Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

Мистер Райт подает мне стакан воды. Описание туалета опять вызвало у меня тошноту. Я рассказала ему об обмане Саймона и о своем звонке детективу, но опустила другое: пока я разговаривала с сержантом Финборо, Тодд повесил на вешалку мое пальто, вытащил из кармана все карточки и аккуратно разложил их для просушки, но вместо того чтобы чувствовать заботу, в каждом движении Тодда я ощущала укор, видела, что он полностью поддерживает детектива, хоть и слышит только мои реплики.

— После того как сержант Финборо отказался допрашивать Саймона Гринли, вы решили действовать самостоятельно? — В голосе мистера Райта слышится легкий намек на улыбку.

Я почти не удивлена.

— Ну да, у меня это уже практически вошло в привычку.

Всего восемь дней назад, до прилета в Лондон, я была человеком, всячески избегавшим какой-либо конфронтации. Однако в сравнении с чудовищной жестокостью твоей смерти противостояние слов кажется вполне безобидным и мелким. Почему же раньше любой словесный конфликт повергал меня в растерянность, даже в испуг? Сейчас собственное поведение кажется мне таким малодушным, таким нелепым…

Тодд собрался в магазин за тостером («Поверить не могу, что твоя сестра жарила тосты на плите!»). Тостер в нашей нью-йоркской квартире имел функцию разморозки и полезный режим подогрева круассанов, которым мы регулярно пользовались.

Взявшись за дверную ручку, он обернулся:

— У тебя усталый вид.

Забота или упрек?

— Я же говорил вчера, что тебе надо принимать снотворные таблетки, которые я привез из Нью-Йорка.

Упрек.

Тодд ушел за тостером. Я не объяснила ему, почему не стала принимать снотворное. Не сказала, что вычеркивать тебя из сознания даже на несколько часов — это трусость. И о том, что собираюсь пойти к Саймону, тоже умолчала, ведь Тодд счел бы своим долгом удержать меня, отговорить от «поспешных и необдуманных шагов».

Я приехала в Кенсингтон по адресу, который был нацарапан на бумажке, вложенной в твой блокнот, и припарковалась перед трехэтажным особняком. Саймон впустил меня, нажав на кнопку домофона, и я поднялась на верхний этаж. Когда он открыл дверь, я изумилась. Детское личико Саймона посерело от усталости, модная небритость превратилась в неряшливую бороду.

— Я хотела бы поговорить про Тесс.

— С чего бы? Я думал, ты знала ее лучше всех.

В его голосе сквозила ревность.

— Ты ведь тоже был ее близким другом, правда?

— Угу.

— Можно войти?

Он оставил дверь нараспашку, и я вслед за ним прошла в большую, богато обставленную гостиную. Судя по всему, в этой квартире останавливался отец Саймона во время приездов в Лондон. Одну из длинных стен целиком занимало изображение тюрьмы. Приглядевшись повнимательнее, я увидела, что это коллаж: тюрьма, выложенная из нескольких тысяч фотографий детских лиц. Зрелище одновременно впечатляло и отталкивало.

— Галерея «Серпентайн» закрыта до апреля. Ты не мог встречаться там с Тесс.

Саймон равнодушно пожал плечами и ничего не ответил.

— Зачем ты солгал? — спросила я.

— Понравилась идея, только и всего, — ответил он. — Романтичное место, подходит для свиданий. Если бы у нас было свидание, Тесс обязательно выбрала бы галерею «Серпентайн».

— И все-таки ваша встреча не была свиданием?

— Какая разница, если я чуть-чуть изменю историю, перепишу ее под себя? Подумаешь, немного пофантазировал. Кому от этого хуже?

Я испытывала жгучее желание наорать на избалованного мальчишку, однако это не принесло бы никакой пользы, кроме короткого облегчения от выплеска гнева.

— Почему вы встречались в парке в такой холод?

— Тесс сама попросила. Дескать, ей надо находиться на открытом месте, а в четырех стенах она чокнется.

— «Чокнется»? Так и сказала?

При мне ты ни разу не произносила этого слова. Ты всегда тщательно подбираешь выражения, хоть и болтаешь без умолку, и вдобавок очень ревностно относишься к чистоте английского языка, постоянно ругая меня за американизмы.

Саймон открыл шкаф с зеркальными дверцами и достал оттуда мешочек из бархатной ткани.

— Ну, может, она сказала, что у нее клаустрофобия или что-то в этом роде. Не помню.

Это уже больше походило на правду.

— Она сказала, зачем хотела встретиться?

Саймон молча возился с сигаретной бумагой.

— Отвечай!

— Господи, да просто хотела побыть со мной! Неужели трудно понять?

— Откуда ты узнал о смерти Тесс? — продолжала давить я. — От знакомых? А тебе говорили про то, что у нее были вскрыты вены на запястьях?

Я хотела довести Саймона до слез, потому что соленая влага слез растворяет защитные барьеры, возведенные вокруг тайников нашей души.

— Тебе говорили, что она пять суток пролежала в грязном, вонючем туалете?

В глазах Саймона действительно заблестели слезы.

— В тот день, когда ты встретила меня перед домом Тесс, я прятался за углом, пока ты не ушла, а потом поехал за тобой на мопеде, — тихо произнес Саймон.

Я смутно припомнила, что по пути в Гайд-парк слышала жужжание мотора, но не придала этому значения.

— Несколько часов я прождал за воротами. Шел сильный снег, помнишь? А я промерз еще раньше, когда сидел на ступеньках, — продолжал Саймон. — Потом ты вышла вместе с теткой из полиции. Приехал фургончик с тонированными стеклами. Мне ничего не сказали, я ведь не родственник.

Слезы катились по щекам Саймона, он их не утирал. Этот самовлюбленный эгоист вызывал у меня отвращение, как и его «творчество».

— Вечером я увидел сюжет в новостях. Короткий, не больше двух минут, о молодой женщине, чей труп обнаружили в туалете Гайд-парка. Показали фото со студенческого билета. Так я узнал, что Тесс мертва.

Когда Саймон принялся сморкаться и вытирать слезы, я решила, что нужный момент настал.

— Так все-таки почему она просила тебя о встрече?

— Тесс сказала, что боится и что ей нужна моя помощь.

Как я и предполагала, способ со слезами оказался действенным. Я знала о нем еще с тех пор, когда в первую ночь в школьном дортуаре разрыдалась перед воспитательницей и призналась, что скучаю вовсе не по дому и маме, а по отцу.

— Она говорила, чего боится? — спросила я.

Саймон покачал головой, а я вдруг опять усомнилась в его искренности. Были его слезы настоящими или теми самыми крокодиловыми, слезами коварства и лицемерия?

— Почему из всех друзей Тесс выбрала именно тебя, Саймон, а не кого-то другого?

Слезы высохли, момент откровенности закончился.

— Мы были очень близки.

Наверное, Саймон заметил мое скептическое выражение, потому что в его голосе зазвенела обида.

— Тебе хорошо, ты — сестра и имеешь полное право скорбеть. Всем понятно, что твое сердце разрывается от горя. А мне нельзя даже назвать Тесс своей девушкой!

— Она не звонила тебе, так? — спросила я.

Саймон молчал.

— Тесс никогда бы не стала играть твоими чувствами.

Саймон хотел прикурить самокрутку, но руки у него дрожали, и зажигалка не срабатывала.

— Как все произошло на самом деле?

— Я звонил ей миллион раз. Либо нарывался на автоответчик, либо телефон был занят. Но в тот раз она сняла трубку. Сказала, что ей нужно уйти из дома. Я предложил встретиться в парке, она согласилась. Я вправду хотел повести Тесс в галерею, не знал, что она закрыта. Когда мы встретились, Тесс спросила, нельзя ли ей пожить у меня. Хотела, чтобы кто-то был с ней рядом все двадцать четыре часа, семь дней в неделю. — Он сердито умолк. — Мол, я — единственный студент в колледже, который не подрабатывает по вечерам.

— Двадцать четыре часа, семь дней в неделю?

— Ну, круглосуточно. Не помню, как она выразилась. Черт, разве это важно?

Да, важно, потому что твоя фраза подтверждала подлинность слов Саймона.

— Тесс чего-то боялась и обратилась ко мне за помощью, потому что я был ей удобен.

— Так почему же ты бросил ее?

Саймон вздрогнул:

— Что?

— Если Тесс хотела пожить у тебя, почему ты ей не позволил?

Зажигалка наконец вспыхнула; Саймон сделал глубокую затяжку.

— В общем, я признался Тесс в любви. Сказал, что не могу жить без нее, и все такое.

— Ты приставал к ней?

— Все было не так.

— А она тебе отказала?

— Наотрез. И окончательно добила, заявив, что на этот раз вряд ли сможет с чистым сердцем предложить мне остаться друзьями.

Непомерно раздутое «я» этого паршивца, словно огромная воронка, поглотило все остальные чувства — доброту, сопереживание тебе, твоей беде, — превратив в несчастную жертву его самого, однако мой гнев оказался больше, чем эго Саймона.

— Тесс обратилась к тебе в трудную минуту, а ты хотел воспользоваться ситуацией!

— Наоборот, это она хотела воспользоваться мной.