Чужой клад - Александра Девиль

— Нет, никто. Следовало бы, конечно, всех горожан привести на опознание, но чиновники наши, я уверена, велят закопать злодея подальше и все это дело замять. Им бы только навести лоск к приезду ясновельможного, чтобы удостоиться похвалы. — Настя отвернулась и хмуро посмотрела в окно, за которым бегали по вечерней улице напуганные новым происшествием горожане.

— Боже, как я разволновалась… — Гликерия ожесточенно замахала веером, взметнув легкое облачко пудры с волос. — Так разволновалась, что совсем забыла про свое новое платье. А мне ведь непременно надо его надеть на завтрашнюю репетицию. — Она выглянула за дверь и громко позвала: — Мотря! Мотря, ты погладила мне красное платье с черным корсажем? Мотря! Ну, где опять эта лентяйка?

Горничная вбежала, запыхавшись, и выпалила с порога:

— Сейчас, пани, я уже утюг поставила! Но там еще рукавчики надо подшить.

Настя, оглянувшись на служанку, только теперь, словно впервые, заметила, что Мотря весьма недурна собой — пожалуй, если ее поярче одеть, так будет не хуже покойных Ольги и Раины.

— Рукавчики?! — вспылила Гликерия. — А что ж ты делала до сих пор? Опять болтала с подружками? Ох, смотри, бездельница, выгоню тебя в три шеи!

Мотря скромно потупилась и промолчала. Пожалуй, она не принимала всерьез угрозы своей хозяйки, потому что непросто было найти другую горничную, которая могла бы еще так недурно шить, как Мотря.

— Ладно, хватит уж тебе, Ликера, — вступилась за служанку Настя. — Не ругай девушку. Она с подругами тоже была на пустыре возле церкви и за меня переживала. И даже хотела поухаживать за ранеными.

— Что? Так ты еще и бегаешь глазеть на драки? — разгневалась Гликерия. — Разбойники тебе нужней, чем твоя работа? И кого же ты, интересно, хотела перевязать? Уж не того ли бандита, которого пристрелил господин Томский?

— Что вы, пани!.. — Мотря даже содрогнулась. — Да я к этому убитому и близко не подошла. Я страх как боюсь покойников.

— Ну, ладно, иди, заканчивай платье, — махнула на нее рукой Гликерия. — С этими девками просто беда. Наверное, я слишком мягкотела, потому они на голову и садятся. Они ведь совсем как Серпина, которую я играю в «Служанке-госпоже». Вот с мужиками мой отец умеет управляться, он им спуску не дает.

— Да, пожалуй… — Настя рассеянно оглянулась. — Кстати, а где Харитон Карпович? Наверное, еще не оправился после нападения разбойников? Мне тоже нелегко сразу отойти. Такое потрясение…

— Нет, отец у меня крепкий, он уже вполне оправился. Но, понимаешь ли, Настя… случилась еще одна беда. — Гликерия тяжело вздохнула. — Полчаса назад прискакал человек из нашего имения и сообщил, что там был пожар, Сгорела часть конюшни. Ну и отец с Василем, конечно, тут же помчались в деревню.

— Вот оно что… Выходит, никакой передышки Харитону Карповичу?

— Отец не ропщет. Быть управляющим в имении — это его стезя, как наша стезя — театр. Каждый выбирает то, что ему по нраву.

Настя слегка улыбнулась, засомневавшись в театральной стезе Боровичей, но спорить не стала. Ее мысли были заняты совсем другим.

Глава восьмая

Закрытая коляска

Вера Томская отвела взгляд от раскрытого окна, вздохнула и взялась за перо. Мысль написать Елене Никитичне, матери Дениса, явилась ей на другой день после происшествия у слободской церкви. По городу с быстротой пущенной стрелы разлетелись слухи о том, как доблестный столичный кавалер спас от разбойников девушку, из-за которой у него и богатого чиновника Новохатько дело вроде бы чуть не дошло до дуэли. Кто-то видел, как Денис и Настя перемолвились словами, перебросились нежными взглядами. В подобных сплетнях было больше выдумки, чем правды, но Веру это не утешало, ибо внутренний голос нашептывал ей, что между ее предполагаемым женихом и Анастасией Криничной пробежала опасная искра.

Вера гордилась своей грамотностью, не столь уж частой даже среди фрейлин Елизаветы Петровны. Правда, писала она с ошибками, зато почерк у нее был отменный. Аккуратно обмакнув перо в чернильницу, вдова каллиграфическими буквами вывела:

Спешу Вам сообщить, дорогая и высокочтимая Елена Никитична, что Ваш сын, ожидая в Глухове приезда графа Разумовского, подвергает немалой опасности свою репутацию, а также свою будущность. Я, как самая нежная Ваша родственница, глубоко любящая Вас и Дениса Андреевича, не могу не тревожиться его судьбой. Здесь, в Глухове, он стал жертвой опасных чар некой девицы сомнительного происхождения и низкого воспитания. Эта самая девица подвизается на актерском поприще, где сильна не талантами, а бесстыдством в изображении разного рода вакханок и куртизанок. Один местный чиновник, долгое время бывший с ней в связи, рассказал мне о семье этой черкасской прелестницы. Оказывается, мать у нее — цыганка, а отец был из казаков-разбойников и погиб в какой-то стычке на большой дороге. Сия девица знается с мужичьем самого низкого звания, дружит с мещанками и поселянками, которые бегают в лес на свидания со своими дружками — ворами и колдунами. Две из них уже были зарезаны во время лесного шабаша. На днях Денис, рискуя жизнью, спас эту особу от разбойников, которые, видимо, не поделили ее между собой, а потому устроили драку. Вот какой опасности подвергается здесь Ваш сын. К этому добавлю, что сия девица черна, смугла, умеет ворожить, как все цыганки, отличается ужасными манерами и злым нравом. Такую ли пару Вы хотели для своего ученого, красивого и прекрасно воспитанного сына? Я, конечно, и сама могла бы открыть ему глаза на эту хищную чародейку, но разве он ко мне прислушается? Нет, Елена Никитична, только Ваш ум, Ваше влияние на сына поможет отвести его от гибельной пропасти, в которую он готов скатиться. Умоляю Вас, пока еще не поздно, отзовите Дениса к себе в деревню, скажитесь больной, либо испугайте его пожаром или иным бедствием. Напишите, что Дениса срочно вызывают по делам в Академию. Все, что угодно, лишь бы удалить его из Глухова, где с каждым днем его все сильней опутывают колдовскими чарами.

Остаюсь любящая Вас и почтительная Ваша подруга, Вера Томская

Присыпав чернильные буквы песком[14] и еще раз все перечитав, молодая вдова запечатала письмо и в тот же день отправила его с курьерской почтой в подмосковное поместье, где в это лето проживала Елена Никитична Томская, урожденная Крылова.

Затем Вера позвала своего управляющего Устина и потребовала у него отчета о делах в Напрудном. Вдове срочно требовались деньги, чтобы обновить свой выезд и улучшить обстановку в городском доме, дабы достойно выглядеть на торжестве в честь приезда гетмана. Кроме того, со дня на день в Глухов начнут прибывать окрестные помещики, многие из которых были знакомы Вере.

Устин, переминаясь и глядя себе под ноги, что-то гундосил о весенних заморозках, болезнях крестьян, жаловался на малые прибыли от имения. Молодая вдова подумала, что надо бы заменить управляющего: во-первых, Устин раздражал ее своим неказистым видом и вечным насморком, а во-вторых, в последнее время он стал явно приворовывать, поскольку, жалуясь на трудности, почему-то исхитрился купить себе недостроенный дом и участок земли на окраине города. Правда, свою покупку он объяснял наследством, якобы полученным от двоюродной бабки. Потребовав более подробного отчета и пригрозив судейскими чиновниками, Вера все-таки заставила управляющего выложить нужную ей сумму. Устин, кряхтя и охая, попросил отпустить его до конца дня, чтобы он смог осмотреть свой недостроенный дом и привезти туда мастеровых. Вера, получив деньги, не нуждалась более в услугах управляющего и не возражала против его отсутствия.

Зато отсутствие Дениса ее озаботило. Он с утра закрылся в кабинете, собираясь читать какой-то научный труд, но теперь кабинет вдруг оказался пуст, да и нигде в доме Дениса не обнаружилось. Горничная видела, как он ушел со двора. Вера только могла предположить, куда направил стопы ее несостоявшийся жених, но идти и проверять, там ли он на самом деле, казалось ей все-таки делом унизительным. Впрочем, она бы, возможно, и пошла, но в минуту ее тяжких колебаний к ней в гости вдруг нагрянула местная сплетница Феврония Журман, супруга бунчукового товарища. Пренебречь обществом и разговором этой влиятельной в Глухове особы Вера не могла, а потому, скрепя сердце, осталась дома обсуждать с Февронией Кузьминичной цены на рынке, новые моды и предстоящие торжества.

Вера не зря опасалась, что «племянник» пошел на репетиции в театр. Он и в самом деле был в эту минуту у Шалыгина и делился впечатлениями от перевода шекспировской пьесы, — ибо в кабинете Денис читал вовсе не научные труды, как думала Вера, а сцены из комедии.

— Скажу без лести: такому переводу и Сумароков позавидует, — заявил Денис, вызвав румянец гордости на бледных щеках Ивана Леонтьевича. — Я читал, дивясь остроумию реплик, и, признаюсь, запомнил их почти наизусть. Прямо хоть самому играй.