Аниран расправляет плечи (СИ) - Селютин Алексей Викторович

     Обер-камергер испуганно попятился. Смотрел на меня, как на психа, и сдавал пухлой задницей назад. Затем хлопнул глазами на прощанье и торопливо засеменил ножками к выходу.

<p>

<a name="TOC_id20240604"></a></p>

<a name="TOC_id20240606"></a>Часть 4. Глава 8. Секрет Фелимида.

     - Блестящее выступление! Просто блестящее! - Гуляев был тут как тут. - Нагнал страху и на хитроумного тирама, и на того, кто шепчет в уши королю. Гарантирую, через несколько минут твои слова без малейшей запинки Муадан передаст Его Величеству. Но вот чего не гарантирую - что точно знаю, какова будет ответная реакция.

     - А он что, - я почувствовал, что эмоциональность спадает. Я успокаивался. - Король, я имею в виду. Не желает перемен? Он хочет, чтобы всё так и продолжалось? Какие-то займы... Наглые послы... Грабежи, работорговля, голод. И ненавидящие подданные... Так пусть мне потом скажет об этом, когда выслушает камергера. Пусть скажет, и я в тот же день отправлюсь в Валензон. А он пусть сдыхает в этой клоаке.

     - Зачем тебе этот Валензон!? - недовольно воскликнул Гуляев. - Заладил: Валензон, Валензон... Ты прав, конечно. Здесь сосредоточение всех проблем. И решать их надо именно здесь. Но не так же сообщать об этом, ёлки-палки! Думай, с кем ты говоришь!

     Я потупил взгляд. Наверное, Гуляев прав. Он же профессор, а не футболист. Куда мне до него в понимании того, что происходит? Он, наверное, много читал о социальном укладе подобных средневековых формирований. Знает, что важно, а что нет. К кому как относиться. Кого раздражать, а кому лучше не подходить.

     Только он смотрит на всё это с колокольни Великого Магистра, а не обычного анирана. И не принимает всё так близко к сердцу, как я. Он здесь неплохо устроился и, вполне могу предположить, не желает ничего менять. Хоть говорит об обратном... Но у меня нет времени на адаптацию. Я уже твёрдо решил, что для меня, в первую очередь, важен народ. Простые люди, которые голодают и умирают. Я решил, что стану для них надеждой, новым мессией, вера в дела которого заставит подняться с колен на ноги. Заставит усердно трудиться и не отчаиваться. Я пообещаю им спасение. И когда смогу вдохнуть жизнь в простой люд, обязательно разберусь в том, как предотвратить вымирание.

     - Хорошо, - кивнул головой я. - Я постараюсь усвоить уроки. Постараюсь быть чуть терпеливее к местной богеме. Но я обязательно спущу их с небес на землю.

     Гуляев вновь не оценил моих слов. Но выговаривать ничего не стал. На некоторое время ему пришлось стать моим гидом, потому что Муандан трусливо сбежал, а количество желающих посмотреть, прикоснуться и поговорить с анираном лишь возрастало. Особенно после очередной демонстрации аниранских возможностей перед зажравшимся послом.

     Приблизительно в течение следующего часа профессор водил меня по залу вкруговую. Наверное, мы даже сделали не одну, а несколько ходок.

     Гуляев чувствовал себя куда увереннее обер-камергера, ведь числился Великим Магистром. С некоторыми он разговаривал свысока. На некоторых смотрел брезгливо. А с некоторыми - с другими магистрами, помогавшими ему организовать Университет, как я успел узнать, - сердечно обнимался. С полуслова мне стало понятно, что этих почтенных старцев он уважает. Им есть о чём поговорить, есть что обсудить. Может, они даже в нардишки вместе по вечерам играют.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

     Но, в основном, Гуляев представлял меня мелким чиновникам при дворе. Сборщикам податей, зажиточным примо, невысоким армейским чинам. Все хотели посмотреть на живого анирана и удостовериться, что это он.

     И я не возражал. В голове уже выстраивался план дальнейших действий. И одним из самых первых пунктов, если я всё же не решу отправиться в Валензон, был пункт о популяризации анирана. Не просто с благой вестью сиреями письма доставлять по городам и весям. Не просто слухи распространять. А аниран сам будет ездить по тем самым городам и весям и демонстрировать себя народу. Будет толкать речи, как политик во время предвыборной кампании, и обещать спасение. Но не ради того, чтобы быть избранным на новый срок, а ради того, чтобы в чужих сердцах зажглась искра. Это самое главное, чего я хотел достичь - верой в себя уничтожить поголовное безволие.

     - Как много здесь тех, кто приспособился. Как много молодых красивых женщин, которые буравят многообещающими взглядами, - пробормотал я, когда мы с Гуляевым остались одни. - А рядом с ними те, кто может позволить себе оплатить их красоту... Ничего не меняется. Даже в этом мире, в мире, где, как мне говорили, женская ценность утрачена, у сытого корыта хватает смелых, не брезгливых красоток, ради комфортной жизни готовых на всё. Всё как у нас...

     - Глупости, - хмыкнул профессор Гуляев. - Женская красота и молодость всегда в цене. В любом мире. Как и в нашем, в этом мире тоже многие готовы на безумные поступки ради женской благосклонности. Ради той самой любви. Хоть плоды любви теперь не появляются, она всё равно существует. Но любовь в грязном холодном хлеву и любовь под защитой всё ещё сытого королевского дворца - это разные вещи, ты прав. Те, кто пестует свою красоту, кто не желает растрачивать молодость зря, на многое пойдут ради сытой жизни.

     - Они просто не хотят думать о том, что через несколько зим молодость уйдёт. Уйдёт окончательно из этого мира, - мрачно изрёк я, наблюдая, как рядом с тучным примо, владельцем виноградников близ города Мармасс, с которым я уже познакомился, порхает стайка молоденьких бабочек. - Интересно, будет ли он тогда смотреть на них с таким же вожделением, как сейчас? Или, когда их молодость растает, они будут ему противны?

     Профессор проследил за моим взглядом и не нашёлся, что ответить. Наверное, впервые за вечер я его озадачил.

     - Аниран Иван, - улучив момент, подошли Фелимид и Каталам и уважительно склонили головы. - Нелегко тебя выловить в этом болоте.

     - Примо Фелимид всё так же не терпят придворный блеск? - хмыкнул Каталам.

     - Чувствую себя неуютно, - признался Фелимид и осторожно прикоснулся рукой к обожжённой щеке. - Я заметил, многие меня изучали. Изучали подозрительно. Видимо, клеймо вероотступника их смущало.

     - Тебя никто здесь и пальцем не тронет, Фелимид, - успокоил я. - Обещаю.