Я жулика люблю - Светлана Денисова

Сокол тяжело вздохнул и недовольно покосился на магнитофон, фиксирующий беседу Мотылевой и Мордвиновой. Долго еще эти стрекозы будут языки чесать?

Выслушав сообщение Людмилы Мотылевой, что во время оно та работала с Мордвиновым в «Прометее», Сокол восхищенно покрутил головой: сильна девка врать. Но тут же насторожился и задумался.

Если это правда, то Людмила Сергеевна Мотылева, возможно, вовсе не случайно оказалась с загадочным Вадимом Левиным в одной упряжке. А если это все-таки легенда, то как она могла за сутки, нет, даже меньше, за какие-то несколько часов, причем поздно ночью, узнать, где работал Мордвинов несколько лет назад?

Похоже, в этом втором варианте девочке кто-то помогает. Уж не таинственный ли помощник и легенду ей сочинил? Что он за человек, если он, конечно, существует, и откуда у него возможность так быстро добывать информацию?

Сокол уже не испытывал скуки. После активных действий он больше всего любил активные же размышления. А с этой Мотылевой явно не так все просто. Есть над чем голову поломать.

* * *

Кирпич, в отличие от неугомонного стажера, свою голову оперативно-философскими проблемами не утруждал. Сказано ему: снимай, он и снимает. Хорошо хоть, можно дышать свободно, любимая спортивная роба не стесняла движений. Кирпич вспомнил, как он мучился в «Праге», парясь в тесном костюме и жестком галстуке. Да еще надо было все время сидеть лицом к объектам, чтобы пуговицы прямо на их столик смотрели.

Дядя Ваня тогда запретил Соколу мелькать в ресторане:

— Ты суетиться будешь, а у этого Левина, похоже, нюх, как у собаки.

— А у меня глаз, как у орла, — возражал Сокол, но все равно был отстранен от активной слежки.

«Сидит небось сейчас в машине и от скуки разве что в носу не ковыряет», — усмехнулся Кирпич и удвоил внимание: ему показалось, что одна девица передала другой какой-то небольшой предмет. Он увеличил изображение. Дальнобойная видеокамера не подвела: Кирпич четко различил маленький плотный квадратик, который младшая из девиц, дочь того самого Мордвинова, нервно вертела в руках.

«Лады, — удовлетворенно подумал он. — Теперь, как по ниточке, Дядя Ваня по этой дискете до Вадима Левина доберется. А может, и не до одного только Левина…»

* * *

Спала я на удивление крепко и сладко, даром что в чужой квартире. Видимо, уже перешагнула через критический порог бесплодных ночных волнений, и у меня открылось второе дыхание. Мое отражение в зеркале вроде не походило на слабоумного напуганного кролика, а на Юлином лице вообще никакого беспокойства не читалось. Глаза ее сверкали, а естественному румянцу могла позавидовать любая топ-модель.

— Сейчас ты позвонишь в редакцию и спросишь Машку, — инструктировала меня Юля, разливая кофе в огромные чашки, — на месте ли Алексей Петрович. Потому что если я сама это сделаю, она еще сдуру назовет меня вслух по имени, и папашка насторожится. Впрочем, сомневаюсь, что он вообще сегодня заявится.

— Почему?

— Да так, — уклонилась Юля от прямого ответа, и глаза ее хитро блеснули. — Они же с дачи вчера вернулись, упахались, наверное, как черти, на загородных светских приемах! Давай звони.

Детским голоском секретарь редакции Маша Сорокина прощебетала в трубку, что Алексея Петровича, к сожалению, сегодня не будет. Да, совсем не будет, он слегка приболел. Легкое желудочное расстройство. Я сказала Маше, что сейчас с ней будут говорить, и передала трубку Юле.

Та радостно закричала:

— Маш? Привет! Не узнала? Ах, узнала, но ушам своим не поверила? У меня все нормально. Машка, я сейчас подвалю с одной знакомой. А Гений на месте? Спасибо, и ему большой привет. Ребята, вы нам оба понадобитесь. Папки моего точно не будет? Ах, оне приболемши? Животики у них? Очень хорошо, просто замечательно! Слушай, сиди и держи Гения за шиворот. Никуда его не выпускай, скажи, что скоро дочь его босса приедет с пивом и почетным эскортом. Все, пока!

* * *

Машенька Сорокина оказалась юным хрупким существом с тяжелой рыжей косой и огромными наивными синими глазами. Юлю она встретила с искренней радостью, а восторгам Гения при виде баночного пива не было конца. Батарея банок заняла целый стол, дерзко потеснив бумаги, папки и какие-то справочники.

Юля была прирожденным лидером. Вручив Гению пару банок пива и дискету, она загнала его в угол к компьютеру и безжалостно приказала:

— Пашка, с места не сходить, пока не вскроешь вот этот файл.

— Я, что ли, хакер тебе? — слабо запротестовал Пашка Гений.

— Кракер, — съязвила Юля и заткнула ему рот сигаретой. — Или крекер! Сиди и не рыпайся, у нас с девчонками срочное дело.

Гений поворчал для порядка и включил компьютер. Через минуту он уже напрочь забыл о нашем присутствии и вообще обо всем на свете, кроме пива и упрямого файла.

Юля оседлала стул, положив руки на его спинку, и скомандовала:

— Машка, валяй рассказывай, из-за чего мой папик тогда погорел, про «пирамиду». Все, что знаешь, помнишь и даже не помнишь, а только подозреваешь.

— Разве он окончательно погорел? — заметила я. — По-моему, кое-кто стойко ходит на службу.

Юля отмахнулась:

— Это чепуха. Газета принесла извинения, ее переоформили, и папаша просто сдал Машку и Гения в аренду какому-то деятелю. Ребята справочные компиляции делают, папику деньга на счет капает, а вся остальная команда в бессрочном отпуске. Машка, мы тебя внимательно слушаем.

Машенька, волнуясь, перебросила косу с одного плеча на другое:

— Значит, о том, что еще до твоего похищения происходило?

— Ага.

Мы с Юлей дружно закурили, и я приготовилась внимать уже Машенькиной истории. Коли таким манером пойдет и дальше, я выпущу в итоге сборник «Замечательная жизнь обыкновенных людей» в авторской редакции.

* * *

Недобрав полбалла на журфак МГУ, Машенька Сорокина не стала в отчаянии заламывать руки, а изучила объявления из серии «Приглашаем на работу» и обошла несколько небольших издательств и редакций. Поняв, что корреспондентом ее никто по молодости и отсутствию опыта не возьмет, она поумерила гонор и была принята на должность секретаря редакции в частной газете «Экономика и коммерция».

Правда, пришлось схитрить и сказать владельцу газеты, что она знает основы стенографии. Это и решило дело в ее пользу. Машенька пошла на эту ложь лишь потому, что ее будущий шеф обмолвился, что сам он стенографией не владеет.

Как бы то ни было, она получила хоть и не творческую, но вполне интересную работу в коллективе веселых шумных парней и девчонок. Они любили свое дело, а к надутому важностью, словно индюк, шефу не испытывали никакого почтения.

— Да ему газета нужна, только чтобы от налоговой инспекции отмазаться, — просветил девушку верстальщик Паша Дмитриев по кличке Гений. — У него ж на самом деле тут фирма мумиём торгует!

Несмотря на разочарование, вызванное этой информацией, Машеньке ее первая в жизни работа очень нравилась. Она установила во всем образцовый порядок и с негодованием набрасывалась на каждого сотрудника редакции, ежели тот пытался устроить хаос среди ее папок и бумаг.

Очень скоро девушке стало ясно, что шеф ее ни интеллигентностью, ни особым умом не блещет. А фотограф Миша Лазарев (естественно, по кличке Лазарь) рассказал ей, что когда-то господин Мордвинов был вынужден уйти из редакции весьма популярной газеты за некую диффамацию. То есть попросту за клевету, а это, как известно, преследуется Уголовным кодексом Российской Федерации.

Увы, увы, шеф их, похоже, был обыкновенным жуликом. И работать в редакции Машенька продолжала только потому, что твердо решила в следующем году все же пробиться на журфак и в дальнейшем именно таких вот субчиков разоблачать в своих статьях.

Постепенно Алексей Петрович с головой завалил ее работой, никакого отношения к газете не имевшей. Она подшивала счета за мумиё для главбуха, отвечала на письма с какими-то туманными коммерческими предложениями, сообщала по телефону лицам с кавказским акцентом о часах приема Алексея Петровича и делала столь же скучные вещи.

Зарплата ее между тем оставалась на прежнем уровне, а вот на обед времени почти не было, и часто приходилось отвечать на звонки, жуя бутерброды.

Дела на фирме, которую журналисты заглазно окрестили «Мумия», видимо, шли неплохо. Господин Мордвинов совершенно распоясался и все чаще гонял секретаря редакции за коньяком, икрой и прочими деликатесами, дабы не ударить лицом в грязь перед смуглолицыми горбоносыми субъектами, тусовавшимися в его офисе. Наших, русских, впрочем, тоже хватало, и были они такими же неприятно-подозрительными.

В редакционную комнату Алексей Петрович уже почти не заглядывал, и газета не разваливалась окончательно лишь благодаря самоотверженным усилиям Гения, Лазаря и троицы корреспондентов. Гонорары и зарплату господин Мордвинов выдавал со всё возрастающим скрипом, а обязанности ответственного секретаря предложил просто поделить между всеми, наотрез отказавшись оплачивать еще одного дармоеда. Любой материал исчеркивал синим карандашом, совершенно не вникая в его содержание, чтобы никто не забывал, что он не просто владелец газеты, а — главный редактор. Продираться потом сквозь его каракули и восстанавливать смысл репортажей и обзоров было настоящей пыткой.