Генерал В. О. Каппель - А. Федорович

Зная в какое возбуждение придет Каппель от этой телефонограммы, полк. Вырыпаев смущенно пошел к Главнокомандующему и, встретив его вопросительный взгляд, молча протянул телефонограмму. Каппель прочел и поднял на Вырыпаева тяжелый взгляд воспаленных от бессонных ночей глаз. Отбросив в сторону стул, он смял в руке телефонограмму, швырнул ее на пол, растоптал ногами и под бешеным ударом кулака по столу подпрыгнула и опрокинулась чернильница. Задыхаясь, машинально хватаясь за кобуру, бросил фразу: "Если бы он был здесь!"

Вырыпаев понял, что было бы с Зиневичем. если бы он сейчас встретился с Каппелем. Звеня шпорами, бросился он в телеграфное отделение. Аппарат с городом еще не был разъединен и щелкал впустую.

-- "Пиши, передавай", крикнул перепуганному телефонисту. -- "Скорее, сейчас -- я буду диктовать", и опять, как после сцены с ген. Лебедевым, Вырыпаев увидел, как у Каппеля задрожали плечи. Смысл и, приблизительно, слова ответа, как пишет полк. Вырыпаев, был таков: "Вы, взбунтовавшиеся в тылу ради спасения собственной шкуры, готовы предать и продать своих братьев, борющихся за благо родины. И прежде, чем посылать делегатов для переговоров о мире, нужно иметь их согласие -- захотят ли они мириться с поработителями России". У Каппеля захватило дыхание, в глазах поплыли черные пятна и он схватился за край стола -- сказались бессонные ночи и работа сверх сил. "Всё", резко уронил он и, взяв себя в руки, отошел от стола. Но снова бешенство и презрение к изменникам охватили с силой, от которой кружилась голова.

"Нет не всё", сказал, возвращаясь к телефонисту.

-- "Добавь -- с изменниками родины я не разговариваю!"

Наиболее верные части 3-ей армии еще не подошли к Минино -- связь с ними была прервана, а время не ждало -- нужно было взять инициативу в свои руки. И несмотря на решение обойти город, надо полагать, с целью демонстрации, чтобы ввести противника в заблуждение и отвлечь его внимание от своего истинного намерения, Каппель, собрав всю имеющуюся конницу, бросился в атаку на город-изменник. Пулеметными очередями, артиллерийским огнем была встречена атака и медленно навстречу атакующим вышел из города броневик. В туманном морозе было с трудом видно, что ветер рвет на нем красный флаг. Захлебнулась атака, отбита, откатилась. Позднее выяснилось, что броневик был польский под бело-красным флагом, а поляки были верными союзниками и поддерживать изменников не стали бы.

Постепенно к Минино и Заледеево подошли все части Армии. В одиночку, группами, целыми командами уходили в город, с разрешения Каппеля, все слабые и нежелавшие больше бороться. И когда Армия очистилась от них, когда в ней остались только те, кто решил бороться до конца, Каппель двинул их в обход с севера и юга города. Двигаться дальше эшелону штаба фронта было нельзя и Каппель, пропустив последние части, приказал чинам штаба выгружаться и включаться в общую колонну. Это произошло в последнюю минуту, когда генерал уверился, что сзади не осталось никого. Но на задержавшийся с выгрузкой штаб уже налетели передовые части красных. Уехавший верхом с последней частью Каппель избежал встречи с врагами, большинство штаба успело спастись и только поручик Бржезовский, крикнувший "Прорвемся", попал в плен. Большая часть документов штаба и личные вещи и документы Каппеля были захвачены противником.

Писать о том, как Армия обошла город, как она отбивалась от красных частей, высланных ей наперерез не приходится -- об этом кошмарном движении полуживых людей, предводительствуемых Каппелем, писалось не раз. Но так или иначе, этот марш белых частей, значительно уступавших противнику, усталых, обмороженных, голодных, везущих с собой раненых, больных, жен и детей, нужно рассматривать как новую блестящую победу Каппеля, сумевшего вывести Армию из безнадежного положения. В этом особенно ярко проявилась сила обаяния самого имени "Каппель", бесконечная вера всех белых бойцов в своего вождя, преклонение перед его авторитетом. В сознании их, этих бойцов, для Каппеля не было ничего невозможного и если он приказал идти вперед, значит это можно, это нужно и никакие препятствия этого движения задержать не смогут. И это движение, этот прорыв были победой, превосходящей все прежние победы Каппеля. Выведя Армию из красного кольца, он спас ее и победил.

После Красноярска, в деревне Чистоостровской, Капнель созвал совещание начальников отдельных частей. Было выяснено, что железная дорога на восток от Красноярска захвачена противником. Было решено сделать обход севернее, по льду замерзшего Енисея. Этот обход затруднялся стычками с местными партизанами, но Каппель вел Армию вперед и вывел к деревне Подпорожной, лежавшей у впадения в Енисей реки Кан. Здесь Каппель снова созвал совещание начальников для решения вопроса о дальнейшем движении. На этом совете мнения разделились. Каппель считал, что нужно дальше двигаться по реке Кан, но другая группа начальников считала, что безопаснее двигаться на север по Енисею, почти до Енисейска, а оттуда по Ангаре идти к Байкалу, Это удлиняло путь больше чем на тысячу верст и частям пришлось бы идти по почти безлюдной снежной пустыне. Каппель, учитывая это, горячо отстаивал свой вариант, но так как в обоих случаях над частями висела опасность гибели, то он разрешил своим оппонентам вести свои части по намеченному ими пути. Этим путем двинулся Барнаульский полк с полковником Богословским, отряд Томской милиции с поручиком Трухановичем и другие немногочисленные части, а Каппель с оставшейся частью Армии начал свой последний поход по Кану.

Полковник Вырыпаев, бывший все время с Каппелем, пишет в своих воспоминаниях так:

"Части во главе с генералом Каппелем стали спускаться по крутому, почти отвесному берегу порожистой и местами незамерзшеи еще реки Кан, зажатой между отвесными ущельями гор, покрытых непроходимой, дикой тайгой. Обычно зимой таежные охотники проезжали по льду реки до первой деревни Барги в девяноста верстах от Поднорожной. Передовым частям, с которыми следовал и Каппель, представилась картина ровного, толщиной в аршин, снежного покрова, лежащего на льду реки. Но под этим покровом по льду струилась вода, шедшая из незамерзающих горячих источников с соседних сопок. Ногами лошадей перемешанный с водой снег при 35-градусном морозе превращался в острые бесформенные комья, быстро становившиеся ледяными. Об эти комья лошади портили себе ноги и выходили из строя. В аршин и более толщины снег был мягок, как пух. и сошедший с коня человек утопал до воды, струившейся по льду. Валенки быстро покрывались толстым слоем примерзшего к ним льда, отчего идти было невозможно. Поэтому продвижение было страшно медленным. А через какую-нибудь версту сзади передовых частей получалась хорошая зимняя дорога, по которой медленно с долгими остановками, двигалась бесконечная лента повозок и саней, наполненных самыми разнообразными, плохо одетыми людьми. Незамерзающие пороги реки приходилось объезжать, прокладывая дорогу в непроходимой тайге. Через 4-5 верст пути по Кану проводники предупредили генерала Каппеля, что скоро будет большой порог и если берега его не замерзли, то дальше двигаться будет нельзя, вследствие высоких, заросших тайгой сопок. Каппель отправил приказание в тыл движущейся ленты, чтобы тяжелые сани с больными и ранеными временно остановить и на лед не спускаться, чтобы не оказаться в ловушке, если порог окажется непроходимым.

При гробовой тишине пошел снег, не перестававший падать почти двое суток; от него быстро темнело и ночь тянулась почти без конца, что удручающе действовало на психику людей, двигавшихся вперед со скоростью одна-полторы версты в час. Идущие кое-как, прямо по снегу, на остановках, как под гипнозом, опускались на снег. Намерзший на валенках лед делал их невыносимо тяжелыми, ноги отказывались двигаться. Поэтому многие продолжали сидеть, когда нужно было идти вперед, и оставались сидеть навсегда, засыпаемые хлопьями снега. Последние дни, часы Каппеля отсчитывала судьба. Спускаясь по скалистому берегу Кана на его предательский лед, Каппель вел Армию, спасая ее и приближаясь к гибели сам. То верхом, то ведя коня в поводу, он делил с Армией ее труд и боль, армией, которая прорываясь в бесконечных стычках и боях, полуживая, шла за ним, потому что ее вел он. В туманном сорокаградусном морозе, как в бреду, шли люди, забывшие что такое теплая изба, спутавшие день с ночью, утолявшие голод горстью муки или куском мерзлого сырого мяса, отрубленного клинком, с обмороженными черными лицами, люди готовые каждую минуту схватить заржавевшую винтовку, страшные в своих разношенных валенках и уродливых разномастных шубах, удивленно озиравшиеся, если кругом было тихо и морозный воздух не резали пулеметные очереди и винтовочная трескотня -- люди-призраки, до идолопоклонения верящие в того, кто их вел.

А он, с каждым шагом приближавшийся к своему концу, худой, с покрытыми инеем бородой и усами, такой же голодный и промерзший, уставший еще более их, неумолимо требовал сам от себя только одного -- спасти тех, кто пошел за ним, кто в него верит. Это стало его больной идеей, главным смыслом жизни, это заставляло двигаться вперед усталое тело, казаться бодрым, когда сами собой закрывались глаза, улыбаться и шутить, когда в душе была мучительная боль. И как древние полководцы или русские князья вели свои рати, возглавляя их, находясь впереди всех своих воинов, так шел этим проклятым путем впереди всех и Каппель.