Следствие считать открытым - Дмитрий Туманов

— А школько у тябя бутылок в подвале, шынок?

— А перегончик-то, поди, выдохся?

— А мука у вас свежая?

— А подарите платьице?

— А у вас тараканы водятся?

— А? А-а-а-а!

Последнюю реплику проорал «мальчик-девочка», которому я случайно наступил на ногу. Лохматый «бригадир» похаживал туда-сюда и лениво почесывался, изредка отвешивая подзатыльники наиболее нерасторопным. С удовлетворением наблюдая, как его «команда» шуршит, глава семьи, изрядно поворочав мозгами, изрек крылатую фразу:

— Ну чем не пчелы!

И «пчелы» прямо-таки «летали». Не прошло и десяти минут, как я, в полном похоронном убранстве, уже возлежал в гробу, а на остававшееся открытым лицо втирали мел для большей правдоподобности.

— Й-эх, малошть не похош… А шиняки ему под глажа жабыли? И жапах-то у него живой! — прошепелявил пожелтевший от времени старикашка — видимо, главный знаток по мертвецам.

— Щас, дедуля, сделаем!

Я судорожно зажмурил глаза, ожидая, что из них сейчас полетят искры, но ошибся: туда втерли что-то вонючее, судя по запаху — испорченный баклажан. Потом меня начали «фаршировать»: разбили в ворот тухлое яйцо, вымазали саван плесенью, гнилой капустой, кошачьим дерьмом и чем-то еще более зловонным. Когда маленький мерзавец, которому я отдавил ногу, злорадно улыбаясь, засунул за шиворот дохлую крысу, мне нестерпимо захотелось блевать. Впрочем, чтобы я от собственного убийственного аромата не помер по дороге, в стенках гроба проделали несколько щелей.

Наконец все приготовления были закончены, и напоследок мне, согласно древнему ритуальному обычаю, засунули в рот головку чеснока для устрашения злых духов. Итак, теперь я был полностью готов ко встрече с потусторонним миром.

— А ну тащите сюда водилу, хорош нашу брагу жрать! — проорал «предводитель». — Ты, ты и ты — повезете домовину на погост.

Тут возникла небольшая заминка: «Ты», «ты» и в особенности последний «ты» явно надеялись быть в кругу семьи в тот момент, когда их сородичи доберутся до моих «сокровищ». Похоронная троица начала ныть, кричать и визжать в праведном возмущении, и даже тяжкий глас главаря не мог сломить их упорство.

Все явно шло к потасовке, потому я, выплюнув вонючий корнеплод, заорал:

— Да вы захлебнетесь в этом перегоне, живоглоты несчастные! До захода солнца я должен быть на кладбище, и ключи от дома я вам отдам только там!

— Оп-па… Так-так, кто тут не хотел хоронить? Ты? Вот и сиди дома — в чулан его! — громогласно вынес приговор отец семейства. — Я самолично поеду.

Бывшая «оппозиция» мгновенно проявила свою преданность общему делу и утащила на отсидку последнего «ты», верещавшего так, будто его волокли на костер. Мне в рот вновь засунули чеснок, гроб закрыли, потащили наружу, уронили в дверях, а когда поднимали на катафалк, уронили опять, да так удачно, что я треснулся о стенку головой и набил здоровую шишку. Наконец тронулись, но возница заметил труп в канаве и возопил:

— Гей, мужики! Этого отморозка — тоже в телегу!

О крышку раздался удар, будто чурбан бросили. Дохлый шпион в качестве спутника не входил в мои планы, а нам еще предстояло миновать пост на перекрестке.

— Телега, стоять! — донесся хриплый сержантский голос. — К досмотру!

Снаружи началась возня — всех моих «скорбящих родственников» вытащили на мостовую и внимательно осмотрели, Солдаты полезли на катафалк, но, увидев его содержимое, быстро попрыгали обратно.

— Там труп и гроб, — доложили сержанту.

— Что-то мне эти хари подозрительны. Боец Нытик, загляни в гроб, вдруг они там оружие спрятали?

Тот, кого назвали Нытиком, резво вспрыгнул на борт. Ой-ой, Валиен, сейчас у тебя будут большие проблемы — в условиях военного положения эти простые ребята не будут долго выяснять, кто ты и почему в таком виде…

Крышка гроба медленно открылась, я приготовился к худшему. Но то ли «похоронная команда» так славно поработала надо мной, то ли боец попался особо впечатлительный — он с воплем отшатнулся и сломя голову вылетел из катафалка.

— Там жмурик! Посинелый весь — видать, помер давно. И воняет ужасно — уже разлагаться начал, — доложил Нытик Дрожащим голосом.

— Эй, уроды краснорожие, вот вам бирка на проезд! А теперь убирайте отсюда свою падаль, пока я не передумал! — Рявкнул недовольный сержант и ушел греться к костерку.

Мы поехали дальше. Посты нас больше не останавливали, и похоронщики, предвкушая встречу с «горючей амброзией» затянули крайне непристойную песнь. Дело в том, что горская похоронная традиция обязывает сопровождать доставку покойника на место упокоения самой отборной руганью. По народным поверьям, это отгоняет демонов, могущих по пути покуситься на душу покойника, но я-то был все-таки не совсем мертвым, то есть совсем даже не мертвым, и слушать такие изыски мне было не в радость.

Вообще похоронная церемония нашего народа продумана до мелочей и уходит корнями в древние времена. В ту пору Фацения еще была мало населена, городов и в помине не было, а слово «перегон» как само понятие и как символ цивилизации было еще неизвестно, Горцы обитали в небольших поселениях у подножия скал, в питие потребляли исключительно пиво и сбитень, крепко уважали друг друга и потому жили долго и счастливо. Тогда смерть члена общины представлялась как нечто особенное, запоминающееся, и обставлялась соответственно.

Гроб для будущего покойника изготавливался годами, причем им же самим. Юноша считался полноправным мужчиной, когда закончит его обработку: гроб вытесывался из цельной дубовой колоды, а затем морился на дне ближайшего омута до той поры, когда его хозяин не преставится. Размер подбирался соответственно под свою стать, в связи с чем возникла примета: когда выемка оказывалась слишком тесной и покойника приходилось в нее чуть ли не забивать, говорили: скрягой был при жизни, даже гроб для себя маленький сделал. Умерший, будучи положенным в колоду, заливался смесью из древесной смолы и воска, которая, пропитав тело и гроб, затвердевала и сохраняла для потомков облик умершего на века. Но поскольку изготовление такого консерванта в нужном количестве требует длительного времени, то в тех случаях, когда гроб был слишком объемный, говорили: транжирой жил, таким же и помер.

Само же упокоение обычно растягивалось на несколько дней. Погребали усопших в семейных склепах, вырубленных высоко в скалах, а предки наших предков, обитавшие где-то в южных приполярных степях, по преданиям, насыпали могильные курганы — так и поныне хоронят знать в Рантии. В склепе гроб ставился в соответствующее углубление в полу, которое сделал в иные времена означенный покойник, пребывая в юном возрасте. По ходу дела похоронная команда благоговейно осматривала прочих своих предков, а ближе к вечеру устраивалась тризна по усопшим.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});