Сыночкина игрушка - Валерий Лисицкий

class="p1">38.

Дядька Митяй, лежавший в это время на больничной койке, мелко задрожал и крепко стиснул в руках одеяло. Его оставили в палате до следующего утра, но в целом состояние старика не вызывало у врачей опасений. Перегрелся, говорили они. Переутомился.

Но дядька Митяй знал, что дело далеко не в этом. Едва только время перевалило за девять часов вечера, и раскалённый солнечный диск стал клониться к горизонту, как на него снова стало волнами накатывать болезненное состояние предчувствия. Кончики пальцев занемели, а в груди родилась тянущая боль. Гнойник, невидимый, но вполне ощутимый сгусток зла, снова пульсировал. Это означало, что сегодняшний вечер снова принесёт страдания.

Старый сумасшедший смотрел на то, как стены палаты медленно багровеют в прощальном солнечном свете, словно сквозь облепившуюся краску проступает кровь. Он хотел верить, что смог бы помочь избежать зла, будь он хотя бы немного моложе, но в то же время осознавал, что это не так. Он мог быть сколь угодно юн и силён — зло всё равно свершилось бы. И от этого Дмитрий Юрьевич невыразимо тосковал, злясь на самого себя.

39.

Андрей Семёнович ужинал неторопливо и с наслаждением. От его рук пахло машинным маслом, в воздухе разлилась приятная прохлада ранних сумерек, навевая расслабленное настроение. В другое время он снова позволил бы себе бутылочку пива, но не в этот раз. Во-первых, на следующий день ему предстояла поездка, чтобы создать видимость того, что он занят бизнесом. А во-вторых, позже вечером ещё требовалось зайти к пленнице и провести с ней беседу. И второе было даже важнее.

Закончив есть, толстяк собрал со стола тарелки и, плеснув в тазик воды из ведра, несколько раз прошёлся по ним тряпкой, смывая куриные кости и прилипшие к дну кусочки подгоревшей кожи. Потом бережно слил получившуюся жижу в маленькую кастрюльку, туда же добавил целую луковицу и горсть гречки. Брезгливо помешав получившуюся бурду ложкой, он поставил кастрюлю на плиту и зажёг под ней конфорку. Потом подкурил от того же крохотного синего пламени и, подхватив со стола консервную банку, исполнявшую роль пепельницы, уселся на стул. Только после этого Пашка, всё это время молчаливо наблюдавший за происходящим, решился подать голос. Подойдя к отцу, он ткнул пальцев медленно нагревающуюся алюминиевую кастрюлю и спросил:

— Это для… Да?

— Да, — кивнул Андрей Семёнович. — Для жены твоей.

Он широко улыбнулся и подмигнул сыну. Тот коротко хохотнул. Папка явно пребывал в отличном настроении, а значит, он тоже обязан смеяться, чтобы не получить в зубы. Не слишком много и не слишком громко, конечно же.

— Ей иногда горячего тоже хочется.

Последняя фраза Андрея Семёновича повисла в воздухе. Маленькое семейство замерло в предзакатных сумерках, наслаждаясь тишиной и покоем. Где-то далеко раздался истошный собачий лай, но этот звук странным образом не нарушил, а лишь усилил чувство умиротворения. Всё было хорошо. А скоро, и оба они верили в это, станет ещё лучше. У Пашки появится жена. Потом детишки пойдут. Вот оно, настоящее счастье — дом, семья, своё хозяйство. О чём ещё мечтать? Андрей Семёнович усмехнулся, и Пашка моментально улыбнулся в ответ, демонстрируя бледно-розовые дёсны и жёлтые от налёта, но удивительно ровные зубы. Мужчина снова отбросил сомнения в правильности своего поступка. Да, он рискует, но, если говорить по сути, то чем? Девчонку уже сутки ищут в лесу, и вряд ли, не смотря даже на невесть откуда взявшиеся подозрения старого сумасшедшего, станут искать непосредственно в Грачёвске. Если она уйдёт в отказ — всегда можно будет поразвлечься с ней, а потом чиркнуть ножом по горлу и бросить труп в выгребную яму в подвале. И попробовать снова немного позже. Со временем отыщется та, которая согласится…

Приятные размышления Андрея Семёновича прервал громкий стук у калитки. Кто-то стоял возле участка и отчаянно пытался привлечь его внимание, бряцая щеколдой. Расслабленное настроение толстяка улетучилось. На лбу выступили крупные капли пота, руки покрылись гусиной кожей.

«Попался! Попался! Попался!» — застучало в мозгу. — «Полиция пришла за тобой! Что ты натворил, она ведь живёт совсем рядом!»

Машинально схватив со стола нож, мужчина перевёл взгляд на сына. Тот стоял смертельно бледный, стиснув руками край стола. Его зрачки расширились так сильно, что за ними почти полностью скрылись радужки.

«Зарезать!» — мелькнула в голове мужчины отчаянная паническая мысль. — «Сперва его, а потом себя! А девка сдохнет в подвале, один хрен не найдут!»

Видимо, все эти мысли промелькнули на лице Андрея Семёновича. Пашка, оглушённый моментально сгустившейся атмосферой ужаса и безысходности, энергично замотал головой и принялся медленно, будто под водой, отступать от отца. Мужчина, приподнимаясь со стула, напротив, мелко закивал своему отпрыску. Лезвие ножа едва слышно звякнуло, соскальзывая с края стола. Рука Андрея Семёновича напряглась, готовясь совершить бросок, который оборвёт недолгую и бесполезную жизнь его сына. И в этот момент прозвучал резкий крик, моментально разрушивший ужасную магию момента.

— Андрей Семёныч! Андрей!

Он узнал зовущую его женщину.

— Иду, Марина Витальна!

Голос Андрея Семёновича прозвучал почти что нормально. Разве что немного дрожал, но это различил только Пашка, стоявший к нему почти вплотную.

40.

Когда Марина шла по улице, она чувствовала себя полнейшей дурой. С наступлением сумерек раздражение после ссоры с сестрой отступило. И на место этого неприятного чувства пришло новое: смутное томление, постоянно сопровождаемое образом Андрея Семёновича. Образ этот, как и вся жизнь Марины, был далеко не поэтического характера. Она вздыхала не о широких плечах и ясной улыбке своего избранника. Человек, привыкший мыслить практическими категориями, она думала о другом: о том, что он умелый мужик, своими руками отстроивший дом и гараж. О твёрдом характере, позволявшем ему содержать сына-инвалида без всяких социальных льгот, да одновременно с тем ещё и развивать собственный небольшой бизнес. За всеми этими качествами она не замечала ни его склонности к выпивке, ни излишней жестокости, ни отвратительного внешнего вида.

Напавшее на неё томление поднимало настроение, но смущало и беспокоило, побуждая сделать хоть что-то, чтобы обратить на себя внимание мужчины. Обрывки наполовину стёршихся из памяти наставлений матери и сцены из бразильских сериалов кружились в её голове. Эти неясные образы нашёптывали ей, что такой мужик больше всего должен оценить заботу. Тяжело ведь без женской руки столько времени, да ещё как тяжело!

Так что на закате Марина удивила сестру. На несколько минут та даже забыла о своём маленьком мирке, полном боли, и с недоумением наблюдала, как её грубая и нелюдимая родственница молча вскочила и, рассыпая муку, принялась стряпать тесто. От жара