Николай Гумилев глазами сына - Орест Высотский

Но пока, как сообщал в письме Брюсову Гумилев, «…по приезде в Париж принялся усердно работать над прозой. Право, для меня она то же, что для Канта метафизика. Но, теперь, наконец, я написал три новеллы и посвящение к ним, все неразрывно связанные между собой». Гумилеву очень хотелось видеть их в «Весах» как можно скорее «по романтическим причинам», как он пояснял свое нетерпение. Действительно, все три новеллы объединены не только общим заглавием — «Радости земной любви», но и посвящением: они посвящены Анне Горенко и прославляют рыцарскую верность мужчины, целомудренную скромность девушки. В торжественных выражениях, подобающих эпохе Возрождения, поэт рассказывает о пламенной любви флорентийского поэта Гвидо Кавальканти к прекрасной Примавере, столь гордой и добродетельной, что она не смогла открыть возлюбленному свои нежные чувства.

Гумилеву хотелось как можно скорее преподнести новеллы той, кому они посвящены. Его не оставляла надежда, что, прочитав о том, как мертвый рыцарь даже в раю мечтает о своей возлюбленной, Аня поймет, что напрасно она не ответила любовью на любовь.

5 декабря 1907 года в Париже открылась выставка Нового русского искусства, и Гумилев поспешил на улицу Камартен, где в двух небольших залах висели картины пяти художников. На вернисаже он познакомился с художником Рерихом, «Королем выставки», как написал он в своем отклике на страницах «Весов». Гумилев нашел, что его живопись обладает духовным родством с искусством Поля Гогена: «Оба они полюбили мир первобытных людей с его несложными, но могучими красками, линиями, удивляющими почти грубой простотой, и сюжетами дикими и величественными, и, подобно тому, как Гоген открыл тропики, Рерих открыл нам истинный север, такой родной и такой пугающий».

В свои 34 года Николай Константинович Рерих был в расцвете творческих сил. Его имя стало широко известно в России. «Рерих — вот высшая степень современного русского искусства. Он глубоко национален, а не народен, — писал Гумилев, — манера его письма — могучая, здоровая, такая простая с виду и такая утонченная по существу…» Двадцатилетний поэт того же самого хотел достичь в своих стихах.

Тонко разбираясь в искусстве, Гумилев был совершенно неспособен разобраться в политических течениях. Он посылал стихи, рассказы и очерки в различные редакции, ничуть не заботясь о их направлениях. Стихи были посланы и в «Русскую мысль», и в «Перевал», и в «Русь», и в «Золотое руно», выпускаемое Рябушинским (узнав от Брюсова о его конфликте с этим респектабельным журналом, Гумилев покорно прервал отношения с редакцией). Радуясь тому, что «Раннее утро» поместило его стихотворение «Гиена», поэт замечает: «Сама газета мне показалась симпатичной, но я настолько наивен в делах политики, что так и не понял, какого она направления. Кажется, „приличного“». Брюсов посоветовал послать стихи в московскую газету «Столичное утро», но предупредил: «Вы по политическим убеждениям правый, а она — левая, но ведь и „Русь“ — левая, а Вы свои стихи в нее посылали». Гумилеву эти оттенки были безразличны. Всю жизнь он был уверен, что поэзия стоит намного выше политических дрязг.

Постоянная работа над стихом, встречи и беседы с Деникером, с Рене Гилем, знакомство с Вильдраком, переписка с Брюсовым, который посылал пространные наставления, — все способствовало совершенствованию поэтического мастерства. Написано было много, но прежде чем посылать в редакции, он по нескольку раз переделывал рукописи, заменял слова, вычеркивал целые строфы. Брюсову 7 января 1908 года он сообщал о рассказе «Золотой рыцарь»: «Этот последний рассказ я переписывал четыре раза всегда с крупными поправками».

Итогом парижских трудов явился появившийся в январе 1908 года сборник стихов «Романтические цветы», вторая книга, включившая 32 стихотворения; из них несколько было перепечатано из сборника «Путь конквистадоров», еще несколько было значительно переработано, но в основном стихи были новые. Отбор для книги делался так тщательно, что даже очень требовательный Брюсов упрекнул автора: «Напрасно <…> Вы были слишком строги к своим стихам. „Маскарад“, „Сегодня у берега“, „Неоромантическая сказка“ и др. имели бы право занять свое место в книге».

Готовя сборник к изданию, Гумилев то приходил в восторг от мысли о будущей книге, то впадал в уныние и готов был отказаться от ее издания.

Книга в скромном бумажном переплете вышла в количестве 300 экземпляров, из них 50 именных на дорогой бумаге, приобретенной в художественном магазине. Получив сборник из типографии, поэт почувствовал разочарование: ему виделось великолепное издание, солидная толстая книга, а получилась какая-то брошюра. Заглавие «Романтические цветы» выглядит полемичным по отношению к Бодлеру и его «Цветам зла»; здесь красота, романтика и добро, там отчаяние и тоска.

Получив от Гумилева экземпляр сборника, Брюсов писал ему: «Общее впечатление, какое произвела на меня Ваша книга, — положительное. После „Пути“ Вы сделали успехи громадные. Может быть, конквистадоры Вашей души еще не завоевали стран и городов, но теперь они вооружены для завоевания». Далее Брюсов перечисляет пьесы, какие ему понравились: «Юный маг», «Над тростником», еще многое и, конечно, весь триптих «Озеро Чад».

Да, Гумилев и сам видел, что вторая книга получилась значительнее первой. Недавние сомнения и робость сменились верой в себя. Это радовало и вдохновляло.

Брюсов выполнил обещание, в третьем номере «Весов» появился его отзыв на книгу. Сравнивая «Романтические цветы» с «Путем конквистадоров», он писал: «Видишь, что автор много и упорно работал над своим стихом <…> Стихи Н. Гумилева теперь красивы, изящны и большей частью интересны по форме; теперь он резко и определенно вычерчивает свои образы и с большей обдуманностью и изысканностью выбирает эпитеты». Расценив и эту книгу как ученическую, мэтр назвал Гумилева парнасцем, поэтом, схожим с Леконтом де Лилем. Это странно: различие между двумя поэтами разительно, и оно прежде всего в том, что Гумилеву совершенно чужда рассудочность. Парнасцем был скорее Брюсов, ведь это он почти декларативно возвещал:

В минуту любовных объятийК бесстрастью себя приневольИ в час беспощадных распятийПрославь исступленную боль.

Не обошлось и без отрицательных отзывов. В седьмом номере «Русской мысли» была статья В. Гофмана, где говорилось: «Если признать основным принципом искусства нераздельность формы и содержания, то стихи г. Гумилева пока большей частью не подойдут под понятие искусства». Довольно кисло оценил книгу и Андрей Левинсон в журнале «Современный мир». Но так или иначе, у молодого поэта теперь было имя, в редакциях его произведения принимали охотно, он сам говорил о себе, что «пошел в ход».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});