"Тексты смерти" русского рока - Юрий Доманский

Одни четко разграничивают Науменко сценического и Науменко реального (Алексей Рыбин: «На сцене всегда находился Майк — звезда рок-н-ролла, а дома, лицом к лицу со слушателем сидел Майк — помятый и страдающий от окружающего идиотизма, мучающийся им, как зубной болью и похмельем, и эта боль всегда была в его глазах, и он не хотел, чтобы ее видели. Он не любил выглядеть слабым. Он не мог быть побежденным. Спустя несколько лет он надел черные очки и уже никогда больше на публике их не снимал» (71); Михаил «Фан» Васильев: «Вообще, Майк личность очень противоречивая. С одной стороны — человек пишет и поет песни, а с другой стороны — у него полностью отсутствует “карьеризм” в этом отношении» (232)).

Другие рассуждают об их принципиальной тождественности и органичности для Майка, который никогда не играл (Паша Краев: «никогда не играл. Всегда был сам собой. Я немного назову людей, которые не играют» (134); Анатолий Кушнир: «Не “гуру”, не “свой парень” — полное отсутствие типажа»;[317] Коля Васин: «то, что было у него снаружи, то было и внутри, наверное. Поэтому, может быть, мы его и любили, потому что он был таким… натуральным, что ли. Он был естественным человеком <…> И на сцене, и дома он был примерно одинаковым, и поэтому он был хорош. Все остальные наши музыканты, конечно, на сцене одни, а в жизни другие. Это стало аксиомой — артист есть артист. А он не был артистом, он был просто нормальным человеком, который чего-то там сочинял, какие-то удачные или не очень удачные вещи»[318] (239); Василий Соловьев: «Майк не был артистом <…> слишком личные и обнаженные песни, слишком полное отсутствие имиджа» (251); Андрей Тропилло: «Майк всегда был мне интересен именно своей естественностью» (237)).

Третьи видят игру во всем, в том числе — и в «человеческой» позиции Майка (Василий Гаврилов: «Он сознательно выбирает роль лентяя-созерцателя, застолбив свое место на белой полосе — посередине между снующими в обе стороны обладателями конкретных желаний»;[319] современники отмечают, что в жизни и на сцене у Майка было два имиджа: в жизни — начитанный, воспитанный, культурный (припоминают в этой связи, что Майк любил читать Тургенева, много переводил с английского, в том числе — Ричарда Баха); на сцене — активный, агрессивный). Таким образом, применительно к семе рок-звезда можно отметить по меньшей мере три различных значения:

Майк только на публике играл роль рок-звезды, а в жизни был совершенно другим человеком;

Майк никогда не играл, всегда был собой, в том числе — рок-звездой;

Майк во всех своих ипостасях всегда играл, в том числе — рок-звезду.

Эти значения не столько противоречат друг другу, сколько в своей совокупности создают неповторимый майковский биографический миф, построенный в основе своей на взаимоисключающих суждениях. Связано это может быть с двумя вещами: с тем, что мало кто в этой стране отчетливо представлял себе, что же это такое — рок-звезда, и с тем, что «текст смерти» Майка еще окончательно не оформился, и если когда-то такое оформление случится, то интересно будет посмотреть, какая из этих трех версий одержит верх.

Отметим, что помимо маски рок-звезды у Майка были и другие маски. Указания на них не так часто встречаются, но для полноты картины мы все же воспроизведем и эти семы биографического мифа. Тем более, что часть из них сопрягается с цоевским «текстом смерти», что может указывать на принципиальную монолитность русского рока, на его традиционность даже в биографических моделях, когда судьба одного рокера непременно соотносится с судьбами его коллег. Наталья Науменко вспоминает, как Майк однажды ушел от нее, а потом «объяснил свое бегство тем, что он меня просто боялся. А еще опасался испортить жизнь хорошей девочки. В Печорина играл…» (260). Такая характеристика приближает Майка к реализации семы романтик, столь частотной для цоевского биографического мифа. Но она в мифе Майка сведена к минимуму. Вслед за героем цоевского мифа, по мнению Паши Краева, Майк «любил черную одежду» (133). Но сам же Краев редуцирует возможные аллюзии к мифологической модели Виктора Цоя и вытекающим отсюда значениям, утверждая, что Майк «был не “черный человек”, на нем не было мишуры, он не любил навешивать на себя всякие штучки, как вы <это «вы» относится к Рыбину — Ю.Д.> с Цоем, например, <…> черный — просто строгий цвет, солидный. Он вообще был солидным. При всем его раздолбайстве и веселье. Это вопрос интеллигентности» (133–134). Как видим, черное не столько переводит «текст смерти» Майка в иной — цоевский — план смыслообразования, сколько за счет собственной редукции утверждает уже обозначенную сему рок-звезда.

В русле этой семы возникает еще одна — для майковского мифа принципиальная — сема пьянство. С одной стороны, эта сема порождена стереотипными представлениями о западных рок-звездах, об их образе жизни, непременными атрибутами которого являются алкоголь и наркотики. С другой стороны, пьянство может быть рассмотрено и как специфически русская черта, характерная для биографических мифов целого ряда русских поэтов («А я почти поэт. А раз поэт, то алкоголик — к чему же нарушать давно привитые клише» — споет Константин Арбенин в 1999-м году). Исходя из этих двух стереотипов пьянство оказалось, пожалуй, самой востребованной семой майковского мифа. Еще при жизни Науменко Андрей Тропилло в интервью «Рокси» от 2.02.1991. на вопрос А. Липницкого «в чем причина <…> угасания Майка?» ответил одним словом: «Пьянство» (237). Важно здесь и то, что за полгода до смерти близкие люди обратили внимание на угасание — как в творческом, так и в физическом плане, и причиной этого угасания назвали именно пьянство. Все это вписывает Майка сразу в два мифологических контекста: западный роковый и русский поэтический — и в том, и в другом сема пьянство весьма и весьма частотна. А Майк, таким образом, в своем мифе эти контексты своеобразно соотнес, показав, что для России рок-звезда это почти тоже самое, что и поэт. Почти. Артем Троицкий говорит о «симпатии Майка к алкоголю» (228), что позволяло не очень порядочным людям оказывать на него влияние — как тут не вспомнить биографии Есенина и Высоцкого! Но сема пьянство обрела вполне самостоятельное значение в культуре русского рока, прежде всего — рока ленинградского: «В среде питерских рокеров оставаться трезвенником было крайне трудно — питие было абсолютно неизменным компонентом образа жизни. Стало оно и образом смерти — достаточно вспомнить Майка».[320] Именно пьянство в ленинградском роке стало знаком причисления к элите, непременным атрибутом «звездности» или близости к «звездам»; и именно Майк наиболее последовательно воплощал эту сему своим биографическим мифом, задавал своего рода планку для своих подражателей. Важную роль здесь играли песни Майка. Современники вспоминают, что Майку, лирический герой которого любит портвейн, на концертах в других городах поклонники за кулисы приносили именно портвейн, хотя сам Михаил Науменко любил водку и ром в сочетании с пепси-колой. Эту же любовь подметил и Игорь «Панкер» Гудков, увидевший на окне у Майка бутылки «из-под рома, хотя мы пили портвейн» (138). Между тем, С. Задерий вспоминает, что когда Майк работал сторожем и на работе «пил портвейн, встречался с друзьями и играл в преферанс <…> Мы принесли ему портвейна, любимого Майковского напитка».[321] И последствия этой любви отмечаются очень многими, причем отмечаются, как причины смерти, т. е. составляющие «текста смерти» Науменко. Коля Васин говорит о Майке: «Он, конечно, злоупотреблял и деньгами, и алкоголем. И все это привело к тому, что сердце его не выдержало» (240). Вот как Коля Васин описывает внешние признаки приближающейся смерти Майка, как бы создавая базу для мифа русской рок-звезды: «он стал как-то плохо выглядеть, много пить, мало есть <…> были видны неприятные признаки: у него начинали трястись руки, он заговаривался, вел себя как-то странно и неуправляемо <…> У Майка как-то вырвались слова: “Я боюсь жить”» (239). Перед самой смертью Майк «был уже настолько плох, был темен лицом, отечен, руки тряслись <…> Мне кажется, — резюмирует Коля Васин, — он не сопротивлялся тому, что происходило, и не особенно хотел жить» (240). Т. е. Коля Васин максимально приближает смерть Майка к самоубийству. Ему вторит Василий Гаврилов: «Виной скоропостижной кончины было, без всякого сомнения, многолетнее и целенаправленное пьянство. По меткому выражению одного из близких друзей, Майк покончил с собой алкоголизмом. Был ли творческий кризис последних пяти лет его жизни причиной пьянства или наоборот, однозначно ответить нельзя — все взаимосвязано».[322] Борис Гребенщиков видит в пьянстве Майка попытку уйти от действительности «сразу в питье» (79) или же путь к примирению себя с жизнью: «чтобы смириться, нужно было залить себя водкой с дикой силой, потому что он знал, что это не то» (82). Пьянство, как следует из приведенных цитат, возводит «текст смерти» Майка до уровня романтического противостояния героя и действительности. Таким образом сема пьянство из бытового плана переводится в план легендарный. Александр Липницкий вспоминает, что о пьянстве «Зоопарка» «ходили легенды» (246), в группе даже существовала поговорка: «У всех за кулисами красивые девушки, а у нас одни мужики с бухлом» (275). Для полноты картины приведем два высказывания из прижизненной Майку музыкальной критики. С. Гурьев и М. Тимашева написали по горячим следам башлачевского мемориала в Москве: «Майк не пил все утро, пытаясь вспомнить первый куплет “Старых ран” (1979), которые по ЗООзамыслу должны были открыться в начале программы. И они открылись, хотя слова, конечно, не вспомнились»;[323] Юрий Морозов отозвался на выступление Майка в Череповце: «С необыкновенным энтузиазмом публика встречала <…> пьяного еще до приезда в Череповец Майка, так и не сумевшего промычать в микрофон хотя бы один куплет».[324] Заметим, что при всей разнице оценочных моментов, логика и в том и в другом высказывании примерно одна и та же: не вызывает никаких сомнений, что Майк, как «самый рок-н-ролльный рокер», в восприятии как друзей, так и противников — законченный пьяница, ведь он пьет (или же декларативно не пьет!) даже перед концертом. Таким образом, пьянство в майковском биографическом мифе является составной частью представлений об образе жизни рок-музыканта и, что не маловажно, становится объектом для подражания.