Крылатые волки на льняном поле - Кирш Ли

буду я. За обоих.

Молчу. Мне действительно нечего сказать. Слова застревают в горле как колючки чертополоха и не идут наружу.

- Хорошо…

- Что-что? Я, конечно, дико извиняюсь, но не могла бы ты повторить! Плохо было слышно.

- Хорошо.

- Что хорошо?

- Ты за нас решаешь.

- Спасибо за разрешение.

Картинный поклон в пояс добивает меня морально.

- Да! - Теперь уже я кричу. - Я признаю, что в тебе смелости и решимости больше.

- Это я и так знаю.

Ворчит, но уже без злобы.

- Я только понять хочу… Что тебя на это подвигло?

- Жизня распрекрасная. Туды её налево…

- И чем не угодила?

- Да всем хороша. Только тошно. От вранья.

- А от правды, значит, сразу полегчает.

- Вот в этом я как раз сомневаюсь.

- Сомневаешься, но идёшь на это.

Прицел взгляда наведён прямо на меня и я даже физически ощущаю его убойную силу. Ничуть не страшно, а только интересно. До чего мы договоримся.

- Я устала врать. Себе и всем вокруг.

- Большинство людей занимается этим всю жизнь.

- Я не большинство.

- Смелый вывод. И кто же ты?

- Отверженное меньшинство.

- Приятно познакомиться! - В реверансе не приседаю, хотя очень хотелось.

- Слушай, отстань, а?

Почти что рычит, но мило так.

Ладно, зайдём с другой стороны.

- Скажи, что ты сейчас читаешь?

- А то ты не знаешь!

Терпение, только терпение…

- Я-то знаю, но хочу услышать это от тебя.

Подозрительный взгляд из-под век буравит во мне игольное ушко.

- Достоевского. «Преступление и наказание».

- Вот как… И на чём основан такой выбор?

- О вкусах не спорят. Впрочем, зачем я тебе это говорю?

Она уводит взгляд в сторону и пытается что-то насвистывать.

- Хорошо, кажется, я и так понимаю. Ты упиваешься чужим ничтожеством и мерзостью существования.

- О да! Кажется, ты меня неплохо знаешь.

- Надеюсь. - На самом деле, я и впрямь на это надеюсь. - Тебе так легче воспринимать своё собственное существование…

- Возможно.

- Так и есть. - Наслаждаюсь её лёгким смущением. - Да, проще жить в дерьме, когда знаешь, что кто-то в нём по уши. Знал бы Фёдор Михалыч, какой психотерапевтический эффект имеет его произведение… Что ж. Чему быть, того не миновать.

- Ага. И будь что будет? - Подмигивает мне по-приятельски.

Слабо так улыбаюсь в ответ.

Мутное зеркало реальности слегка поскрипывает и поддёргивается мелкой сеткой трещин. Пытаюсь уцепиться взглядом за ускользающее лицо и понимаю, что никогда уже не буду такой, как прежде.

неприятно быть

"Ад и рай - в небесах", - утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай - не круги во дворце мирозданья,

Ад и рай - это две половины души.

(О.Хайям)

"Атеизм — это тонкий слой льда, по которому один человек может пройти, а целый народ рухнет в бездну." (Ф.Бэкон)

Религия для слабых духом.

Она поддерживает, врачует, наставляет, избавляет от страхов, милостиво прикрывает ладонью глаза, заслоняя собой от ветра.

Доступно отделяет добро от зла и пытается внушить, что чёрная и белая краска - самые правильные для расцвечивания мира, а все остальные не столь божественны.

Карл Маркс более чем прав, и даже не хочется дополнять. Облегчать страдания - это великая миссия.

Но ничто. Ничто не заставит меня поклоняться высшей силе лишь потому. что она имеет власть надо мной. Пусть себе имеет. Надо ещё уметь правильно воспользоваться этой силой.

Мне не нужны заповеди, как моральные ориентиры. Божественный компас так примитивно устроен, что смешно им пользоваться по жизни. Ведь этических сторон света гораздо больше, чем десять. Го-о-о-раздоооо больше.

Мне неприятно.

Неприятно жить в мире, порождённым богом-шизофреником. Если его раздвоившееся сознание привнесло хаос, порубив всё вокруг на добро и зло, то это его проблемы. Но он сделал их моими.

Мне неприятно жить в мире, созданном богом-отшельником. Он сбежал от кого-то или от чего-то, остановился на краю Млечного Пути и решил, что в этом захолустье будет легче обдумать и решить, что же делать дальше… А пока он думает, мы создаём антураж бытия.

Неприятно жить в сюрреалистическом видении бога-философа, который прикорнул под мировым древом и видит сон про себя, уснувшего под яблоней. Яблоня, жертва безумных экспериментов ещё одного бога, плодоносит несъедобными фруктами – дарующими факт осознания добра и зла этого мира одновременно. И отравленные этим знанием отныне не будут иметь покоя.

Далее сон углубляется сам в себя, и богу-философу уже не проснуться. А нам в его сне ещё жить и блуждать, подбирая сгнившие падалицы с того самого древа.

Неприятно жить внутри мира бога-экспериментатора. Особенно если он убеждён, что отрицательный результат - тоже результат… А положительный и вовсе непредсказуем.

А ещё неприятней жить в мире бога-страдальца, льющего непрерывные слёзы по поводу жалости к порождённым им же существам. Эти рыдания часто переполняют земную чашу и вызывают всемирный потоп.

Не надо нас жалеть. Не надо нас топить. Ничего не надо.

Ньютон сжимает упавшее яблоко в руке, и его соки орошают землю.