Пушкин в жизни - Викентий Викентьевич Вересаев

дать стихотворение «Московскому Наблюдателю». Пушкин достал свою тетрадь, вырвал из нее листок и подал его Краевскому.

Это были стихи «Последняя туча рассеянной бури». Прочитав и складывая его, чтобы положить в карман, Краевский видит на обороте листка еще небольшие стихи; но только что он прочел первый стих: «В Академии Наук…» – Пушкин мгновенно вырвал у него листок, переписал посылаемые «Московскому Наблюдателю» стихи на отдельной бумаге, отдал Краевскому, а первый листок спрятал. Краевский помнил, что в последнем стихе было: «От того, что есть чем сесть».

Через несколько месяцев Краевский приносит Пушкину корректуру «Современника». «Некогда, некогда, – говорит Пушкин, – надобно ехать в публичное заседание Академии. Хотите, поедем вместе: посмотрите, как президент и вице-президент будут торчать на моей эпиграмме».

П.И. Бартенев со слов А.А. Краевского. – Рус. Арх… 1892, т. II, с. 480.

В одно из своих посещений Краевский застал Пушкина, именно 28 декабря 1836 г., только что получившим пригласительный билет на годичный акт Академии Наук.

– Зачем они меня зовут туда? Что я там буду делать? – говорил Пушкин. – Ну, да поедемте вместе, завтра.

– У меня нет билета.

– Что за билет! Поедемте. Приезжайте ко мне завтра и отправимся.

29 декабря Краевский пришел. Подали двухместную, четвернею на вынос, с форейтором, запряженную карету, и А.С. Пушкин с А.А. Краевским отправились в Академию Наук.

Перед этим только что вышел четвертый том «Современника», с «Капитанскою дочкою». В передней комнате Академии, пред залом, Пушкина встретил Греч с поклоном чуть не в ноги.

– Батюшка, Александр Сергеевич, исполать вам! Что за прелесть вы подарили нам! – говорил с обычными ужимками Греч. – Ваша «Капитанская дочка» чудо как хороша! Только зачем это вы, батюшка, дворовую девку свели в этой повести с гувернером… Ведь книгу-то наши дочери будут читать!..

– Давайте, давайте им читать! – говорил в ответ, улыбаясь, Пушкин.

Вошли. За столом на председательском месте, вместо заболевшего Уварова, сидел князь М.А. Дундуков-Корсаков, лучезарный, в ленте, звездах, румяный, и весело, приветливо поглядывал на своих соседей-академиков и на публику. Непременный секретарь Академии Фукс (Фусс) читал отчет.

– Ведь вот сидит довольный и веселый, – шепнул Пушкин Краевскому, мотнув головой по направлению к Дундукову, – а ведь сидит-то на моей эпиграмме! Ничего, не больно, не вертится!

Давно была известна эпиграмма Пушкина:

       В Академии Наук       Заседает князь Дундук.       Говорят, не подобает       Дундуку такая честь;       Отчего ж он заседает?       Оттого, что … есть.

Но Пушкин постоянно уверял, что она принадлежит Соболевскому. На этот раз он проговорился Краевскому потому, что незадолго перед тем сам же нечаянно показал ему автограф свой с этой именно эпиграммою.

М.И. Семевский со слов А.А. Краевского. – Рус. Стар., 1880, т. 29, с. 220.

Пушкин жалел об эпиграмме: «В Академии Наук», когда лично узнал Дундука.

С.А. Соболевский – М.Н. Лонгинову, 1855 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXXI–XXXII, с. 39.

Вы застали меня врасплох, без гроша денег. Виноват, – сейчас еду по моим должникам собирать недоимки, и коли удастся, явлюся к вам… Экая беда!

Пушкин – Н.Н. Карадыгину, в конце 1836 – нач. 1837 г.

На Святках был бал у португальского, если память не изменяет, посланника, большого охотника. Во время танцев я зашел в кабинет, все стены которого были увешаны рогами различных животных, убитых ярым охотником, и, желая отдохнуть, стал перелистывать какой-то кипсэк. Вошел Пушкин. «Вы зачем здесь? Кавалергарду, да еще не женатому, здесь не место. Вы видите, – он указал на рога, – эта комната для женатых, для мужей, для нашего брата». – «Полноте, Пушкин, вы и на бал притащили свою желчь; вот уж ей здесь не место…» Вслед за этим он начал бранить всех и вся, между прочим Дантеса, и так как Дантес был кавалергардом, то и кавалергардов. Не желая ввязываться в историю, я вышел из кабинета и, стоя в дверях танцевальной залы, увидел, что Дантес танцует с Натали.

А.В. Трубецкой. Рассказ об отношениях Пушкина к Дантесу. – П.Е. Щеголева. Дуэль, с. 405.

С княгинею он был откровеннее, чем с князем. Он прибегал к ней и рассказывал свое положение относительно Геккерена. Накануне нового года у Вяземских был большой вечер. В качестве жениха Геккерен явился с невестою. Отказывать ему от дому не было уже повода. Пушкин с женою был тут же, и француз продолжал быть возле нее. Графиня Наталья Викторовна Строганова говорила княгине Вяземской, что у него такой страшный вид, что, будь она его женой, она не решилась бы вернуться с ним домой. Наталья Николаевна с ним была то слишком откровенна, то слишком сдержанна.

П.И. Бартенев со слов кн. В.Ф. Вяземской. – Рус. Арх., 1888, т. II, с. 310.

(В начале 1837 г.) Войдя в переднюю квартиры Петра Александровича (Плетнева), я столкнулся с человеком среднего роста, который, уже надев шинель и шляпу и прощаясь с хозяином, звучным голосом воскликнул: «Да! Да! Хороши наши министры! Нечего сказать», – засмеялся и вышел. Я успел только разглядеть его белые зубы и живые, быстрые глаза. Каково же было мое горе, когда я узнал потом, что этот человек был Пушкин!

И.С. Тургенев. Литер. вечер у П.А. Плетнева. Литер. и житейские воспоминания. СПб., 1838, т. I.

От 15 дек. 1836 г. по 3 янв. 1837 г. Дантес был болен.

В.В. Никольский (по данным архива Кавалергардского полка). Идеалы Пушкина, изд. 4-е, с. 129.

Выздоровевшего г. поручика барона де-Геккерена числить налицо, которого по случаю женитьбы его не наряжать ни в какую должность до 18 янв., т. е. в продолжение 15 дней.

Приказ по полку, 3 янв. 1837 г. – С.А. Панчулидзев. Сборник биограф., с. 80.

С месяц тому Пушкин разговаривал со мною о русской истории; его светлые объяснения древней «Песни о полку Игореве», если не сохранились в бумагах, невозвратимая потеря для науки: вообще в последние годы жизни своей, с тех пор, как он вознамерился описать царствование и деяние Великого Петра, в нем развернулась сильная любовь к историческим знаниям и исследованиям отечественной истории. Зная его, как знаменитого поэта, нельзя не жалеть, что, вероятно, лишились в нем и будущего историка.

М.А. Коркунов. Письмо к издателю Моск. Вед. С.-Петербург, 4 февр. 1837 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. VIII, с. 82.

В начале января 1837 г. баронесса Е.Н. Вревская приехала в Петербург с мужем. Пушкин, лишь только узнал о приезде друга своей молодости, поспешил к ней явиться. С этого времени он бывал у них почти ежедневно и долго и откровенно говорил с баронессой о всех своих делах. Все это время он был в очень возбужденном и раздражительном состоянии. Он изнемогал под бременем клевет, не оставлявших в покое его семейной жизни; к тому же прибавилась крайняя запутанность материальных средств. Между тем жена его, не предвидя последствий, передавала мужу все, что доводилось ей слышать во время ее беспрестанных выездов в свет. Все это подливало масло в огонь. Пушкин