Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами - Андрей Шляхов

Тем не менее он находил в себе силы работать. Работать на благо той власти, которая столь несправедливо обошлась с ним. Что это было — мужество, желание хоть чем-то отвлечься от грустных дум, или вопреки всему он надеялся, что его труд будет замечен и вознагражден свободой?

По свидетельству других «сотрудников» ЦКБ № 29, Сергей Павлович был угрюмым, замкнутым пессимистом. Что ж — его можно понять. Оптимисты среди несправедливо осужденных встречаются редко. Тем более среди дважды несправедливо осужденных.

ЦКБ № 29 НКВД «закрыла» война. Весь контингент перекинули в Омск, подальше от линии фронта, где было решено в сжатые сроки создать авиазавод. Туполеву и еще двум десяткам человек война вернет свободу — на основании постановления Президиума Верховного Совета Союза ССР их освободят со снятием судимости.

Королев остался заключенным, зато получил должность — стал заместителем начальника фюзеляжного цеха по подготовке производства.

Жизнь в Омске была куда тяжелее болшевской. Это и ясно — война же кругом. Королев получал в день восемьсот граммов не самого лучшего хлеба, двадцать граммов масла, пару кусочков сахара. С куревом тоже было плохо.

Королев не только выполняет порученную ему работу. Он продолжает заниматься своей любимой темой — ракетами. Что-то придумывает в свободное время, делает расчеты… Когда узнает, что один из его бывших коллег, В. П. Глушко, ныне тоже заключенный, организовал в Казани группу, которая проектирует ракетные двигатели для самолетов, начинает добиваться перевода в Казань. И добивается, хоть и не сразу. Упорный был человек!

В Казани порядки были почти гражданскими. Вскоре после прибытия Королева «расконвоировали», то есть предоставили право свободного передвижения. Правда, по определенной местности (от места отдыха до места работы) и в определенное время. Но он радовался и этому — так приятно было ходить, пусть и недалеко, без сопровождающего-конвоира. «Вольная жизнь» начала возвращаться к Сергею Павловичу, пусть даже и по частям.

В Советском Союзе с его множественными ограничениями свобод граждан расконвоированный заключенный мало чем отличался от свободного человека. Тем более в годы войны, когда на многих заводах рабочие не выпускались за территорию предприятия. Жили прямо в цехах и работали по шестнадцать часов в сутки.

Не по приговору суда — по решению администрации.

Казань оказалась последним городом, в котором Сергей Павлович Королев отбывал свое незаслуженное наказание. Он провел в неволе шесть лет вместо восьми.

В Указе Президиума Верховного Совета Союза ССР от 27 июля 1944 года о досрочном освобождении со снятием судимости были указаны фамилии Королева и его руководителя Глушко.

Вы думаете, что Сергей Павлович сразу же уехал в Москву?

Нет, он остался в Казани.

Правда, жил уже в собственной комнате, которая находилась в самой обычной шестиэтажке, на одной из улиц города. Никакой охраны, никаких соседей по комнате.

Почему же Сергей Павлович не уехал в Москву? Мог же!

Во-первых, интересы государства требовали, чтобы он остался в Казани и продолжил свою работу.

Во-вторых, в Казани была эта самая работа, а в Москве он мог оказаться не у дел. Вряд ли деятельную натуру Королева устраивал подобный вариант.

В-третьих, он, должно быть, хотел привыкнуть к «вольной» жизни, чтобы не появляться перед домашними в образе вчерашнего заключенного.

Итак, Королев остается в Казани, становится практически самостоятельным, независимым от своего формального руководителя Глушко. Свою группу Сергей Павлович называет «Бюро самолетных реактивных установок при ОКБ-РД на заводе № 16».

В Москве он окажется только спустя три месяца после Победы — прилетит в служебную командировку.

Девятого августа 1946 года Сергей Павлович Королев получит свой главный титул, свое главное звание — министр вооружения СССР Дмитрий Федорович Устинов подпишет приказ № 83-К: «тов. Королева Сергея Павловича назначить Главным конструктором „изделия № 1“ НИИ-88».

Владимир Войнович

Меня слишком пугали

и ничем более напугать не могут.

М. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

«Представьте себе, что вы выходите на Красную площадь и не находите на ней ни собора Василия Блаженного, ни мавзолея Ленина, ни даже памятника Минину и Пожарскому. Есть только ГУМ, Исторический музей. Лобное место, статуя Гениалиссимуса и Спасская башня. Причем звезда на башне не рубиновая, а жестяная или слепленная из пластмассы. И часы показывают половину двенадцатого, хотя на самом деле еще только без четверти восемь».

Представили? Кто такой Гениалиссимус неважно — можно представить на его месте любого человека, хоть самого себя.

Продолжим. «Когда я подошел к бывшей Советской площади, я был удивлен еще больше. Знакомого мне по старым временам памятника Юрию Долгорукому на лошади там не было. То есть сама лошадь была, но на ней сидел не Юрий Долгорукий, а Гениалиссимус. В одной руке он держал свою книгу, а в другой меч».

Книгу о Москве будущего — «Москва 2042», отрывки из которой вы только что прочли, написал Владимир Войнович.

Написал давно — более двадцати лет назад, еще во времена существования Советского Союза.

В те времена написание подобной книги, книги, в которой идея построения коммунистического общества была филигранно препарирована и мастерски высмеяна, могло грозить писателю большими неприятностями. Даже если писатель уже жил за пределами Советского Союза. Пресловутый соратник Ленина Лев Троцкий аж в Мексике скрывался от своих товарищей. Думаете, это ему помогло? Нисколько.

Владимир Войнович не только писал о Москве — он в ней жил и работал. Четверть века — а это, согласитесь, немалый срок. Покинуть Москву его вынудили. Вот что пишет он сам:

«В январе 1980 года ко мне в московскую квартиру явился человек из КГБ и сказал, что Советская власть и советский народ слишком долго меня терпели, а теперь их терпение кончилось, и посему мне предлагается покинуть Советский Союз, и как можно скорее. Я подумал и согласился. Потому что мое терпение тоже было исчерпано. 21 декабря 1980 года, практически в канун неправославного Рождества, я, моя жена и семилетняя дочь оказались в Мюнхене».

Вдогонку Владимира Николаевича лишили советского гражданства.

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

О лишении гражданства СССР Войновича В. Н.

Учитывая, что Войнович В. Н. систематически занимается враждебной Союзу ССР деятельностью, наносит своим поведением ущерб престижу СССР, Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

На основании статьи 18 Закона СССР от 1 декабря 1978 года «О гражданстве СССР» за действия, порочащие высокое звание гражданина СССР, лишить гражданства СССР Войновича Владимира Николаевича, 1932 года рождения, уроженца гор. Душанбе, временно проживающего в ФРГ.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

Л. БРЕЖНЕВ

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

М. ГЕОРГАДЗЕ

Москва, Кремль, 16 июня 1981 г. 5075-Х

Владимир Войнович тогда жил в Федеративной Республике Германии, в городе Мюнхене. Я не могу написать просто «в Германии», потому что Германий тогда было две. Передовая, самая-самая лучшая Германская Демократическая Республика, сокращенно — ГДР, оплот немецких коммунистов, и «загнивающая», «раздираемая противоречиями» Федеративная Республика Германия, сокращенно — ФРГ.

Он не мог не откликнуться на проявленное к нему внимание, что выглядело бы очень невежливо, и написал Леониду Брежневу, который тогда правил не только Советским Союзом, но и всем социалистическим миром, письмо.

Оно короткое и, в отличие от Указа, очень хорошо написано, поэтому я приведу его полностью. Вот оно:

«Господин Брежнев!

Вы мою деятельность оценили незаслуженно высоко. Я не подрывал престиж советского государства. У советского государства, благодаря усилиям его руководителей и Вашему личному вкладу, никакого престижа нет. Поэтому по справедливости Вам следовало бы лишить гражданства себя самого.

Я Вашего указа не признаю и считаю его не более чем филькиной грамотой. Юридически он противозаконен, а фактически я как был русским писателем и гражданином, так им и останусь до самой смерти и даже после нее.

Будучи умеренным оптимистом, я не сомневаюсь, что в недолгом времени все Ваши указы, лишающие нашу бедную Родину ее культурного достояния, будут отменены. Моего оптимизма, однако, недостаточно для веры в столь же скорую ликвидацию бумажного дефицита. И моим читателям придется сдавать в макулатуру по двадцать килограммов Ваших сочинений, чтобы получить талон на одну книгу о солдате Чонкине.

Владимир Войнович. Июнь 1981 года, Мюнхен»

Поясню насчет двадцати килограмм макулатуры. В Советском Союзе хорошую книгу купить было трудно. Вся полиграфическая мощь социализма уходила на печатание всякой идеологической и идейно выдержанной белиберды. Но существовала одна лазейка. Тех же «Трех мушкетеров» Дюма или «Повести о Ходже Насреддине» Соловьева можно было купить по специальному талону, для получения которого надо было сдать в пункт приема вторичного сырья двадцать килограмм макулатуры. Короче говоря, сберег дерево — получи книгу! Разумеется, кроме талона за книгу надо было отдавать еще и деньги.