САМОДЕРЖАВИЕ ДУХА - Высокопреосвященнейший Иоанн

"Если послушаешь меня, сын мой, – говорил святой старец князю, убеждая его в особой роли Москвы для будущего России, – то и сам прославишься с родом своим паче иных князей, и град твой будет славен пред всеми градами русскими, и святители поживут в нем, и взыдут руки его на плещи врагов его, и прославит Себя Бог в нем". Именно превращение Москвы в центр русского православия определило ее судьбу, до того ничем не отличавшуюся от судьбы других русских городов.

Москва впервые упоминается в летописях под 1147 годом как пограничный пункт между Суздальской и Чернигово-Северской областями. Сюда Юрий Долгорукий пригласил на переговоры Новгород-Северского князя Святослава Ольговича, послав сказать ему: "Приди ко мне, брате, в Москову". Москова эта была столь крошечной деревушкой, что когда на ее месте в 1156 году Юрий решил построить городок, летопись отмечает это как рождение Москвы – князь "заложил град".

По незначительности своей Москва редко попадает в поле зрения летописца. К середине ХШ века она становится удельчи-ком, который иногда давали во владение младшим сыновьям великих князей. И лишь в конце столетия Москва становится самостоятельным маленьким княжеством, родоначальником династии которого явился младший сын благоверного князя Александра Невского – святой Даниил. Так преемственно от одного благоверного князя к другому передано было и святое дело собирания Руси.

С начала XIV века Москва бурно растет. Этому росту – разумной и осторожной политикой – положил основание Иоанн Калита, а далее "Калитно племя" в тесном союзе с Церковью, митрополичий престол которой утверждается с 1325 года в Москве, продолжает дело.

Начиная со святого Дмитрия Донского, князья окончательно усвоили взгляд на себя как на общеземских защитников Православия. Он ясно проявился в решительности князя перед лицом Мамаева нашествия. Почему святой Дмитрий, как и все московские князья, любивший мир и тишину, решился все же в сентябре 1380 года на одно из кровопролитнейших в истории сражений? Все современники согласно утверждают – потому, что чувствовал себя защитником веры. Его вдохновляло "мужество и желание за землю русьскую и за веру христианскую", – свидетельствует автор "Задонщины", повести о Куликовской битве, написанной через считаные дни после нее.

Разгром полчищ Мамая русскими дружинами послужил темой целого ряда произведений, образующих так называемый Куликовский цикл, свидетельствующий, что Русь впервые одолела татар, лишь поднявшись на защиту святынь Православия, а не политических или земельных интересов. "Како случися брань на Дону православным христианом с безбожным царем Мамаем, како возвыси Господь род христианский, а поганых уничтожи и посрами их суровство", – так, например, озаглавил повесть автор "Сказания о Мамаевом побоище". Хоть и были сильны поганые, "сынове же русския силою Святаго Духа бьяху их".

После битвы соратники святого Дмитрия долго разыскивают его и находят, наконец, "бита вельми". Первый вопрос очнувшегося князя – чем закончилась битва? "По милости Божией и Пречистой Его Матери, – отвечают ему, – и молитвами сродников наших Бориса и Глеба и Петра, московского святителя и игумена Сергия, и всех святых молитвами врази наши побеждены суть, а мы спасохомся!"

То, что свою роль удерживающего святой благоверный князь Дмитрий Донской понимал ясно, свидетельствует нам "Слово" о его житии. "Постави ми, Госпоже, столп крепости от лица вражия, возвеличи имя христианское перед погаными", – просит святой Дмитрий Пресвятую Богородицу в молитве перед битвой на Куликовом поле. Вообще, "Слово" о житии святого князя показывает, что осмысление власти подошло к своему закономерному завершению – к учению о Православном Царе. Именно "царем" называется в "Слове" Дмитрий Донской, хотя об употреблении такого титула применительно к русским князьям в государственных международных актах того времени ничего не известно.

Это не удивительно, ибо учение о Православном Царе есть учение церковное, оно возникло и сформировалось в православном мировоззрении и лишь после осмысления и укоренения в сознании современников обрело общепризнанный характер. Знаменателен и тот факт, что автором жития считают Епифания Премудрого – современника князя. Этот инок был учеником самого Сергия Радонежского, много путешествовал – бывал в Иерусалиме, в Константинополе и на Афоне. Его перу принадлежат, помимо жизнеописания великого князя Дмитрия, жития преподобного Сергия и святого Стефана Пермского. Жанр житийной литературы традиционно служил для отражения важнейших идей и понятий, владевших современниками, так что мысли, высказанные в "Слове" о житии святого благоверного князя Дмитрия, не случайны.

"Кому уподоблю великого сего князя Дмитрия Ивановича, – вопрошает автор жития. – Царя Русьския земли и собирателя христианского? Приидите, возлюбленные друзья церкви… достойно похвалить держателя земли Русьской".

В этих похвалах святому князю содержатся все основные положения учения о законной власти. Первое из них – идея царского служения как церковного послушания, наряду со служением иноческим, священническим и иными. Дмитрий не просто властвует – нет, он, "будучи рабом Божиим", слугою Промысла, "Божий престол" соблюдает в чистоте и неприкосновенности от чуждых и враждебных Церкви влияний.

Далее – мысль об "удерживании" как о содержании служения. Князь – "держатель" России, Руси, неразрывно связанной с Православием (сравним: "земля русская, о, православная вера христианская" – из "Слова о погибели земли русской"). И, наконец, мысль о верозащитной роли царя. "Царь Русьския земли" есть одновременно и "собиратель христианства", уцелевшего от покушений иноверцев и ложного мудрствования еретиков.

Важно, что житие дает и недвусмысленный ответ на вопрос: каковы же признаки того, что державное служение царя исполняется как должно. "И бысть тишина в Русьской земли", – свидетельствует автор "Слова". Обретен жизненный критерий оценки результатов деятельности власти. "Великое княжение свое вельми укрепих, мир и тишину земли Русьской сотворих, отчину мою, которую дал мне Бог и родители мои, с вами соблюдох", – говорит перед смертью Дмитрий боярам .

Мир и тишина как условия, более других способствующие деятельности церковной по спасению человека, – вот практическая цель власти. В этом "мире и тишине" усматривается Благоволение Божие, о котором сказал Христос Спаситель: "Мир оставляю вам, мир Мой даю вам… Да не смущается сердце ваше и да не устрашится" (Ин. 14:27).

Об обязанности царя нести свое бремя "не смущаясь и не украшаясь", напоминает послание архиепископа Ростовского Вассиана Иоанну III, писанное в 1480 году во время знаменитого "стояния на Угре" русского и татарского войска. Татар привел на Русь Ахмат, хан Большой Орды. Она образовалась на месте Батыевской Золотой Орды после того, как от последней отделились уже многие орды: Ногайская, Казанская, Астраханская и Крымская.

Иоанн отказался платить дань Ахмату, растоптал майскую басму (изображение хана), приказал перебить его послов, требовавших покорности, кроме одного, которого отправил сказать хану, что и с ним поступит так же, как с басмой, если тот не оставит Русь в покое. Ахмат с войском пришел покарать непокорного "данника". Встретившись с большими силами русских, битву он начинать не решался и ждал, стоя на реке Угре. На другом ее берегу стоял Иоанн III. Будучи типичным московским князем, воспитанным в религиозных традициях княжеского служения, Иоанн III был хозяином Русской земли и ее "строителем", а воевать не любил. И на этот раз, оберегая русскую кровь, он решил отступить, не принимая боя.

Узнав о таком решении, старец Вассиан (брат преподобного Иосифа Волоцкого), ростовский архиепископ, отправил великому князю обличительное письмо. "Наше дело говорить царям истину, – пишет он. – Что я прежде изустно сказал тебе… о том и ныне пишу, ревностно желая утвердить твою душу и державу". Душа и держава не случайно оказались рядом в письме Вассиана. Княжеское служение таково, что управив державу, и душу спасешь – эта мысль во времена Иоанна III уже не требовала разъяснений. Теперь должно явить силу и мужество – настаивает старец в послании: "Ахмат губит христианство, грозит тебе и отечеству". Он жаждет "предать землю Русскую огню и мечу, церкви – разорению, тьмы людей – гибели… О государь! Кровь паствы вопиет на небо, обвиняя пастыря".

Державный долг государя архиепископ сближает с долгом пастыря – хранителя душ пасомых, ответственного перед Богом не только за внешнее благополучие, благочиние, но и за внутреннее их преуспеяние. На гармоничном сочетании и взаимном равновесии этих властных начал – державного и соборного, царского и пастырского, будут в дальнейшем строиться отношения светской и церковной власти в России. Эта "симфония властей" станет идеалом их взаимоотношений, твердо запечатлевшимся в народном сознании, несмотря на все искушения и соблазны.