Между мной и тобой (СИ) - Ланская Алина

— Умчался твой рыжий кобель, — тихо как бы между прочим говорит Габи, а сама впивается взглядом в мое лицо. — Оля говорит, какие-то дела, его несколько дней не будет.

— Ну и славно. — Пожимаю плечами. — Нам и без него есть чем заняться.

Не ту реакцию ждала, да, Габриэлла? Так я не Леночка. Ни разу.

Когда уже еду домой на такси, приходит сообщение. На этот раз не от мамы, но все равно сердце начинает учащенно биться. «Скучала? Не скучай. Мне пришлось уехать на пару дней, но я вернусь, и мы продолжим».

Ни привета, ни прощания. Зато у меня в голове тут же возникла непрошеная картинка, что и как мы с ним можем продолжить.

Отвечать не стала. Завтра. Все завтра. Но перед сном все-таки сделала один важный звонок. Алевтине.

— Аля, привет! Не спишь? Отлично. Мне нужно на пару дней смотаться к родителям. Замени меня завтра в магазине, ладно? А Габи скажи, что у меня кишечный грипп, ну или расстройство желудка. Главное, чтобы убедительно, а то любит она совать нос в чужие дела.

Договориться с нашей хозяйкой очень легко. Теперь главное — успеть на утренний самолет.

Родной город встречает ласковой солнечной погодой. Наконец-то я дома! До родительской многоэтажки ехать меньше часа. Как же я соскучилась!

Такси еще не остановилась во дворе, когда я увидела их. Вдвоем.

Мою хрупкую и изящную маму и маленькую Любу. Она что-то неумело пыталась выкопать из песочницы. Не очень получалось, но еще месяц назад у нее и этого не было. Все не зря, совершенно не зря.

Выхожу из машины и прямо с дорожной сумкой иду на детскую площадку. Мама замечает меня первой — громко охает, прижимая тонкие ладони к лицу. А потом голову поднимает Любочка.

И на весь двор раздается ее восторженный возглас, который рвет мое сердце в клочья.

— Мама! Мамочка!

Глава 23 Майя

Она бежит ко мне, спотыкаясь о мелкий гравий, рассыпая по дороге разноцветные формочки для песка, которые я ей подарила весной. Волосы, собранные в два тоненьких хвостика, растрепались, упали ей на лобик. Останавливается, растерянно смотрит на игрушки, потом на меня. И улыбается. В ее застенчивой и такой невинной улыбке столько робкой надежды, что я не могу не проклинать себя за то, что мне придется уехать уже завтра.

— Любочка… — Подхватываю малышку на руки и чувствую, как ее ладошки обнимают меня за шею. — Здравствуй, моя хорошая.

— Ну все, теперь до отъезда на тебе будет висеть, не слезет, — ворчит мама, но в ее голосе я слышу плохо скрываемую радость.

Малышка спряталась у меня на груди и замерла. Я слышу ее легкое, едва заметное дыхание. Теплый носик уткнулся в шею.

— Как же вы похожи с ней... — Мама легонько обнимает нас. За те недели, что мы не виделись, морщинок стало чуть больше. Устала, но держится намного лучше, чем я ожидала. — Просто одно лицо. Жаль, что она не твоя дочь.

В сердце больно кольнуло.

— Эмма не объявлялась?

— Нет, конечно, — нарочито спокойным голосом отвечает и отходит от нас, чтобы подобрать потерянные формочки. — Она же прямо сказала, что не хочет никого видеть — ни нас, ни…

Мама осеклась, а я еще крепче прижала к себе ребенка.

— Все хорошо, моя родная, все хорошо.

Эмма родила Любочку два года назад. Ее беременность стала для всей семьи громом среди ясного неба. Когда мама позвонила и рассказала, я не сразу поверила. Эмма и дети?! Да она же сама ребенок! Между нами всего три года разницы, но я всегда чувствовала, что она так и не переросла пубертат.

— Люба еще много раз поменяется, мам.

— Да не поменяется. — Нетерпеливо качает головой. Седины в роскошной маминой шевелюре стало заметно больше. — Ваша это порода, Перовых. Все в мою свекровь пошли: и папа, и ты, а вот теперь и Любочка. От нас с Эммой в ней нет ничего. Не просто так она тебя мамой зовет. Ей же никто такое не говорил. Сама стала.

Малышка заворочалась у меня на груди. Одергиваю кофточку, сбившуюся на спинке ребенка. Кроме слов «мама» и «мамочка» Люба пока ничего не произносит, но для нас это огромный прорыв. Дает надежду, что все будет хорошо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— У нее есть мама. — Касаюсь губами затылка девочки. — Эмма рано или поздно придет в себя. Обязана прийти.

Мама молча кивнула. Эмма — ее любимица, ее копия во всем. Так нам с папой казалось всю нашу жизнь, пока сестра не оставила родителям новорожденную дочь без каких-либо внятных объяснений.

— Пойдем уже домой. Как папа?

— У него сейчас процедуры, ты же знаешь, он не любит, когда мы видим... Так что в это время мы с Любочкой гуляем. — Мама коснулась спинки малышки. — Еще полчаса, если ты не против.

Конечно, я не против. На улице теплая погода, осень пока не вступила в свои права, а Любе нужно как можно больше находиться на свежем воздухе. Затихла, как мышка, и не шевелится даже. Так и садимся вместе на скамейку рядом с детской площадкой.

— Папе намного лучше, Майя. Настолько, насколько это вообще возможно после инсульта в его-то возрасте. Потихоньку ходит, лучше, чем в прошлый твой приезд. Мне кажется, он и сам доволен.

Ветер шевелит волосы Любы, а я смотрю, как трое детишек — двое мальчиков постарше и одна девчушка примерно возраста моей племянницы — вместе с мамами идут в нашу сторону, на площадку. На самом деле идет, держась за руку, лишь самая младшая. Они даже одеты с Любой почти одинаково: темно-серые штанишки, салатовая кофточка — такую же я покупала в торговом центре на нашей улице — и светлая футболка. В руке у малышки синее ведерко, а в нем желтый совок. Мальчишки же радостно носятся друг за другом.

— Мам, а Люба играет с детками? Тянется к ним?

— Нет, сколько я ни пыталась. Но я уверена, что это только пока. Ей же всего два годика. Ты, кстати, не очень любила с детьми играть.

Зачем мне они были нужны, если всегда рядом был папа?! А так, как папа лепил куличи из песка, не лепил ни один ребенок в этом самом дворе. С мамой я не гуляла, только с папой. И это был скандал каждый раз. Но я почти всегда выигрывала. А если нет и, например, папа был очень занят, тогда просто сидела дома на полу у его кабинета и ждала, когда он освободится.

— Она полгода назад и песок в руки взять не могла, — продолжает мама, наблюдая, как старшие дети с визгом носятся друг за другом вокруг деревянной горки. — Кричала, когда я ее на площадку приводила, а тут такой прогресс. Не зря ты столько денег тратишь на эту терапию. Хотя я иногда думаю…

Знаю я этот тон. Хочет сказать что-то неприятное, но не решается. В этом вся мама.

— Что ты думаешь? — Усаживаю Любочку к себе на колени.

— Да так… может, прав наш районный педиатр. Может, сама эта задержка в развитии рассосется, ей же всего два!

— Может, и рассосется, никто не знает, мам. Но время уходит. Ты сама потом себе не простишь, если мы не сделаем все, что можно.

— Просто такие деньги… огромные, Майя. И на папу, и на нас с Любочкой. Откуда они у тебя?

— Не такие уж и большие, мам. Не думай о них.

— И все-таки… Ты столько для нее делаешь, Майя. Жалко, что Эмма так и не сказала, от кого… чья Любочка дочка. Я бы сама поговорила с этим мерзавцем.

Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Пора менять тему разговора.

— Что это мы тут просто так сидим? — Аккуратно снимаю ребенка с колен, Люба удивленно таращится то на меня, то на бабушку. — Кто подарки будет смотреть, а?

Серые глаза на маленьком личике засветились радостным предвкушением.

  Глава 24 Майя

Дом, милый дом… Каждый раз, когда захожу в наш подъезд, сердце щемит от воспоминаний. Я очень давно здесь не живу, но именно в квартире на четвертом этаже прошли первые и самые счастливые пятнадцать лет моей жизни.

Дом старый, его строили еще при Сталине, в нем нет лифта, и мы медленно поднимаемся по этажам. Люба идет сама, крепко вцепившись в мою руку, боится отпустить. Ребенку нужна мать, родная и любящая. И будь я уверена, что Эмма сможет такой стать, бросила бы все и достала бы эту малолетнюю эгоистку из-под земли и притащила сюда. Только уверенности нет, что Любочке будет с ней лучше, чем с бабушкой и дедушкой. Мама права: ребенок пошел в папину родню, уже сейчас видно, что Люба очень много понимает и слишком остро все чувствует, просто не может пока выразить словами. И безразличие к себе Эммы она уловит мгновенно.