Фаталити. Цена его успеха - Брук Лин

Я стою спиной ко входу и резко оборачиваюсь, чтобы посмотреть на собеседника Алексея. Хочу скорее убедиться, что ошиблась. Но застываю при виде знакомого до хруста костей мужчины. Сердцебиение учащается при виде него. Все органы внутри меня бьют в гонг, оповещая об опасности. Я в миг превращаюсь в беззащитную восемнадцатилетнюю Илиану, которая столкнулась лицом к лицу с дьяволом, с которым заключила сделку, высосавшую всю душу, всю жизнь из неё.

Из-за спины мужчины появляется Ираклий, как идеальное завершение ко всему вышеперечисленному. Воскресенье. Раннее утро. Какого черта он не опохмеляется после вчерашней пьянки?

Все трое замечают меня. Взгляд Ираклия падает на мои пальцы, что держат сигарету. Его брови невольно вскидываются вверх от удивления. Наверное, помнит, что я была против любых вредных привычек.

Я делаю ещё одну затяжку, тушу сигарету об бачок и выкидываю в него окурок. Делаю глубокий вдох и выдох, выпрямляю спину и даю команду всем органам взять себя в руки. Натягиваю улыбку и подхожу к Алексею, чтобы поприветствовать его.

– Доброе утро, – целую его в щеку.

– Доброе, – улыбнулся он и обнял за плечи.

Мы отпускаем друг друга, я делаю шаг назад и перевожу взгляд на мужчину рядом с тренером.

– Это Вальтер Давыдович. Продюсер лейбла «Raven», – представляет тренер.

– О, мы знакомы, – артистично улыбаюсь, не сводя глаз с лица мужчины.

Он ещё не узнал меня. Но его подсознание начало работать. Ещё чуть-чуть, и до него дойдёт, откуда моё лицо кажется ему знакомым.

– Илиана, – озаряет его. – Я не ошибся?

Я продолжаю улыбаться и протягиваю ему руку. Он пожимает её.

– Что вы, разве вы можете ошибаться? – с усмешливым намёком отвечаю ему.

– Не ожидал вас увидеть здесь. Какими судьбами?

– Вы, наверное, забыли, но это мой родной город, – напоминаю с фальшивой любезностью.

– Илиана одна из моих лучших и любимых учениц, – вступает в наш диалог Алексей. – Чудо, что я встретил её в городе. Теперь надеюсь, что она примет приглашение и задержится в городе хотя бы до начала предстоящего шоу.

Я впервые слышу об этом. Наверное, это то, о чём он, как раз, собирался сегодня со мной поговорить.

– Настоящее чудо, – повторяет Вальтер. – Давно вас здесь не было.

– Чуть больше шести лет, после нашей с вами последней встречи, – отвечаю многозначно, не удержавшись от ехидства.

Вальтер не сводит с меня глаз. Я чувствую, как напряжены все его мышцы. Только он понимает весь смысл моих слов и знает, что вся моя любезность – блеф и игра.

Наконец, я перевожу взгляд на Ираклия. Он озадаченно хмурит брови, смотря на нас двоих. А я продолжаю свою игру.

– А вы Ираклий Дадиани? – улыбаюсь наивно. – Звезда лейбла «Raven».

Перевожу искромётный взгляд на продюсера. – Все, как вы и обещали, Вальтер Давыдович.

Мне нравится играть на струнах их психики. Считай, игра на скрипке. Ираклий всегда хотел, чтобы я приобщилась к музыке.

Мои слова заставляют смутиться взрослых. Все присутствующие знают, что нас связывало с Дадиани. Сам Ираклий раздражённо смотрит в мою сторону. Кажется, вот-вот бросится и придушит меня.

– Ладно. Мне пора, – говорю и перевожу взгляд на Алексея. – Подожду вас в холле.

Я прощаюсь с мужчинами, обхожу их и скрываюсь за металлическими дверьми. Достаю из сумки бутылку воды. Делаю глоток, освежаю горло.

Перед глазами стоит образ Давыдова. И он безжалостно возвращает меня в прошлое. В дни, когда всё начало катиться в бездну, а мне казалось, что наоборот.

Никогда не забуду наш отпуск. Это было прекрасное ощущение влюблённости, которое вновь зародилось в груди. Каждое его прикосновение, слово, взгляд доводили до мурашек. Казалось, будто нашим отношениям отроду месяц. Страсть, охватившая нас, сводила с ума. Любовь и потребность в друг друге вышла за грани.

Вся боль от первого раза притуплялась от осознания, что теперь я принадлежу любимому мужчине. Тогда я в полной мере почувствовала Ираклия; поняла, какой он мужчина – чуткий и нежный, горячий и хищный. Я никогда не видела его таким безумным и страстным. И это было прекрасно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

По возвращению обратно, Ираклий не хотел больше медлить. Мы сразу поехали к бабушке и сообщили о нашем решении жить вместе. Сначала она восприняла новость скептически, но, когда выслушала нас и поняла серьёзность наших намерений, дала своё благословение.

Его родители не были в восторге от идеи, чтобы мы жили вместе без свадьбы, но не сумели нас переубедить. Они начали предлагать нам финансовую помощь, но мы отказывались от всего. Были непоколебимы в решении, что жить и делать ремонт будем на собственные деньги.

В то время я уже начала работать – два раза в неделю давала уроки деткам до семи лет. И я получала за это не только деньги, но и колоссальное удовольствие. Именно тогда я твёрдо решила, что в будущем свяжу свою жизнь с преподаванием.

Последней, к кому мы поехали, была моя мама. Не для того, чтобы просить разрешения, а чтобы забрать мои вещи. Ираклий никогда не заходил в дом – дальше коридора я его не впускала. Тогда это случилось впервые, и его сразу накрыл рвотный рефлекс. Мне было стыдно и страшно. Я думала, что он бросит меня после увиденного. В доме стоял затхлый запах, от мамы несло перегаром, и всё вокруг было прокурено. Я редко бывала в доме, и все мои попытки привести его в порядок были уже бесполезны.

Мама была после пьянки. Лежала в одежде на диване. Ираклий не церемонился. Сообщил, что увозит меня, и я больше не буду с ней жить. А если она попытается хоть как-то навредить мне или поднять ещё раз руку, то он сделает всё возможное, чтобы лишить её родительских прав. Я была благодарна ему за решительность и твёрдость духа.

Что сделала мама? Она пригрозила ему судом. Сказала, что его посадят за совращение малолетки. Кричала на него, называла растлителем. Несколько минут мы позволяли этой женщине думать, что мне пятнадцать лет. Она была убеждена, что я учусь в девятом классе. И когда я ткнула её в это, когда напомнила, что мне исполнилось восемнадцать, и скоро я закончу школу, она будто на мгновение ожила. Словно вернулась в реальность, оглянулась и ужаснулась, что её депрессия и саморазрушение длятся долгие годы, а не месяц или два. Кажется, она даже не заметила, как я выросла. Она больше не произнесла ни слова в тот день. Молча вышла из комнаты и позволила мне спокойно собрать чемодан. Тогда я в последний раз была в отчем доме.

Мы начали с Ираклием совместную жизнь с чистого листа. Это вызвало бум среди знакомых и даже незнакомых нам людей. Вся молодёжь активно обсуждала, и кто-то даже осуждал нас. Но нам было плевать. Это было лучшим решением. Я до сих пор благодарна нам за смелость жить так, как мы хотели. Это подарило мне так много воспоминаний с Ираклием.

Квартира была небольшой, двухкомнатной. Основную мы превратили в нашу творческую зону – Ираклий писал там песни, я – танцевала. Кухня была совмещена с гостиной. Там было минимум мебели – кухонный гарнитур, холодильник, плита с одной конфоркой; маленький стол и два стула. А спали мы на матрасе на полу. И честное слово, этого было достаточно.

Родители постоянно хотели докупить нам мебель. А для нас, таких влюблённых, окрылённых и охваченных страстью, не было ничего лучше того, что мы имели. У нас была возможность спать на диване в творческой зоне, но мы не хотели. Вся суть, вся романтика заключалась именно в этом: в матрасе, на котором мы утопали в страсти и лежали, разговаривая и мечтая до самого утра; в маленьком обеденном столе, за которым мы завтракали перед учебой и ужинали после; в нашей творческой зоне, где стоял маленький диван, синтезатор, стеллаж с исписанными тетрадями Ираклия, и большое зеркало, чтобы я видела себя, когда танцевала. Этого всего было достаточно, чтобы чувствовать себя полноценными и счастливыми.

Я часто вспоминаю эту квартиру. В ней было мало мебели, но было много любви и счастья. Сейчас я живу в квартире с модным ремонтом, где обставлен каждый угол, но в ней нет того, что было у меня тогда.