Роса в аду - Дмитрий Леонтьев

— Что это? — удивилась Надя, вглядываясь в сумерки. — Мне показалось… Ой, крыса!

Она испуганно прижалась ко мне, словно ища защиты. Щекой я ощутил шелк ее волос, и я едва сдержался, чтобы не прижать ее к себе со всей силой.

— Это всего лишь крысенок, — шепнул я, успокаивающе гладя ее плечо. — Один маленький, глупый крысенок… Ты боишься мышей? Никогда бы не подумал…

— Я страшная трусиха, — призналась она. — Я очень боюсь мышей, пауков, змей…

— А бросилась мне на помощь… Хотя эти подонки могли представлять для тебя куда большую опасность, чем парочка гнилозубых крыс.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — улыбнулась она. — Будем прощаться вторично?.. Что это?.. О, нет!..

Она в ужасе уставилась на свою ладонь. Проследив за ее взглядом, я досадливо покачал головой — я забыл уничтожить следы крови на своей куртке, и теперь на ее пальцах виднелись темно-красные пятна.

— Это же… Ты ранен?! — с тревогой спросила она. — Они тебя ранили?! Почему ты ничего не сказал?!

— Царапина, — пренебрежительно отмахнулся я. — Если б и было что серьезное, я бы позаботился о себе, будь уверена. А это… Это даже не стоит внимания.

— Вот что… Нечего разыгрывать из себя героя. У тебя может быть заражение крови. Рану нужно срочно дезинфицировать и перевязать. К тому же она может оказаться куда опасней, чем ты думаешь. Стишком много крови… Поднимемся ко мне, там я тебя осмотрю.

— Мне уже хуже, — с улыбкой пожаловался я. — Мне настолько плохо, что, едва добравшись до твоей квартиры, я ослабну настолько, что до утра никуда не смогу уйти…

— Будем надеяться, что это царапина, — утешила она, увлекая меня за собой в подъезд…

***

— И правда, ничего страшного, — с облегчением сказала она, обрабатывая ранку йодом. — Не шипи так… Всего лишь царапина, а эмоций столько, словно это сквозная рана… Ты занимаешься атлетикой?

— Да, когда-то занимался… Очень давно, — подтвердил я, вспоминая Элладу. — В последнее время я предпочитаю заниматься техникой. Время диктует свои правила… Теперь-то я могу рассчитывать на чашку чая? Или на это твоя забота о раненом уже не распространяется?

— Ты совершенно беспринципный тип, — сообщила она. — К тому же шантажист. Ты бравируешь этой царапиной, вымогая у меня внимание к тебе. Откуда у тебя столько шрамов?

— Иногда я давал людям шанс выразить свое отношение ко мне.

— Надень рубашку. Или ты собираешься пить чай полуголым?.. Какой ужас! Свитер, рубашка, куртка — все в крови! Ты посиди пока здесь, а я поставлю чайник и быстренько все это простирну. А потом заштопаю.

— Спасибо, Надя, но насчет чая я передумал, — сказал я, забирая у нее одежду. — Я поеду домой и все это сделаю сам. Время позднее, завтра тебе на работу, и ты рискуешь не выспаться. Я чувствую себя прекрасно, так что доберусь до дома без приключений. Я ведь страшный эгоист, могу сидеть у тебя всю ночь напролет, пить чай и смотреть на тебя… Но я пойду. Я только что понял, что, оказывается, я — достаточно слабохарактерный. Боюсь опять все испортить. Мне все время ужасно хочется обнять тебя и поцеловать… И я боюсь, что ты рассердишься. Я не хочу рисковать, а это слишком большое искушение для меня… Отдыхай, из-за меня у тебя и так был достаточно тяжелый день.

Она растерянно смотрела, как я одеваюсь и иду к выходу.

— Я буду смотреть в окно, — сказала она. — Они могут вернуться и…

— Могут, — согласился я. — Но самый страшный вред, который они способны мне причинить — это изгрызть покрышки моей машины… Не обращай внимания, это окончание одной шутки, понятной лишь посвященным… Мы еще увидимся.

— Подожди… Может быть, это не очень вписывается в правила "хорошего тона", но… Чем ты занимаешься в эту субботу?

— Исполняю любые твои желания.

— Меня пригласили на встречу школьных друзей. Нечто вроде выпускного бала с танцами, праздничным столом… Многие придут парами, и я подумала…

— Это очень хорошая мысль, — одобрил я. — Я обожаю балы. Я вообще обожаю все, что связано с тобой. Балы, институты, зонтики, цветы, бандитов, женщин… Нет, женщин я, пожалуй, все-таки не люблю.

— Вот как? — прищурилась она. — А я — не женщина?

— Нет, — твердо ответил я. — Ты, это… Ты — это ты. Тебя нельзя ни с чем сравнивать и нельзя конкретизировать. Я впервые понял глубину слова "ненаглядная". Это та, на которую "не наглядеться". Так вот, ты — ненаглядная. И еще…

— Иди, говорун, — она легонько подтолкнула меня к выходу. — Уходя, не оглядываются, а ты уже целый стих сложил, стоя на самом пороге…

И прежде, чем я успел что-то понять, коснулась губами моей щеки. Когда звездочки закончили свой хоровод перед моими глазами и головокружение оставило меня, дверь ее квартиры уже закрылась. Я повернулся и, словно во сне, побрел прочь…

Дома я упал в глубокое, мягкое кресло, забросил ноги на журнальный столик и расслабленно вздохнул. Отражение долго рассматривало мое лицо из Зазеркалья, а потом спросило:

— Если я скажу, что у тебя лицо деревенского идиота, нашедшего на дороге красивую пуговицу, ты опять будешь меня мучить?

— Что? — очнулся я от грез.

— Я сказал, что ты прекрасно выглядишь… Только вот эти дырочки в одежде, на твоей груди, говорят мне о том, что сегодня кто-то умер.

— Ты не поверишь, но я чувствую себя счастливым. За много лет я впервые вспомнил, что это такое…

— Каждый развлекается, как может, — пожал плечами призрак. — А что, ты изобрел какой-то новый способ убийства?

— Я не про это, — поморщился я. — Я о девушке.

— У тебя все получилось? — расплылось в улыбке отражение.

— Нет, — счастливо признался я. — Ни черта у меня не получилось. Сперва меня выгнали, а потом… потом я сам ушел.

Улыбка исчезла с лица отражения, и призрак надолго задумался. Минут тридцать он шевелил губами и крутил в воздухе пальцами, а потом робко уточнил:

— Что-нибудь из области мазохизма?

— Ну-у… Можно сказать и так.

— Уф-ф! — с облегчением вздохнул призрак. — А я уж было испугался, что ты влюбился…

Я посмотрел в зеркало с таким выражением, что он схватился руками за голову:

— О, нет! Только не это! Скажи мне, что то, о чем я подумал — неправда…

— Дай мне лучше хорошего вина и томик стихов. Что-нибудь, чем можно насладиться. Гете, Есенина или Тагора…

— Повелитель, — сказало отражение, протягивая мне на подносе требуемое. — Ты можешь меня растерзать, но я должен напомнить… Она — человек. Живой и смертный. Люди стареют, повелитель. Стареют, болеют, предают, обманывают… В общем, занимаются всем, что свойственно людям… — И поставь музыку, — добавил я. — Что-нибудь нежное, уносящее… А если еще раз откроешь свой рот, я тебя в кривом зеркале припечатаю, — не меняя интонации, предупредил я. — Это будет весело, но ты смеяться не будешь…

— Повелитель, — с мольбой в голосе сказал призрак. — Твоя воля уничтожить меня, но не делай того, что может повредить тебе. Любовь — это смерть для всего, что существует в нашей империи. Наше могущество умирает там, где рождается любовь. Ты погубишь себя, повелитель.

— Не бойся, это иная любовь.

— Князь, твои силы и возможности велики. Твои игры и забавы, как и твоя работа, простираются на все, происходящее на земле. Но эта игра опасна. В данном случае, развлекая себя, ты рискуешь. Любовь не может быть "иной". Даже самая "земная" любовь, предтеча той, Великой.

— Что ты можешь знать о любви? — спросил я. — Я был создан от Любви, я знал Ее. Потом меня увлекли знания… Так уж получилось, что из-за своего любопытства, силы и характера я принял на себя эту работу. И я очень долго не видел даже луча того, лучшего, единственного чувства во Вселенной. А теперь мне что-то вновь напомнило о нем. Не мешай мне наслаждаться этой ускользающей памятью. Как ты можешь давать мне советы, если даже ты не знаешь, кто я и зачем я… Но за заботу — спасибо.

— Что ты сказал? — слабым голосом спросило отражение.

— Я сказал: спасибо, — терпеливо повторил я. Призрак понимающе кивнул и упал в обморок. Я поднял бокал вина к своим губам и открыл томик стихов…

— А ты совсем не изменился, Сергей, — улыбнулась Надя, с рождающей у меня ревность нежностью оглядывая бывшего одноклассника. — Как же я рада всех вас видеть…

"Да, — подумал я угрюмо. — И эти рыжие усы он тоже носит с первого класса… Зря я сюда пришел. Она радуется каждому из них, словно ребенок. Такое ощущение, что она влюблена во всех сразу. И чего радоваться? Ну, учились все вместе когда-то, на переменах подзатыльниками обменивались… А теперь-то зачем встречаться? Чтоб они на нее глазели? Чтоб она каждого одноклассника вот так, в щечку, целовала?! Даже настроение испортилось… А может, я — ревнивый? Нет, не ревнивый. Конечно, не ревнивый… Я — очень ревнивый!.."