдывал убийцу. Она едва могла усидеть на месте. Краем глаза Мария наблюдала за отцом: он оставался совершенно неподвижен. Девушка, сцепив пальцы, положила обе руки себе на колени и не сводила с них взгляда. Ей пришлось чуть ли не до крови закусить губу. Ее