Степан Разин (Книга 1) - Злобин Степан Павлович

Купец неторопливо подсучил рукава рубахи, деловито плюнул в кулак и ударом наотмашь в ухо свалил вора с ног.

– Вставай, еще раз заеду! – потребовал купец, самодовольно оглядывая зрителей, словно ища одобренья своей выходке.

С помутившимся взглядом мужичонка, шатаясь, покорно встал перед своим палачом.

– Бей еще, коли нет в тебе сердца, – сдавленным голосом через силу сказал он.

– Буде! Хватит с него! Небось ухо-то выбил! – раздались из толпы голоса.

– А шапки собольи красть есть в тебе сердце?! – издевался купец. – Мало – ухо, печенку выбью! – свирепо добавил он и со злобой еще раз ударил вора «под ложечку».

Мужичонка осел, подогнул колени и как-то боком упал. Голова его стукнулась об утоптанную жесткую землю.

– Бог троицу любит. Вставай! Еще в третий! – крикнул купец.

Но вор лежал неподвижно навзничь в пыли. По бороде изо рта струйкой сочилась кровь. Сочувствие толпы обратилось теперь к нему.

В народе прошел ропот.

– Убивец! – выкрикнул одинокий голос.

– Чего ему станет!.. Пройдет! – деланно и беспокойно усмехнулся купец. – Эй, у кого моя однорядка? – повернулся он.

– У собаки! – насмешливо крикнули из толпы.

Купец растерянно озирался: однорядку кто-то унес...

Раздвигая толпу, перед часовней явились двое земских ярыжек.

– Вот они, злыдни ягастые. Богатым заступа, народу беда! – выкрикнул кто-то в толпе.

– Знамы язычники! – подхватили вокруг, намекая на знаки земских ярыжек – буквы "3", "Я", красовавшиеся на груди их кафтанов справа и слева.

– Зевласты ябеды!

– Змеи ядовитые! – выкрикивали вокруг, стараясь толпой оттеснить ярыжных от побитого мужичонки, чтобы дать ему скрыться.

– Чего тут стряслось? – спросил старший ярыжка, не обратив внимания на обидные клички, к которым они привыкли.

– Шапку вон тот в часовне покрал у меня, – указав на побитого, злобно сказал купец. – Я его в рожу зепнул, а товарищ его в те поры унес у меня однорядку аглицкого сукна. Тащите его в приказ.

– Все видали – ты сам однорядку отдал! – выкрикнул кто-то из толпы.

Побитый купцом мужичишка только теперь очнулся и обалдело, молча глядел на людей.

– Вставай! – толкнул его сапогом ярыжный. – Идем в приказ! – позвал он и купца.

– Под пыткой теперь стоять мужику, – предсказал кто-то рядом со Стенькой. – Купец-то того, кто унес однорядку, ему товарищем назвал!..

Степан смотрел на все, сжав кулаки. И вдруг не заметил сам, как вся прямая душа его возмутилась и закипела.

– Да где ж в тебе совесть, поганское сердце?! – воскликнул он, подступив к купцу.

Тот взглянул в глаза Стеньки и испуганно отшатнулся, зачем-то крестясь...

Миг – и купец отлетел спиной на толпу от удара в грудь. От второго удара в ухо он упал и жалобно завизжал.

– Так его, краснорылого нехристя! – зашумел народ.

– Вставай, еще раз заеду! – на радость толпе выкрикнул над побитым Степан.

Ярыжные кинулись на казака, но он отступил на шаг и подсучил рукава для драки. Один из ярыжных заколотил в тулумбас [Тулумбас – род бубна или небольшой барабан, употреблялся ярыжными вместо полицейского свистка ], призывая на помощь.

– Уходи, казачок, уходи! В толпе тебя не найдут, мы прикроем! – подсказали Степану.

Через толпу уже проталкивались стрельцы. Народ «от греха» потек в разные стороны. Стрельцы и ярыжные обступили Степана. Недолгой была борьба: вывернув казаку за спину руки и толкая в шею, его повели в приказ.

Царская «привилея», данная донским казакам, не позволяла расправиться со Степаном, как с любым московитом: по закону, где было хоть два казака, они должны были сами судить третьего.

Рассмотрев подорожную грамоту Стеньки, его послали из Земского приказа с подьячим и со стрельцом в Посольский приказ, который ведал донскими делами.

В Посольском их встретил старик сторож.

– На кой леший вы его притащили, – ворчливо сказал он подьячему. – Ведаешь сам, до какого часа в приказах сидят. Веди назад, в Земский!

– Как хочешь, а нам до него дела нет, – возразил молодой подьячий. – Земский приказ не смеет держать донских казаков.

– Таскаться с ним еще по Москве! Мы иную заботу сыщем, – вмешался стрелец.

– И я не пойду назад! – заявил Степан. – Затаскаете тут по приказам туды-сюды! Что я – тать?!

– Идем, стрелец! – крикнул подьячий, уже повернувшись к дверям.

– Постойте, робята! – взмолился сторож. – Да как я с таким буянцем один?! Хоть его запереть пособите!

Но Стенька уже узнал о своих правах по пути в Посольский приказ от провожатого, молодого подьячего, который проникся к нему дружелюбием.

– Ты что, старый черт, царский указ нарушать?! – накинулся Стенька на старика. – В тюрьму меня, казака донского?!

– Ты не шуми, не шуми! – шепотом остановил его сторож. – Не то вот Алмаз Иваныч услышит. Ведаешь, что он нам с тобой сотворит?..

Однако Стенька поднял нарочно такой крик, что по пустым покоям, пропахшим пылью и плесенью, гулко пронесся отзвук. Со скрипом на шум отворилась дверь из какой-то комнаты, и показался рослый, не старый еще человек с холеной русой бородой, без кафтана, лишь в белой льняной рубахе с расстегнутым от жары воротом.

– Что стряслось? – строго спросил он.

– Из Земского привели казака донского, Алмаз Иваныч, – с низким поклоном сказал сторож. – Не смел я тебя тревожить...

– Кто привел, идите сюды, ко мне в горницу.

Наскоро расспросив подьячего о вине казака, Алмаз Иваныч отпустил его и остался вдвоем со Стенькой.

– Стало, ты мыслишь, что за правду вступился? – насмешливо спросил он, глядя в лицо Степана серыми, пристальными, усталыми от работы глазами.

– А что же он уговора не держит?! – запальчиво вскинулся Стенька. – Перво рожу побил мужику, а потом – все равно в приказ! Да еще наклепал про свою однорядку!

– А на что ж у царя на Москве приказы да судьи? Я мыслю, и без тебя разберут – как те звать-то? Степанка? – и без тебя, Степан, разберут! В Мунгальской орде и то судьи есть и свои законы. А ты не в орде – на Москве!

Дружелюбный голос думного, дьяка, прямой взгляд и его спокойная строгость внушили Стеньке доверие. Дьяк отложил пачку исписанных длинных «столбцов», придвинул к себе чистый листок бумаги и принялся молча что-то писать, глядя в Стенькину подорожную грамоту.