Камень. Пещера. Гора - Майя Никулина

До сих пор говорят, что люди, оставшиеся один на один с горой, слышат, будто внутри кто-то поет или плачет и стонет; видят огонь (свечу, костер) на вершине, только если подойдешь поближе, окажется, что никакого огня нет… До сих пор ищут место, где находился вход в пещеру, вспоминают людей, которые будто бы туда заходили, но не разглядели ничего: ветер подул, свеча погасла, а потом вход в пещеру засыпало землей и завалило камнями.

Азов-гора остается местом притягательным, люди ездят туда постоянно, хотя одна только дорога к горе — по окраинам заводского города, мимо старой домны, по плотине, по пустырю, вдоль долгой, неподвижной, мертвой воды — ничуть не живописна и так незаслуженно печальна, что, казалось бы, должна начисто развеять веру в какие-нибудь чудеса… Но они живут, и новые отряды юных краеведов внимательно записывают старые были.

В июне 2001 года Э. Мулдашев на страницах газеты «Аргументы и факты» сообщил, что ему удалось вычислить грядущее местоположение Северного Полюса (известно, что оно менялось), и что находится оно в США, в штате Вайоминг. В точном соответствии со своей теорией Мулдашев провёл на глобусе линию Кайлас — Северный полюс — Остров Пасхи и циркулем отложил на ней рассчитанное (6666) число километров.

Мистика известная: 6 — плохое число, 666 — число Зверя, тогда 6666 — знак беды, числе, символизирующее глобальную катастрофу, и место, меченное этим числом, хорошим быть не может. Однако следует помнить, что истолкование зловещих шестёрок появилось сравнительно недавно, а найденное место с незапамятных времён пользовалось самой дурной репутацией. Там находится Башня дьявола, огромный каменный, в длинных глубоких царапинах, вырост высотой в 290 метров, правильной формы, сильно напоминающий пирамиду со срезанной вершиной. Он стоит на плоскогорье, совершенно чуждый здешнему пейзажу, и виден издалека.

Камень окружен зловещими легендами; самая популярная из них — о медведе, дьяволе и людоеде: люди спасались от него на вершине камня, а медведь, стараясь влезть на башню, исцарапал ее когтями. Из-за этой легенды башню называют Жилищем медведя. Но задолго до этого индейцы именовали ее Башней плохих богов и в ее окрестностях никогда не селились. Молва не пускала…

Но наша Азов-гора — не место беды, она обещание, пограничный знак и точка отсчета.

* * *

…в горе живут, никто их не видит.

Они цветок каменный видели, красоту поняли.

Видеть его нашему брату нельзя.

Кто поглядит, тому белый свет не мил станет.

— Я бы поглядел…

* * *

Каменная сила, она, известно, кого краешком зацепит, того не выпустит.

МАСТЕР

Если Камень (и руда) — символ Урала природного, а изделие из камня (и металла) — Урала освоенного и промышленного, то Мастерство является связующим звеном между ними, стало быть, и его (Урала) историей.

Жизнеописание уральского мастерства уходит в тысячелетия, как рудник в породу. Древние каменные, бронзовые и железные изделия поражают безупречной — поистине ничего лишнего! — красотой, и, даже учитывая, что это касается не только Урала, невозможно отказаться от мысли, что именно обилие и красота нашего камня направляли руку и глаз мастера: разве, выплавляя медь из малахита, человек не делает из одной красоты другую…

Первые русские металлургические заводы строились на старых меченых местах: не случайно в рудниках находили вещи старых, ушедших в гору рудокопов. В 1 тыс. до н. э. через хребет по Чусовой, Каме и Волге и далее по территории нынешней Центральной России к Черному и Средиземному морям проходил путь престижной торговли; самое лучшее оружие — вильчатые копья из зауральского серебра, богато украшенные кинжалы и кельты — шло отсюда, с верховьев Исети (в северо-западных пригородах Екатеринбурга до сих пор встречаются горны древних плавильных печей), так что древнегреческие герои, изображенные на чашах и вазах, потрясали нашим оружием и с ним вошли в историю, а наши плавильщики и кузнецы ушли незаметно и молча.

Урал пережил три металлургических бума — два до нашей эры (бронзовый и железный века), а третий — уже недавно, в Петровские времена, XVIII век, так что на протяжении пяти тысяч лет непрерывный поток металла шел отсюда во все стороны света. Неисчерпаемый Урал всегда потреблялся беспощадно, но почтительное отношение к камню сохранилось до сих пор. На это есть свои, чисто местные причины. Все, изготовленное на Урале, немедленно уходило отсюда; здесь оставались память и камень, предание и мастерство. Бажовский Прокопьич именно об этом и говорит: «Мало ли я всяких штук выточил да вырезал, а куда они — толком не знаю». Истинную стоимость этих штук мастера тоже не знали — и не по невежеству или отсутствию любопытства, а только потому, что мастерство ставили выше денег. Главное было — сделать, уметь, а не иметь. Масштабы здешних каменных работ в цифровом выражении кажутся фантастическими. Вот размеры наших, ныне составляющих гордость Эрмитажа каменных ваз: 1,15 м на 0,8 м, 1,17 м на 0,71 м, 1,78 м на 1,69 м. На доставку в столицу роскошной вазы из колыванской яшмы (вес вазы — 19 т, высота — 2,5 м) потребовалось 160 лошадей; только на поиски подходящего камня иной раз уходило до десятка лет…

Урал не потреблял результатов своего труда, и гордились здесь не вещью, а умением. Каслинский павильон, приводивший в восторг взыскательную европейскую публику, (Большая золотая медаль на Всемирной выставке в Париже в 1900 году) по возвращении домой был разобран на части и в таком виде долго лежал в подвалах управляющего Кыштымским заводом… Его вспомнили случайно, через 30 лет, и, когда понадобилось, привели в порядок, отлили утраченные детали и собрали заново: снова смогли.

Мастер на Урале — культурный герой: он упорядочивает и украшает мир. После Ермака, разом перетащившего Россию через Камень, землепроходцы пошли дальше — до океана и за океан, а мастера стали обживать землю. «По нашим местам ремесло, известно, разное. Кто руду добывает, кто ее до дела доводит. Золото моют, платинешку выковыривают, бутовой да горновой камень ломают, цветной выволакивают. Кто опять веселые галечки выискивает да в огранку пускает. Лесу валить да плавить приходится немалое число. Уголь и тоже для заводского дела жгут, зверем промышляют, рыбой занимаются.

Случалось и так, что в одной избе у печки ножи да вилки в узор разделывают, у окошка камень точат да шлифуют, а под полатями рогожи ткут».

На Урале мастерство — категория нравственная, совсем не то, что нынешний профессионализм: здесь высота нравственного закона прямо соответствует уровню мастерства, и мастера отличают не только профессиональная честность, безупречное знание технологии и уважение к материалу, но патриотизм, национальная гордость и человеческое достоинство: «Такую красоту сделаем, что со всего света съезжаться будут, чтобы хоть глазком поглядеть… Рабочие руки все могут».

У нас именно мастерство было главным критерием оценки человека: стоящий мастер и пустой человек («на огненную работу не гож, в горе и неделю не выдюжит… старатель невсамделишный, так, сбоку припека») — по аналогии с камнем: отборный малахит и пустая порода. По Бажову, именно непригодность к мастерству — причина человеческого ничтожества: кто не способен и не хочет работать, тому остается выслуживаться и «барские блюдья лизать».

Мастер — человек штучный, гордый, его купить и совратить трудно, он делатель, строитель… Бажов называет мастеров по имени-отчеству; Евлампий Петрович, Тимофей Иванович… Тогда как бунтовщиков — это при полном к ним сочувствии — только словом собирательным: «башкирцы бунтуют», «мужики канаву копают», «парни за колья взялись» — по имени-отчеству их величать еще не за что. Уральские мастера цену себе знали. «Кого мне бояться, если я в горе роблю?» — это у Бажова. А это из официального документа (в 1898 году товарищ прокурора по Нижне-Тагильскому округу докладывал прокурору екатеринбургского окружного суда): «местный горнорабочий… по умственному развитию стоит значительно выше местного хлебопашца… Способный, самоуверенный и нервный, он привык надеяться на свои силы».

В материалах расследования обстоятельств убийства царской семьи имеются любопытные подробности: солдат в караул Ипатьевского дома набирали из рабочих пивоваренных и водочных заводов, себя уважающие люди — мастера — туда не шли. Когда части Белой армии заняли Екатеринбург, жители старого уважаемого Верх-Исетского завода вышли на демонстрацию с плакатами, гласящими, что рабочие ВИЗа не имеют никакого отношения к событиям в Ипатьевском доме. Ермаков, один из расстрельщиков, тот, который штыком добивал царских дочерей, ни мастером, ни хорошим работникам никогда не был.