Страна призраков - Гибсон Уильям

– Львиную долю?

– Да, бо́льшую часть. Мне будет недоставать прежних неудобств. Они сбивали клиентов с толку, а это всегда полезно. На прошлой неделе мы открыли в Пекине новую систему офисов, так вот я совершенно не доволен. Три этажа в новостройке, что мы там забыли? Хотя, конечно, это же Пекин. – Он пожал плечами. – Выбирать не приходится, верно?

Холлис не нашлась с ответом и промолчала.

Поднявшись по широкому лестничному пролету, они вошли в помещение, которому предстояло превратиться в фойе. Здешний охранник внимательно изучал окна замкнутой телесистемы, выведенные на дисплей с плоским экраном, и даже не поднял головы, когда разъехались двери лифта, сплошь обклеенного пыльными слоями гофрированного картона.

Бигенд приподнял забрызганный побелкой клапан и прикоснулся к панели управления. Через два этажа лифт остановился.

Мужчина жестом пригласил свою спутницу на выход, и они ступили на дорожку из того же картона, приклеенного изолентой к гладкому серому полу из какого-то незнакомого материала. Дорожка вела к столу для переговоров, окруженному шестью стульями. Над ним на стене висел экран с диагональю в тридцать футов, который изображал портрет Холлис работы Антона Корбайна в идеальном разрешении.

Журналистка обернулась на Бигенда, и тот сказал:

– Чудесный снимок.

– А у меня от него до сих пор мурашки по коже.

– Это потому, что личность любой «звезды» – в каком-то смысле всегда что-то вроде тульпы.

– Вроде чего?

– Проекция мыслеформы, термин взят из учения тибетских йогов. Двойник знаменитости начинает жить своей, отдельной жизнью. При определенных условиях он продолжает безбедно существовать даже после смерти своего прототипа. Собственно, об этом и говорят нам всяческие конкурсы двойников Элвиса.

Тут его взгляды мало чем отличались от рассуждений Инчмэйла; впрочем, Холлис порой и сама так думала.

– А что происходит, – спросила она, – если «звездная» личность скончается первой?

– Почти ничего, – сказал Бигенд. – В том-то и загвоздка. Но против забвения работают гигантские портреты. Да и музыка менее всех искусств подчиняется времени.

– «Прошлое не мертво. Это даже не прошлое». – Холлис повторила слова Фолкнера, которые часто цитировал Инчмэйл. – Как насчет того, чтобы поменять канал?

Мужчина повел рукой по направлению к экрану. На месте портрета возник советский транспортный вертолет «Хук», вид снизу.

– Ну и что вы об этом думаете?

Улыбка Бигенда блеснула, как луч маяка. В помещении не было окон (разве только их замаскировали), так что единственным источником освещения оставался огромный экран.

– Вам по душе, когда люди сбиты с толку?

– Да.

– Значит, и я вам понравлюсь.

– Уже нравитесь. И я бы сильно удивился, если бы было иначе. Если бы вы сейчас не колебались.

Она подошла к столу для переговоров и провела пальцем по его черной поверхности, прочертив дорожку среди известковой пыли.

– Скажите, журнал и вправду существует?

– Все в этом мире, – проговорил Бигенд, – потенциально.

– Все в этом мире, – проговорила Холлис, – потенциальный треп.

– Пожалуйста, считайте, что я ваш патрон.

– Спасибо, но мне не по вкусу, как это звучит.

– В начале двадцатых годов двадцатого столетия, – промолвил рекламный магнат, – в этой стране еще находились люди, ни разу не слышавшие музыки в записи. Их было не много, но все же. С тех пор миновало около века. Ваша карьера «записывающейся певицы», – он жестом изобразил кавычки, – имела место ближе к окончанию того периода, который продлился менее ста лет и во время которого потребителям недоставало технических средств для производства того, что они потребляли. Они покупали записи, но не могли воссоздавать их. Когда появилась «Кёфью», монополия на средства производства уже начинала расшатываться. Прежде музыканты получали деньги за исполнение, издание и продажу своих произведений или же имели дело с постоянными покупателями. Поп-звезда, в том смысле, как мы ее знали, – тут он слегка кивнул в сторону собеседницы, – на самом деле была порождением до-вездесущих медиа.

– Порождением чего?

– Состояния, когда так называемые масс-медиа, если хотите, существовали в рамках этого мира.

– А не?..

– А не поглощали его.

При этих словах освещение изменилось. Холлис подняла глаза на экран: теперь на его поверхности царил металлический синий муравей глиф.

– А что такого в контейнере Чомбо? – спросила она.

– Это не его контейнер.

– Ваш?

– И не наш.

– «Наш»? Вы имеете в виду себя и?..

– Вас.

– Но это не мой контейнер.

– А я что говорил? – ответил Бигенд. И улыбнулся.

– Тогда чей?

– Не представляю. Однако надеюсь, что вы все выясните.

– Но что внутри?

– Этого мы тоже не знаем.

– Ладно, при чем здесь Чомбо?

– Похоже, ему известен способ узнавать местонахождение контейнера, хотя бы время от времени.

– Тогда почему не спросить прямо?

– Потому что это тайна. Чомбо прилично платят за молчание, а если вы успели заметить, он и так не слишком разговорчив.

– Хорошо, кто именно платит?

– О, этот секрет вообще покрыт полным мраком.

– Разве не хозяин контейнера?

– Или окончательный получатель, если таковой существует. Трудно сказать. Потому-то, Холлис, я и выбрал вас, чтобы вызвать его на откровенность.

– Вы просто не видели. Бобби совсем не был рад нашему знакомству. Я что-то не слышала повторного приглашения.

– Полагаю, тут вы заблуждаетесь, – возразил Бигенд. – Когда он свыкнется с мыслью, что вас можно вызвать на новую аудиенцию, мы наверняка о нем снова услышим.

– А какую роль в этой истории играют айподы?

Мужчина поднял бровь.

– Рауш велел присматриваться к тем, которыми пользуются для хранения информации. Разве так еще кто-то делает?

– Чомбо иногда записывает данные на айпод и отсылает его из Штатов.

– Какого рода эти данные?

– Мы не сумели выяснить. Якобы музыка.

– Куда уходят посылки, тоже не знаете?

– Сан-Хуан, Коста-Рика. Оттуда, возможно, куда-нибудь еще.

– Кто получатель?

– В первую очередь – хозяин дорогого абонентского ящика. В Сан-Хуане таких предостаточно. Мы как раз над этим работаем. Вы там бывали?

– Нет.

– В Сан-Хуане целая община пенсионеров-цэрэушников. И людей из DEA. Мы тоже кое-кого послали, чтобы без лишнего шума разобраться в обстановке. Правда, пока никакого толку.

– А почему вас так интересует содержимое этого контейнера?

Бигенд вытянул из кармана пиджака бледно-голубой микрофибровый платок и тщательно протер один из стульев от пыли.

– Присядете?

– Нет, спасибо. Продолжайте.

Тогда он сел сам. И посмотрел на журналистку снизу вверх.

– Опыт научил меня ценить все, что выбивается из общих рамок. Теперь я очень внимателен именно к человеческим странностям, особенно тем, которые прячут от посторонних глаз. Я трачу большие деньги на то, чтобы раскопать чужие секреты. Бывает, из них рождаются наиболее удачные достижения «Синего муравья». Например, за основу вирусной рекламы обуви «Троуп Слоуп» мы взяли анонимные видеоролики, выложенные в сети.

– Так это вы сделали? Запихали свое дерьмо на задний план старых фильмов? Вот гадость, блин! Пардон, что я по-французски.

– Но туфли-то продаются. – Он улыбнулся.

– И что вы надеетесь выгадать из тайны контейнера Чомбо?

– Понятия не имею. Ни малейшего. В этом-то весь интерес.

– Не понимаю.

– Разум, Холлис, это реклама с точностью до наоборот.

– В смысле?

– Секреты – отличная штука.

Мужчина повел рукой, и экран показал обоих у переговорного стола. Съемка велась откуда-то сверху. Причем двойник Бигенда еще не садился. Вот он достал из кармана бледно-голубой платок и вытер пыль с подлокотников, спинки, сиденья стула.

– Секреты, – промолвил настоящий Бигенд, – вот лучшее, что есть в мире.

21

Софийская соль

Тито пересек Амстердам, пройдя мимо сизой, припорошенной травы публичного сада, и быстро зашагал по Сто одиннадцатой в сторону Бродвея.