Щит земли русской - Владимир Буртовой

Когда возвратились домой и Виста приготовила ужин, Михайло призвал к столу Антипа и Луку с Могутой. Трапезничали ратники, потом отдыхали, а как опустилось солнце за лесистые увалы запада, встали на молитву за спиной старейшины Воика: кто знает, всем ли суждено вернуться с поля брани. Знали твердо лишь, что сеча будет лютая, не на живот, но на смерть!

Уже затемно все вышли во двор: Янко и отец Михайло в полном воинском снаряжении, а ратай Антип в шеломе со щитом, но кольчугу надеть отказался, тяжко в ней и непривычно ратаю. И меч Антип не взял, в руке у него топор на длинной рукояти. Это оружие ратай любил более другого, привычнее оно было ему. Вольга и Василько последовали за старшими, оба выбрали в кузнице короткие, по силам, сулицы. Женщин старейшина Воик дальше ворот из под ворья не пустил:

— Слезы свои оставьте дома. Да молите богов, чтобы живы все вернулись. Не на охоту собрались мужи — ратоборствовать!

Обернулся Янко в последний раз, увидел мать Висту — руки на груди сложила, должно, молитву шепчут губы. Рядом в белом платне и с белой бородой старейшина Воик.

«А где Ждана? Заробела выйти вперед матери своей Павлины, за спиной старших осталась…»

Мокрый торг — и за день не просох после вчерашнего дождя — заполнен белгородцами. Рядами стояли две сотни воев из пешей заставы воеводы Радка, а чуть поодаль, у Киевских ворот, возле коновязи, готовились к сече три сотни конных дружинников под началом Ярого.

Воевода Радко принимал белгородцев по одному и спрашивал:

— Чем владеешь? — и тут же с возов выдавал ратнику кольчугу, щит, а к ним меч или лук со стрелами, копье или боевую палицу с острыми шипами. Одних посылал в сторону Киев ских ворот, других собирал в десятки и направлял на стены — Белгород стеречь на время сечи.

— Михайло, — позвал воевода Радко, как только отец Михайло и Янко с ратниками приблизились к нему, — возьми под свою руку пеших белгородцев и пришлых. Мужи крепкие, к сече приучены. Будь им за младшего воеводу. Ты же, Янко, иди к заставе, там ждут тебя.

Янко простился с отцом глубоким поклоном, прошел через торг и по улице к воротам, встал рядом с Ярым. Сотник, свесив на грудь седую голову, о чем-то сосредоточенно думал, изредка ковырял влажную землю склоненным копьем. Стояли так в молчании не долго — подошел воевода Радко и руку на стремя коня Ярого положил.

— Сечу поведем, как условились, — сказал воевода. — Береги воев, Ярый. Сгибнет застава, коли печенеги замкнут строй за вашими спинами и путь на Белгород закроют. Держитесь кучно, когда назад станете пробиваться — отставших посекут находники без всякой для города пользы. Ночь вон какая темная, не растеряйте друг друга.

Ночная тьма, ветреная и неспокойная, с каждым часом набирала буйную силу. Луна то и дело ныряла в мелкие летучие облака, верховой ветер гнал их с севера, в сторону Дикого Поля. Между облаками возникали на миг и снова гасли настороженные звезды, то в одиночку, то кучками — созвездиями.

— Как зажгутся у ворот два костра, отходите спешно — стало, дружина не в силах более сдерживать находников, — все напутствовал Ярого воевода Радко. Ярый ответил:

— Сделаем все, как задумали. Будут помнить степняки эту ночь! Устроим печенегам кровавую тризну! — Голос старого сотника налился гневом. Знал Янко, что у старого дружинника было в далеком прошлом другое имя, но за нрав свой, за неукротимую страсть в сечах с ромеями сам князь Свято слав прозвал его Ярым. Носит он свое новое имя, как и многие шрамы на теле, уже не один десяток лет.

Ночь пошла на вторую половину и уже готова была уступить место ранней заре, когда бесшумно раскрылись ворота, осторожно опустился мост через ров.

— Ну, братья, послужим земле Русской, — глухо проговорил Ярый. Янко ударил коня, пригнул копье в низких воротах.

Птицей-ласточкой из-под стрехи старого сарая на волю вырвались конные русичи на поле перед Белгородом. Остались позади ворота, ров и неширокое пространство между рвом и сторожевыми кострами. Упали печенежские стражи, так и не поняв со сна — то ли грянула на них дружина князя Владимира, то ли бог русичей послал этих крылатых батыров с темного неба. Не хотелось верить им, что малые числом белгородцы найдут в себе силы для такого удара.

Падали находники возле костров, падали на жаркие угли, и тогда на них загоралась одежда, чадя над полем. Конная дружина прошла сквозь полусонный, внезапным ударом растрепанный стан, как проходит змеиноголовое копье сквозь стог сухого сена. Не стал Ярый ввязываться в сечу с войском, которое строилось пока что в не связанные между собой сотни. Знал — как одной ладонью не собрать всего днепровского песка, так и дружиной в три сотни не перебить печенегов. Об ином мыслил воевода Радко, посылая Ярого. Нацелил он своих воев на поводных коней печенегов. В руках у русичей уже горели заранее приготовленные смоляные факелы на длинных древках, зажженные от огня сторожевых костров. Вой голодной волчьей стаи, которому так умело подражали русичи, взбудоражил коней. Дикое ржание покрыло черную ночную степь и покатилось за Ирпень-реку, потом по просторному займищу к далеким темным лесам.

А русичи огненным полукружьем рассыпались, копьями колят и факелами жгут перепуганных коней, гонят их в угол между кручами реки и Перунова оврага.

— Янко, не забывай! — то и дело покрикивал сотенный Ярый. Но Янко и сам помнил: больше смотреть назад, не дает ли тревожного сигнала воевода Радко, не пора ли идти городу на помощь?

— Нет костров! — отвечал каждый раз Янко, а сам продолжал скакать стремя в стремя с Ярым. Напуганный огнем и волчьим воем, ломая ноги, хребты, разбивая во тьме головы страшными по силе ударами копыт, рухнул с кручи табун. Лишить степняков поводных коней — значит лишить их силы и подвижности. Знал это опытный воевода Радко, давно приметил он, что печенеги значительную часть коней прячут на ночь позади войска, у Перунова оврага, потому и решил воспользоваться темной ночью и беспечностью врага, уверовавшего в превосходство своего бессчетного войска.

Не сразу разобрались печенежские князья, куда делась конная дружина урусов, и только когда разглядели у себя за спиной мелькание факелов, услышали жуткий волчий вой и дикое ржание гибнущих коней, поняли, какую беду принесла им эта ветреная облачная ночь. Вскочили в седла те, кто коней держал у кибиток. Скорее! Скорее туда, где носятся эти ночные духи с огненными факелами! Быть может, удаст ся еще отбить хоть часть поводных коней, наказать урусов за дерзость. Урусы погнались за табуном и сами попали в капкан: из угла между крутоярьем и рекой им уже не вырваться к городу!