Конан и призраки прошлого - Дункан Мак-Грегор

Но и это можно стерпеть, если месть осуществится, если киммериец со стрелой в груди уйдет наконец на Серые Равнины… Этей даже вспотел, представив себе такую великолепную картину — Митрадес, кругом толпа (вонючие свиньи, чтоб их всех к Нергалу в пасть), крики, смех, песни… И вот стрелки из балаганов поднимают к небу свои луки… разноцветные ленты, привязанные к стрелам, трепещут, щекочут лицо… Толпа в ожидании зрелища замирает и… «О, Митра! О, великий и светлый… („и Эрлик тоже!“ — торопливо добавил Этей) Неужели не позволено будет мне испытать подобного восторга?» Он до боли закусил губу, чувствуя, как из глаз потекла влага и, не в силах сдержаться, всхлипнул.

— Не надо… Мягкая рука провела вдруг ласково по его мокрой от слез щеке. Велина! Смешная девчонка… Она решила, что он горюет о Леонсо!

— Не надо, слышишь? Его уже нельзя вернуть. Я думаю, так хотел Митра… Хотя… Я сама бы загрызла того, кто это сделал!

— Наверняка, какой-нибудь бродяга, — отозвался Этей слабым голосом, безумно веселясь в душе. — Их тут столько шатается… Хотят поживиться на Митрадесе…

— Как и мы…

— Как и мы, — равнодушно согласился он.

Велина вытянула из кучи длинную соломину и сунула ее в рот. Задумчиво уставясь в самое ухо стрелку, она помолчала немного, потом тихо и странно произнесла:

— А вдруг это кто-то из нас?

— Да ты что? — возмутился Этей. — Кому нужно? Леонсо был строгий, но справедливый хозяин. Его все любили… Нет, Велина. Мы псы и ублюдки, я знаю, но убийц среди нас нет!

Стрелок сказал последние слова так твердо, так уверенно, что на миг сердце его защемило от гордости за себя и своих собратьев; но со следующим же вздохом он осознал комичность этого чувства и чуть было не расхохотался; крепко зажав рот ладонью, он искоса посмотрел на молодую женщину. Вертикальная полоска света — от уличного фонаря — из прорехи в полотнище повозки тускло освещала ее простое, но милое лицо, на котором Этей прочитал отражение своего мимолетного ощущения: карие глаза ее блестели живой слезой, брови были чуть приподняты, а красивые губы сжаты. Сдерживая смех, он провел рукой по ее бедру, что по очереди ласкали все лицедеи их балагана — ему опять захотелось поиграть, и хотя сие, несомненно, могло сказаться весьма пагубно для него, он все же не утерпел.

— Велина, ты не помнишь, кто выходил из кабака следом за Леонсо?

— Когда его позвал этот… Гельде?

— Ну да.

— Мы все вместе вышли, почти сразу…

— А кто первый?

— Не помню… Кажется… Кажется, ты. А почему ты спрашиваешь? Ты начал сомневаться в…

— Нет-нет, просто я подумал… Может, кто-нибудь из нас видел убийцу? Он должен был быть где-то рядом…

— Ты не видел?

— Если бы…

Они снова замолчали, думая каждый о своем. Да, так оно и было на самом деле: только успел стрелок отойти на шаг от тела Леонсо, как на улицу вывалилась вся братия. Он едва не попался. Во всяком случае, Играт наверняка заметил странное выражение на его лице — их взгляды на мгновение пересеклись, и Этей увидел себя в зрачках ленивого… Блуждающая полуулыбка, дикий блеск в глазах… Он слишком возбудился. Видимо, сказалась болезнь, ослабившая его нервы. Раньше такого с ним не могло случиться… Но Играт — тупица, он явно ничего не понял. Спустя лишь вздох он споткнулся о ногу Леонсо, наклонился над ним и вдруг заверещал, да так пронзительно, что Этей едва не лишился чувств. Проклятый недоумок… Какого Нергала он прицепился к ним? Жил бы в своей дыре… Тьфу!

Стрелок забылся и так смачно, с сердцем, сплюнул в солому, что Велина вздрогнула и удивленно посмотрела на него.

— Жаль, я не видел его, — пояснил Этей. — Глотку бы перегрыз!

— И я. Но я все-таки не понимаю, зачем кому-то понадобилось убивать Леонсо и Гельде? Денег у них не взяли и… И они же только познакомились!

— Откуда у тебя такая уверенность? Ты знаешь Леонсо года два. А что он делал до того? Где был? С кем? Нет, Велина, вся эта история окутана тайной. И поверь мне, когда все разъяснится, ты будешь очень удивлена…

Он зря сказал эти слова. Велина широко раскрыла глаза и чуть отодвинулась.

— О чем ты? Я не понимаю…

— Вздор! — спохватился стрелок. — Ты знаешь, Велина, иногда я мелю, что попало. Не смотри на меня так, прошу… Лучше иди ко мне…

Этей протянул руки и привлек ее к себе. Велина не сопротивлялась. Простая душа ее, на долю мига угнетенная сомнением, сразу приняла оправдание мужчины; она приникла головой к его плечу и так застыла.

«Прости меня, Белит… Эта женщина тоже нуждается в ласке… как и я… Но когда она целует мои веки, я представляю, что это ты — прекрасная, словно сотворенная Митрой в блаженные мгновения вдохновенного труда — склонила надо мной голову, и ты шепчешь мне те простые слова любви, что известны и ремесленнику и королю, и крестьянину и нобилю, и честному и бесчестному, и добряку и корыстолюбцу…»

— Мне хорошо с тобой, Велина, — вслух произнес он, гладя ее плечи.

— И мне, — прошептала она.

И в тот короткий и вечный миг, когда их горячие, влажные тела слились в одно, странная гостья возникла за спиной Велины и перед глазами стрелка. Он осторожно убрал со своего лица пахнущие соломой волосы женщины и взглянул в белые пустые глазницы: там он увидел ночь. Ту самую ночь, о которой мечтал; сердце его радостно забилось и он прошептал: «только потом, после этого… прошу…» Она кивнула — а может, это лишь показалось ему — и исчезла. Этей ощутил еле заметные колебания воздуха, потом прошло и это. Тогда он приподнял над собой Велину, с улыбкой посмотрел в ее раскрасневшееся милое лицо и, поймав ответную улыбку, вновь призвал ее к любви…

* * *

— Кто-нибудь из вас выходил из кабака следом за Леонсо и Гельде?

— Никто, господин… — нестройным хором ответствовали лицедеи.

Они чувствовали себя здесь, в кабинете блонда, весьма и весьма неуютно. У дверей стояли — как и предполагал Этей — угрюмые стражники, кои успели уже поддать под зад Михеру и Лакуку и ущипнуть за ту же часть тела Велину. Сам блонд выглядел еще основательнее вчерашнего: одежда его была богата, худые пальцы унизаны великолепными перстнями, а козлиная бородка вызывающе торчала параллельно длинному, острому носу.

— Я не буду тратить на вас драгоценное время, подонки! Раскройте свои грязные пасти и поведайте мне все по порядку, иначе я велю повесить всех!

— О чем поведать тебе, господин? — выступил вперед побледневший и вроде даже немного усохший толстяк Улино, взявший пока на себя обязанности старшего. — Мы готовы. Но, клянусь Митрой, никто из нас не способен на такое дело. Леонсо любили…