Приключения Саламуры - Арчил Сулакаури

Но было поздно: Фринта уже шла по безлюдной улице к дому великого поэта Хиларио Буэры.

Осмотрев все комнаты, первый министр подскочил к своему телохранителю:

— Ты не видел мою дочь?

— Она прошла минут десять назад.

— И ты её выпустил? Идиот!

— Я не посмел задержать дочь первого министра.

— «Не посмел»! — передразнил его Бородавка. — А доложить ты мог?

— Но я не знал, что…

— Господи, сколько вокруг дураков! — воскликнул первый министр и приказал: — За мной!

Бородавка быстрыми шагами шёл по улице, надеясь догнать Фринту. По пятам за ним следовал личный телохранитель с дубинкой в руке. Он был готов размозжить голову каждому, кто попытается совершить покушение на первого министра.

Миновали одну улицу, другую… Фринты и след простыл. На углу третьей улицы остановились. Чуткий слух Бородавки уловил какой-то шёпот.

— Вернёмся, — сказал первый министр телохранителю, — там слишком темно.

Будь сейчас рядом с ним Зуботычина, Бородавка и не подумал бы возвращаться, а новому телохранителю он доверял не до конца.

— Уже ночь, ничего не видно, — охотно согласился телохранитель.

Они повернули назад. Несколько человек, отделившись от стены, преградили им путь. Бородавка шарахнулся вправо. Но и там его поджидало человек десять. Все пути для бегства были отрезаны.

— Я первый министр! — крикнул в темноту Бородавка.

— Прекрасно, — ответил кузнец, — именно вы нам и нужны.

— Ни шагу с места — иначе всех накажу! — пригрозил Бородавка.

— Нас не запугаешь. Лучше освободи наших братьев.

— Как вы смеете, да я вас…

— Соль на хвост насыплешь, крикун! — разозлился кузнец. — За что бросил в камеру бедную девочку?

— Какую ещё девочку? — будто не понимал Бородавка.

— Пастушку светлячков.

— Первый раз слышу, — сказал Бородавка, а сам подумал:

«Если Раза выдал нашу тайну, я выколю ему и второй глаз».

— Веди нас в тюрьму, — приказал кузнец. — И смотри у меня…

— Никуда я вас не поведу. Я ищу Фринту.

— О ней не заботься, — спокойно ответил Цомизелия. — Фринта у меня дома, они там с Буэрой воркуют.

— Подлецы, отняли у меня дочь! Фринта могла стать королевой! — завопил первый министр.

— Довольно, пощади свою глотку, — отрезал кузнец. — Пошли, времени у нас мало.

Бородавка нехотя поплёлся в сторону тюрьмы. Изредка он бросал косые взгляды на телохранителя: дескать, оплошал, понадеявшись на него. А сам всё сокрушался, что так не вовремя спятил с ума Зуботычина.

Зуботычина в клетке. Западня

Пока Бородавка в окружении заговорщиков идёт к тюрьме, посмотрим, что делает Саламура. Помните, мы оставили его в камине? Вы, наверное, помните и то, что Разе было приказано перевести мудрого Акти-Лу в другую камеру?

В тот вечер начальник тюрьмы поступил опрометчиво и вскоре пожал горькие плоды. Дело в том, что, переселяя Акти-Лу, он не закрыл камеру: мол, зачем это, там ведь никого нет.

Едва смолкли шаги, Саламура вылез из камина, подошёл к двери и осторожно высунул голову. В коридоре никого не было. Пастушок па цыпочках прошёл немного и вдруг услышал какие-то странные звуки — кто-то пел или выл. Саламура, прижимаясь к стене, крался по коридору. Голос показался ему знакомым, вскоре он узнал и слова песни:

Нет на свете человека

Скупее Бородавки.

Прячет золото в носу,

Словно в тайнике.

«Это же Зуботычина», — удивился Саламура. Пастушок продвигался теперь ещё осторожней. В конце коридора он увидел огромную клетку, в которой сидел, как волк в зоопарке, известный силач Зуботычина.

Видно, от нечего делать бывший телохранитель пел.

— Здравствуй, Зуботычина, — подошёл к клетке Саламура. Зуботычина молча взглянул на пастушка.

— Почему ты в клетке? — спросил Саламура, уверенный в том, что Зуботычина не узнал его.

Бывший телохранитель первого министра ехидно улыбнулся и сказал:

— В камере меня не удержишь, одним ударом кулака разнесу дверь в щепки. А с клеткой мне не справиться, как и с тобой.

— Значит, ты узнал меня?

— Узнал, узнал, даже несмотря на грим. С чего это ты так выкрасился?

— Мы решили освободить всех узников, вот я и выпачкался, пробираясь сюда через дымоход.

— И меня освободите?

— Говорят, ты рехнулся.

— Это когда не одолел тебя, а сейчас я снова в своём уме.

— Что-то не верится.

— А ты испытай — выпусти, и я сделаю всё, что прикажешь. Буду твоим рабом.

— Я не признаю рабства.

— Эх, никто мне не верит.

— Скажи, если тебя освободят, ты опять станешь телохранителем Бородавки?

— Чего? — взревел Зуботычина. — Это он, Бородавка, посадил меня в клетку. Мы ещё встретимся, и я заставлю его проклинать день своего рождения.

— Значит, ты даёшь слово поступать так, как я велю?

— Честное слово! Буду слушаться только тебя.

Саламура научил Зуботычину, как ему поступить. В коридоре раздались шаги. Это вернулся Раза. Усадив Акти-Лу в запасную камеру, он шёл, беззаботно бряцая ключами.

И вдруг увидал чёрного мальчика, разговаривающего с Зуботычиной. Раза не поверил своему единственному глазу.

— Что за чертовщина! — крикнул он. — Откуда ты взялся?

— Я трубочист.

— Трубочист? А что ты делаешь здесь?

— Как — что? Чищу дымоходы.

— Но кому это надо? Печей здесь не топили лет двадцать.

— Поэтому и поручили мне…

— Врёшь! — возмутился Раза. — Кто мог тебе поручить?!

— Вы мне не верите?

— А что у тебя общего с этим полоумным?

— Просто болтаем о том о сём.

— Тебе повезло, освободилась камера, — зло пошутил начальник тюремной стражи. — Посиди, пока выясним твою личность.

— Я лучше здесь постою.

Саламура прижался спиной к клетке. Раза схватил его за грудь, но пастушок уцепился пальцами за прутья.

— Брось артачиться, — приказал Раза и обхватил Саламуру руками.

Зуботычине только этого и надо было. Он мигом высунул правую руку и притянул к себе начальника тюремной стражи. Раза скорчился от боли.

— Ой, больно, отпусти, — заревел он, — отпусти, мальчишка сбежит! — Зуботычина схватил его и второй рукой.

Раза извивался. Потом обмяк, опустился на колени. Саламура снял у него с пояса связку ключей.

— До моего возвращения крепко держи этого негодяя, — сказал Саламура и начал открывать камеры. — Сидите пока на местах, — предупреждал он арестантов. — Сначала я открою все двери и только потом взломаем крепость изнутри.

Покончив с первым этажом, Саламура поднялся на второй. Заключённые обнимали его, целовали.

— Не надо меня благодарить, — сказал пастушок, — главные бои впереди.

А сам подумал: «Вся надежда на третий этаж, там я наверняка найду Байю. Светлячки не могли ошибиться, она здесь, в тюрьме».

Но Байи не оказалось и на третьем этаже. «Что же делать, где её искать?» — недоумевал пастушок. В это время с улицы донёсся шум. Саламура обратился к узникам:

— Следуйте за мной, братья, восстание началось!

Бородавка не сдержал слово. Пастушок в секретной камере

Первый министр и его телохранитель подвели заговорщиков к тюрьме. Дубинорукие, ещё издали заметив надвигающуюся толпу, приготовились к отражению атаки. Однако впереди шёл Бородавка, и гвардейцы дали отбой. Новый командир взвода, до этого он служил начальником штаба, мудро рассудил:

— Не с войной они идут к нам, а с миром. Бородавка заверил кузнеца, что немедленно откроет ворота и выпустит арестантов всех до единого.

— Слово есть слово! — заключил первый министр и приказал телохранителю следовать за ним. Но кузнец решительно воспротивился.

— Ваш телохранитель останется заложником, — сказал он, — идите.

Первый министр бодрой походкой направился к гвардии. Кузнец подумал: «Только напрасно мы мучили бедного Саламуру, вот ведь как легко добились победы!»

Но вероломный Бородавка думал иначе. Он-то не считал войну для себя проигранной. Едва первый министр очутился за спинами дубиноруких, он сразу же крикнул:

— Разгоните этих собак!

Гвардейцы повиновались и кинулись на толпу восставших, и те поняли, что совершили ошибку: нельзя было выпускать Бородавку. Но теперь они могли только кусать себе локти. Гвардейцы, выбросив вперёд руки с дубинками, шли на повстанцев. Тогда кузнец приказал своим соратникам достать дубинки.

— Встретим карателей во всеоружии!

Назревало кровопролитие. В это самое время из тюрьмы хлынули заключённые. Она ударили гвардейцам в спину. Те побросали дубинки, решив, что сопротивляться бессмысленно.

А Саламура побежал назад, в тюрьму, — ведь Байю он так и не нашёл.

Начальник тюремной стражи орал не своим голосом, И чем сильней он кричал, тем больней сжимал ему руки Зуботычина.