Тайны Космера (сборник) (ЛП) - Сандерсон Брендон

— В глубине души я никак не поверю, что нам удалось, — тихо сказал Гаотона, когда фальшивый император перешел к следующей части своей речи, призыву к единению.

Фрава фыркнула.

— Это был надежный план с самого начала.

— Шай сбежала.

— Найдем.

— Вряд ли. Нам повезло, что мы поймали ее в первый раз. К счастью, мне кажется, нам не грозят проблемы с ее стороны.

— Она попытается нас шантажировать, — настаивала Фрава. — Или попытается найти способ управлять императором.

— Нет, — возразил Гаотона. — Нет, она всем довольна.

— Довольна, что унесла ноги живой?

— Довольна, что на троне сидит ее творение. Раньше она хотела одурачить тысячи людей, но теперь получила шанс одурачить миллионы. Всю империю. По ее мнению, разоблачение разрушит все величие ее замысла.

Неужели старый дурак действительно в это верит? Его наивность часто играла на руку Фраве. По одной только этой причине она подумывала, не оставить ли его на должности.

Фальшивый император продолжал вещать. Ашравану нравилось слушать собственный голос. С этим Шай угадала.

— Он использует покушение как предлог для укрепления нашей фракции, — сказал Гаотона. — Слышите? Как следствие, мы должны сплотиться, вспомнить о нашем наследии и силе… А как пренебрежительно он отзывается о слухах насчет своего убийства и подрывает авторитет фракции «Слава», которая распространяла эти слухи. Они делали ставку на то, что он не вернется. Но вот он жив-здоров, а они остались в дураках.

— Верно, — согласилась Фрава. — Это вы его надоумили?

— Нет, — ответил Гаотона. — Он наотрез отказался от моей помощи при подготовке речи. Хотя мне кажется, что так мог поступить Ашраван из прошлого, лет десять назад.

— Значит, копия не идеальная, — отметила Фрава. — Не стоит этого забывать.

— Да.

В руках Гаотона держал маленькую толстую книжку, которую Фрава прежде не видела.

У входа в ложу послышался шорох. Вошла служанка со знаками различия Фравы и, миновав арбитров Стивиента и Ушнаку, склонилась перед госпожой.

Фрава недовольно посмотрела на девушку.

— Что может быть настолько важным, чтобы надоедать мне здесь?

— Простите, ваша милость, — прошептала служанка. — Но вы просили подготовить ваш кабинет для совещания после полудня.

— Ну и что? — спросила Фрава.

— Госпожа, заходили ли вы вчера в кабинет?

— Нет. Я была занята. Сначала этот негодяй кровопечатник, потом поручения императора и… — Фрава нахмурилась. — А что там?

* * *

Шай обернулась посмотреть на имперскую столицу, раскинувшуюся на семи больших холмах. На центральном холме высился дворец императора, его окружали холмы с домами шести главных фракций.

Лошадь у Шай в поводу мало походила на ту, что она позаимствовала во дворце. У лошади не хватало зубов, провисла спина, ребра выпирали от голода, как перекладины на спинке стула. Она шла, низко опустив голову. Попону, казалось, не чистили годами.

Последние дни Шай отсиживалась на городском дне, воспользовавшись знаком сущности нищенки. Замаскировав таким образом себя и лошадь, она без особого труда покинула столицу, а выбравшись, сразу избавилась от печати. Образ мышления нищенки оказался весьма… неприятным.

Ослабив подпругу, Шай сунула руку под седло, подцепила ободок сияющей печати и, приложив небольшое усилие, сломала ее. Подделка развеялась. Лошадь мгновенно изменилась: выпрямилась спина, поднялась голова, исчезла худоба. Боевой конь Зу неуверенно загарцевал, дергая головой и натягивая поводья. Это был превосходный скакун, и стоил он побольше, чем домик в некоторых провинциях империи.

Среди вещей, притороченных к спине коня, Шай прятала картину, которую повторно выкрала из кабинета Фравы, — подделку. Шай еще не доводилось красть собственное творение. Это было довольно забавно. Вырезав полотно из большой рамы, в самом ее центре Шай нацарапала на стене руну Рео. Значение у нее не слишком приличное.

Шай похлопала коня по шее. Если подумать, не самая плохая добыча: отличный конь и картина, пусть и поддельная, но столь близкая к оригиналу, что даже владелица не заметила разницы.

«Как раз сейчас он произносит речь, — подумала Шай. — Было бы здорово послушать».

Ее шедевр, венец ее творения облачен в императорскую мантию. Это будоражило, но и толкало вперед. Шай так неистово работала не только для того, чтобы вернуть императора к жизни. Нет, в самом конце она так усердствовала, поскольку хотела добавить в его душу некоторые особые изменения. Наверное, на нее повлияли несколько месяцев искренности в общении с Гаотоной.

«Если снова и снова рисовать одно и то же на верхнем листке в стопке, — подумала Шай, — в конце концов изображение отпечатается и на нижних листках. Даже в самой глубине».

Повернувшись, Шай достала знак сущности, который превратит ее в специалиста по выживанию и охотника. Фрава будет ждать, что Шай воспользуется дорогами, поэтому лучше передвигаться по близлежащему Согдийскому лесу. В его чащобах можно отлично спрятаться. Через несколько месяцев она осторожно покинет провинцию и устремится к новой цели: выследить императорского шута, который ее предал.

Пока что Шай хотелось оказаться как можно дальше от стен, дворцов, лести и лицемерия. Она взгромоздилась в седло и мысленно попрощалась со столицей империи и человеком, который теперь ею правил.

«Живи как следует, Ашраван, — подумала она. — Не подведи меня».

* * *

Поздно вечером, после императорской речи Гаотона сидел у знакомого камина в своем личном кабинете и изучал книгу, что оставила ему Шай.

И изумлялся.

Книга представляла собой детальное описание духопечати императора. Все, что сделала Шай, лежало перед Гаотоной как на ладони.

Фрава не найдет лазейку в душу императора, потому что ее не существует. Душа Ашравана — цельная, завершенная и принадлежит лишь ему одному. Это не значит, что император точно такой же, каким был прежде.

«Как видно, я допустила некоторые вольности, — писала Шай в заметках. — Я хотела воссоздать его душу как можно точнее. В этом состояла задача, в этом заключался вызов. Я справилась. Но на этом не остановилась: усилила одни воспоминания и ослабила другие. Глубоко в душу Ашравана встроены триггеры, которые заставят его особым образом реагировать на покушение и излечение. Это не меняет его душу. Это не делает его другим человеком. Просто подталкивает в определенном направлении подобно тому, как уличный шулер подталкивает свою жертву выбрать определенную карту. Это все тот же Ашраван. Такой, каким он мог стать. Кто знает? Возможно, он и стал бы таким».

Разумеется, сам Гаотона никогда бы не понял, в чем дело. В этой области он не силен. Скорее всего, он бы не заметил правки Шай, даже будь он мастером. В своих записях она пояснила, что хотела сделать все как можно тоньше, чтобы никто ничего не разглядел. Заподозрить неладное мог только очень близкий к императору человек.

Но благодаря заметкам Шай Гаотона увидел разницу. Ашраван заглянул в глаза смерти, и это подтолкнуло его к самокопанию. Он отыщет свой дневник и будет снова и снова перечитывать записи юности. Увидит, каким был, и в конце концов постарается вернуться к прежним идеалам.

Шай отмечала, что изменения будут постепенными и займут годы. Ашраван станет человеком, которым ему было предначертано стать. Мельчайшие побуждения, глубоко упрятанные в печатях, будут подталкивать его к выдающимся достижениям, а не к потаканию прихотям. Он начнет думать о своем наследии, а не об очередном пире. Будет помнить о народе, а не о званых ужинах. И наконец заставит фракции принять изменения, необходимость которых отмечал он сам и многие до него.

Проще говоря, он станет борцом. Он совершит этот единственный, но такой тяжелый шаг от мечтателя к вершителю. Все это Гаотона видел на страницах книги Шай.

Он обнаружил, что плачет.

Не о будущем и не об императоре. Это были слезы человека, узревшего шедевр. Истинное искусство, которое больше, чем просто красота, больше, чем мастерство. И это не просто подражание.