Волчья сотня - Наталья Александрова

Азаров уже сидел в седле, спокойный и собранный, только в глаза его смотреть было страшно – не было там никакого чувства, один смертный холод.

Глава седьмая

«Объявленный Махно съезд… должен быть непременно запрещен, его делегаты преданы суду трибунала… Партия призвана употребить каленое железо для борьбы с отвратительным явлением махновщины…»

Л. Троцкий. Известия, Харьков, 191

Маленький отряд подъехал к хутору. За невысоким тыном белела чистенькая хата, поблизости стояли крытая соломой рига, сараи, в несколько рядов располагались ульи.

Навстречу всадникам вышел бодренький аккуратный старичок.

– Здравствуйте, господа хорошие! – приветствовал он гостей. – Здорово ли добрались?

– Здорово, хозяин, здорово! – ответил за всех Саенко, перехватив инициативу у офицеров. – А что, отец, не нальешь ли военным страдателям студеной водицы напиться, а то с утра не емши, так что кишка кишке песню поет?

– Заходите, господа хорошие, и водицы вам налью, и медку свежего с хлебцем…

Всадники спешились и прошли вслед за хозяином в небольшую чистую горницу, в которой сразу стало от них тесно и шумно.

– Скажи-ка, милейший, – обратился к хозяину полковник Азаров, – часто ли к тебе гости заглядывают?

– Ась? – переспросил хозяин, удивленно взглянув на офицера.

– Господин полковник спрашивают, – снова вступил в разговор Саенко, – не озоруют ли тут какие. Может, зеленые безобразят, может, от Махно люди?

– Никаких зеленых я не видел, – проговорил пасечник подозрительно честным голосом, глядя в глаза Саенко своими прозрачными светлыми глазами божьего человека, – а ежели зайдет какой прохожий человек, так я ему, как и вам, водицы налью да медком угощу. Документов у него не спрашиваю.

– Ну-ну, – неопределенно проворчал Саенко.

– Никого, значит, не ждешь… – медленно проговорил Борис, – ну ладно, тогда мы у тебя погостим. Только уж не обижайся, старик, ежели кого увидим неподходящего, то уж не взыщи.

Старик промолчал, только кинул на Бориса взгляд исподлобья. Борису почудилась в нем ненависть, а возможно, и показалось. На столе появились каравай свежего пшеничного хлеба и глечик с медом. Старик протер чистой тряпицей стол и рассыпал по нему деревянные ложки по количеству гостей. Появились также на столе глиняные кружки и две кринки с молоком. Сели к столу, оставив во дворе одного казака да пленного Василия. Полковник Азаров только был в стороне, сидел, молча глядя в крошечное оконце, и думал.

– Ты, старик, один, что ли, живешь? – с набитым ртом проговорил Саенко. – Хозяйки у тебя нету?

– Хозяйка померла годков пять назад, – спокойно ответил старик. – Молодуху мне заводить не к лицу, годы уж не те, что я с ней делать-то буду? А пчелки, они покоя требуют, баб вообще не любят. К пчелкам-то с чистой душой нужно подходить, тогда они и не тронут. А от баб этих только грех один…

– И никто не приходит из деревни-то? – настаивал Саенко.

Старик ничего не ответил и вышел.

– Врет он все, ваше благородие, – вполголоса заговорил Саенко, наклонившись к Борису, – корову, конечно, самому можно подоить, да и с пчелами обычно мужик управляется, но вот что касается такой хлеб испечь… Нет, точно к нему тут гости наведываются: он – медку, ему – хлебушка.

– Это бы еще ничего, если так, – тихо ответил Борис.

– Однако пойду-ка я на двор, сменю там Николая… – Саенко не торопясь вышел и тут же влетел обратно с выпученными глазами:

– Беда, ваше благородие! Николай бездыханный лежит, а этих и след простыл!

– Проворонили, раззявы! – вскочил со своего места полковник Азаров. – Где пасечник?

– Пропал! – с каким-то даже восхищением пробормотал Саенко.

Казаки мигом собрались, обшарили клуню, сарай и погреб, один сунулся даже к пчелам, но вылетел оттуда как ошпаренный. Пасечника нигде не нашли, как в воду канул.

– Времени-то прошло всего ничего… – Саенко озадаченно почесывал голову.

Очнулся казак, которого оставили на карауле, и выглядел очень смущенным.

– Должно, он меня этим шкворнем звезданул…

– Кто – пленный?

– Да нет, его-то я в виду держал все время. А старикашка тут вышел, все что-то копался, я думал, по хозяйству… а он, вишь, из-за угла…

– И куда мог старик подеваться?

– Я так понимаю, что старик убежал, он тут все места знает, а Василий под шумок тоже утек, чтобы на него не подумали, – размышлял Саенко.

– По коням! – скомандовал, очнувшись от дум, полковник Азаров и добавил в пояснение Борису: – Здесь нам больше делать нечего. Пасечник не вернется.

– Вернется, когда мы уйдем, обязательно.

– Здесь сидеть нет смысла, – настаивал Азаров. – Я не могу надолго оставить батарею, кроме того, пасечник может привести бандитов, и нас тут перережут, как кур.

Полковник Азаров был не в курсе всей истории с предателем, поэтому не придавал большого значения допросу пасечника. Борису же как раз хотелось допросить пасечника одному, без посторонних. Возможно, старик знал, кто должен прийти к нему для связи из белого отряда и когда.

– Разрешите, господин полковник, остаться мне с Саенко здесь, возможно, что и выяснится, – неожиданно попросил Борис. – Если к утру на пасеке никто не появится, мы уйдем.

– Хорошо, – кивнул Азаров, – если выедете утром, то на старом месте отряда уже не застанете. Пробирайтесь вот сюда, – он показал на карте место, – там встретите нас.

Борис с Саенко тронулись вместе с небольшим отрядом, проскакали с полверсты, а потом тихонько свернули в балочку и поехали назад не спеша. Когда стала видна пасека, Саенко остановился.

– Я так думаю, коней надо тут оставить. Привяжу их, пускай пасутся. А мы пока пешочком, вон тем овражком да рощицей, к пасеке поближе. Сейчас месяц взойдет, светлее станет.

Так и сделали. В темноте рискнули подойти поближе к пасеке. Там было тихо. Собаки у пасечника не было, так что учуять их никто не мог. Ночь провели за домом, в скирде соломы, но все равно жутко замерзли, потому что осенняя ночь была холодная. При первых проблесках зари Саенко растолкал задремавшего Бориса:

– Вставайте, ваше благородие, надо нам подальше отойти, а то при свете тут уж больно заметно.

– Зря только время потратили, – недовольно спросонья заговорил Борис, – не придет, верно, пасечник.

– Тише! – прошептал Саенко.

Скрипнула калитка.

– Заходите, ребята, заходите, – послышался фальшиво-приветливый голос пасечника.

«Не успели отойти, – пронеслось в голове у Бориса, – теперь придется тут торчать, опасно это».

Саенко выглянул из высокой, подсыхающей уже травы, что росла под вишневыми деревьями. В дом входил невесть откуда взявшийся пасечник, а на дворе топтались человек пять оборванных, заросших бородами мужиков непонятно какого звания и возраста.

«Зеленые!» – прошелестел Саенко одними губами.

«Сам вижу», – кивнул Борис в ответ.

Те зашли в дом, не оставив никого во дворе часовых, что свидетельствовало о полной их беспечности. Пасечник выскочил пару раз во двор по хозяйству, затем тоже скрылся. Пора было уходить, но за всеми сборами сильно рассвело, так что из окошка хаты можно было разглядеть две уходящие к оврагу фигуры. Решили ждать. По прошествии некоторого времени в хате растворилось окошко, видно, душно стало в тесной горнице и накурено. По оживленному разговору, доносившемуся из раскрытого окна, Борис понял, что угощал пасечник своих гостей не только медом и молоком, а также салом и горилкой. Разомлевшие в тепле и сытости гости дошли уже до такой стадии, что начались душевные разговоры.

– Что-то я у вас вот этого, здорового, не помню, – выспрашивал старик.

– А это Федор, недавно к нам прибился, – охотно отвечал ему чей-то бас, по густой интонации которого Борис определил главного среди этого вшивого народца. – Он, вишь, не отсюда, раньше в лесах жил, а сюда надумал, что у нас зима теплее будет.

– Теплее не теплее, а все одно в курене-то зимовать не больно сладко, – проворчал Федор.

– Давно бедуешь? – полюбопытствовал старик.

– Второй год уже. Вся моя судьба повернулась из-за бабы. – В хриплом голосе Федора послышалось оживление.

– Зазноба, что ли?

– Не, сестра родная. Я в ее дела никогда не совался, я парень холостой, она первая на деревне красотка. И вот она поймай меня как-то за рукав, черным глазом на меня косится и говорит: «Братуха, а ведь меня Иван Алексеич сватать хочет, уж и приданое спрашивал». Иван же этот Алексеич первый наш богач был, удачливый такой, магазин у него на слободке. Сам он вдовый, да сестре не пара, потому возраст уже порядочный. Но видно, в красоту-то ее влюбился, вот и начал чудить. «А мне что, – я сестре говорю, – я твоим очам не любитель, а только брат». «А не обидно ли тебе, брат, – сестра спрашивает, – что у меня приданого кот да кошурка и мышь в печурке?» «Нет, – отвечаю, – не я их тебе добывал, не мне их и стыдиться». – «А не хочешь ли ты, брат, этого самого Ивана Алексеича кулаком между глаз нынче попотчевать, когда он с наших посиделок пойдет? Очень он мою красу и гордость обидел». Это я захотел.