Счастье с третьей попытки - Галина Романова

Маша остановилась у своей машины, глянула на Харламова, не торопившегося уходить. Темный силуэт, лица не видно, руки в карманах куртки.

– Вы на машине? – поколебавшись, спросила она.

Не бросать же его одного в этой глуши поздним вечером. Автобусного сообщения нет. Такси не вызовешь. Кто сюда поедет?

– Да. Я поставил ее на площади перед правлением.

– Предусмотрительно… Фамилия Рогов вам о чем-нибудь говорит? – вдруг решилась она на маленькую подсказку.

– Да. А причем тут Рогов?

Он растерялся, дернул шеей до хруста. И тут же насторожился и подумал, что они могли что-то упустить. Могли просто довериться не тому источнику. Кто-то что-то просмотрел, недоглядел, недослушал. Или Рогов так хитер? Или у него осведомители прекрасно работают в их структуре? Неспроста она сказала про Рогова. Неспроста.

– Маша, причем тут Рогов?!

Вадик повысил голос, заметив, как она открывает водительскую дверь, намереваясь уезжать. Он схватился за дверцу, придерживая, чтобы она не захлопнула ее у него перед носом. Чтобы не уехала, моргнув ему в лицо на прощание задними фонарями. Торопливо проговорил:

– Мы несколько месяцев разрабатывали его. Он чист!

– Да ладно! – фыркнула она с насмешкой.

Завела мотор, мягкая подсветка панели осветила ее лицо: жестко поджатые губы, сузившиеся глаза. Она была еще здесь, но уже не здесь. Она что-то задумала! Харламов среагировал молниеносно. Быстро обежал машину спереди, распахнул пассажирскую дверь, сел рядом с Машей. И даже пристегнулся, лишая ее возможности выпихнуть его наружу.

– Едем вместе, – проговорил он в ответ на ее возмущенный вопросительный взгляд.

– Куда едем? – Из ее прищуренных глаз полыхнуло морозом.

– А куда вы, Маша, туда и мы!

– До правления? Где вы оставили машину?

Она медленно поехала вдоль покосившегося бабкиного забора, старательно избегая смотреть в сторону дома, сгорбившегося от старости под худой крышей. В этом доме она последний раз виделась с Сережей. Отсюда его вчера забрали бандиты. Куда? Куда увезли его эти сволочи? Эти мерзкие мордовороты, позволяющие себе ее оскорблять и лапать!

– Не надо к правлению, Маша. – Харламов без спроса вывернул руль в сторону дороги, ведущей за деревню. – Надо туда, куда и вам.

– Зачем? – Она послушно поехала туда, куда он направил.

– Чтобы вы не натворили глупостей. Чтобы не были в одиночестве, когда вам станет угрожать опасность, – как Лариса, чуть не сказал он. – Почему вы спросили про Рогова, Маша? Почему?!

Она собиралась с мыслями минут десять. Они уже успели выехать за деревню, пробраться ломаной проселочной дорогой к шоссе, когда она решила, что предательством по отношению к Сереже не будет, если она расскажет про явившихся к ней среди ночи двух мордастых уродов.

– И что они хотели?

Сердце у Харламова странно ухало, стоило представить худенькую перепуганную Машу в длинной ночной сорочке, которую поднял звонок в дверь посреди ночи. Вваливаются две мерзкие перекаченные стероидами твари, начинают задавать вопросы, угрожать. Хватают вещи с привычных мест, бросают их на пол, угрожающе скалятся, хватают ее…

Что может сделать в такой ситуации хрупкая одинокая женщина?! Разрыдаться? Завизжать?

– Они хотели узнать, где мой брат, – нехотя призналась она.

– И вы?

– Конечно же, не сказала! – отозвалась она возмущенно. – Послала их к черту и… захлопнула за ними дверь.

– И они ничего такого? – Харламов восхищенно мотнул головой.

– Да прямо! И оскорбляли, и угрожали, и даже лапали! – Маша выругалась совсем не по-женски. – Удавлю всех уродов! Как только представится случай, удавлю! Не прощу никогда! Ни себя, ни Сережки, ни…

– Ни Ларисы, – закончил за нее Харламов.

И неожиданно протянул ей руку, Маша, на мгновение оторвавшись от руля, крепко ее пожала.

– Так вот про Рогова… – напомнила она, вливаясь в плотный поток машин на подъезде к городу. – Один из этих упырей звонил из моей квартиры с докладом.

– Что говорил?

– Что я ничего не знаю. Что верить мне можно, что бакланить… это цитата, капитан, я не стану. Что они со мной хорошо поработали. – Маша снова выругалась и плюнула себе под ноги, вспомнив крепкие пальцы на своей груди. – Твари!

– Тот, кому они звонили, поверил?

– Видимо, да, раз они ушли, – пожала она плечами.

– Ну, а Рогов причем?

– Того, кому он звонил, он называл Стасом. Это первое…

Маша стремительно перестроилась в правую сторону, едва не задев бампером о машину, едущую впереди. Тут же раздался возмущенный сигнал, Маша отмахнулась. Рассеянно проговорила, сосредоточившись на дороге:

– Когда закончил говорить, он обратился к напарнику со словами… Рог задолбал, во всем перестраховывается по сто раз. Это снова цитата. И это второе, капитан. Еще вопросы есть?

Он отрицательно качнул головой. Погоняло в бандитской среде у Станислава Рогова было – Рог, это точно. Страхуется, стало быть, по сто раз? Ну, ну!

– И поэтому, капитан, у вас не должно возникнуть вопросов, почему я везу вас именно туда.

Маша скользнула под красный сигнал светофора, снова подняв вокруг своей машины дикий рев сигналов.

– Куда?

– К Рогову, капитан Харламов! Мы едем к Рогову…

Глава 12

Алискино голое тело, вытянувшееся на темных шелковых простынях, напоминало античную мраморную статую. Рогов встал у нее в ногах, склонил голову набок, благоговейно затаил дыхание. В искусстве он был тот еще знаток, но статуи античные видел, когда отдыхал в Греции. Ему понравилось. Колонны там всякие полуразрушенные, амфоры, камни, поросшие мхом, его не впечатлили. А вот статуи понравились. Он даже гладил нежные каменные бока, пытаясь найти изъяны в старом мраморе. Но дожди, поливающие столетиями камень, ветры, жадно обнимающие его, зализывали трещины, превращая в совершенство творение человека.

Алискино тело сейчас казалось тоже совершенным, увековеченным, хотя кому, как не ему, знать, как хрупка и уязвима плоть. Он не далее как полчаса назад с упоением превращал в груду мяса творение господне. И с Алиской он мог бы так же, как с этим настырным Устиновым. Мог бы тремя ударами превратить ее из античной богини в раздутое одутловатое существо, воющее от боли и копающееся громадным насекомым в луже собственных нечистот.

Но с ней он так поступать не станет. Она-то при чем? Алиска милая, нежная, уступчивая. И немного это, как ее, интеллигентная, во! Ему нравилось, когда она начинала умничать. Понтоваться, как братва говорила.

– А что за баба без понтов? – возражал Рогов. – Так, пустышка… Дырка…

Нет, Алиска его пока во всем устраивала. И главное, она не задавала много вопросов. Куда пошел, зачем, где так долго был, почему костяшки пальцев сбиты, дрался?

Нет, ответил бы он ей, спроси она его об этом. Не дрался. Бил. С упоением, творчески. Бил так, чтобы не забить насмерть, но чтобы и видно было, что бил. Устинов стал неузнаваемым, но жить будет. И со временем будет говорить, сволочь! В этом Рогов был уверен.

Ох, как не терпелось ему узнать, что же такого важного хотел рассказать этот плешивый сморчок в полиции? Что такого он знал, чего не знал Рогов? А он чего-то не знал! Чего-то такого он не знал, что заставляло сильно нервничать Гаврилова, отдающего ему из камеры указания. Нет, конечно, понятно, чем больше будет говорить Устинов, тем длиннее может оказаться срок у Гаврилова. А долго-то сидеть никому неохота, как бы комфортно это ни было устроено.

– Что ты хотел рассказать, что? – орал и брызгал слюной в разбитую морду Устинова Рогов, и ему, в самом деле, было любопытно знать – что. – Ну, паскуда, говори!

Устинов молчал. Сначала молчал из упрямства и из желания просто продлить себе жизнь. Кому он будет нужен, когда информацию от него бандиты получат? Потом уже не смог говорить, потому что все лицо было разбито, и он от боли постоянно терял сознание.

Ну, ничего, время терпит. Он завтра с ним еще поработает. А сейчас надо лечь рядом с этим прекрасным телом, называющимся Алисой. И попытаться извлечь из него максимум не информации, нет, удовольствия.

К утру она все-таки от него сбежала.

– Я так не высплюсь. А мне рано вставать к косметологу. – И закончила с плаксивой ноткой в голосе: – Ты все же иногда напоминаешь мне сумасшедшего, Стас!

Он мог бы, конечно, поспорить насчет ее раннего подъема. Визит к косметологу был назначен на тринадцать тридцать. Встать ей надо было ближе к полудню, а это никак не рано. Но вот то, что он иногда напоминает сумасшедшего, он оспаривать не стал бы. Он и сам себе иногда таким кажется.

Вот и Зина с утра на него обиделась и назвала его сумасшедшим, когда он смахнул со стола тарелку с омлетом, в который она с какой-то опять заграничной блажи покрошила петрушку, морковку, лук.

– Ты мне просто два яйца могла изжарить?! – заорал он, наблюдая за тем, как шмякается о стену и сползает на пол пышная цветная масса. – Просто два яйца! Глазунья называется! Зина, чего выкатила глаза?!